Поэма «Семён Коваленко»
«Семён Коваленко» – поэма известного украинского поэта Дмитрия Шупты, лауреата Международной литературной премии имени Г. С .Сковороды, посвящена ковалеру ордена «Звезда Командора», автору первой среди советских подводников удачной торпедной атаки одним залпом по двум целям капитан-лейтенанту Семёну Ивановичу Коваленко – «Командиру счастливой «Щуки», который ценой собственной жизни спас свою подводную лодку «Щ-403» и экипаж в феврале 1942 года в Баренцевом море от неминуемой гибели.
Каких только «щук» не знал Кременчуг! (Из народной песни)
1.
Текут года, словно в реке вода, –
И остаются в незабвенных датах
Герои молодыми навсегда
В пилотках командирских и в бушлатах.
Мне видится: герой невдалеке –
К нам древняя его прислала Троя.
В Кременчуге слезою по щеке
Сверкнёт воспоминанье про героя.
Не будь героев, не было б и нас –
И не осталось бы живого слова.
В Кременчуге когда-то в давний час
Казачество встречало кошевого.
Мы шли на бой за край казацкий свой,
Любовь к земле впитав, как губка воду,
И часто рисковали головой,
Чтоб подарить Отечеству свободу.
В Кременчуге, что на Днепре-реке,
Морской отваги, развевайся, лента!
Венок я возложил в Кременчуге –
Отсюда родом славный Коваленко.
Во весь свой рост он встал в моей строке –
К нам давняя его прислала Троя.
В Кременчуге, что на Днепре-реке,
Звенит, как эхо, слава про Героя.
2.
В нас к Отчизне родной первоцвет никогда не завянет.
Поклянёмся Славутичем – струями чистой реки.
В душах непокорённых мы, анты, поляне, славяне,
Сбережём его свято, подводники и казаки.
Нашим предкам когда-то
подвластным был Север Поморья,
Покорялись пустыни Сахара и Такла-Макан…
Днепр сливается издавна с волнами Чёрного моря,
Провожая подводные лодки свои в океан.
Перепахана наша история, сущность изъята,
И от этого сердце печалится, стонет в узде.
Украина извечно на подвиги очень богата,
Хоть судьба разбросала героев по свету везде.
Мы по миру развеяны,но сохраняется слово,
И оно остаётся, чтоб в нашей земле прорасти.
И в наречьях планеты санскритом проявится снова.
Будем строй музыкальный его мы по миру нести.
Мы без речи родной онемеем в пространстве и времени,
Мы погибнем без подвигов, словно под солнцем роса.
Без родимой земли мы – Иваны без роду и племени.
Без героев своих мы – как после пожаров леса.
Снова нам запрещают Мазепу любить и Бандеру.
Даже Гоголя крали, Поддубного, Сковороду.
Обменять нашу славу и горе хотят на мадеру,
Чтобы утром похмелку искали в базарном ряду.
Час нас памятью обогатил, силу чувства утроив,
Наша память весной распускается, как резеда.
Поимённо припомним, друзья,наших славных героев –
Мы должны уважать их и ими гордиться всегда.
3.
Казацкий Край могуч, как голос трубный,
В нём кобзари звенят и соловьи.
Не тут ли разве жил Иван Поддубный,
В борьбе свершая подвиги свои?
Мой Край любимый! Как ты сердцу дорог
В бессмертных вехах доблестных побед!
Не отсырел в пороховницах порох,
Возможностям твоим предела нет.
И в шлеме князя, и в морской пилотке
Сияет Слава над Днепром, смотри!
Я узнаю вас, хлопцы, по походке,
Мои герои и богатыри.
И пусть судьба бывает невесёлой,
Сомнений в счастье нет у нас пока.
В Кременчуге обычнейшая школа
Мечту вдруг окрылила паренька.
Луга цветут и нивы колосятся.
Путь в институт становится видней.
Науки парню стали покоряться,
И раскрывалась книга мирных дней.
Видать, горел в душе огонь лирический,
И сердце с морем связывала нить.
И вскоре институт политехнический
На флот военный он решил сменить.
Он убеждён: его судьба – в подлодке,
И за неё – готов на эшафот.
Становишься курсантом мореходки,
Когда заворожил подводный флот.
Рождаются и в бочке Диогены…
А Кременчук – вам это не Зиньков.
Подводника в крови проснулись гены,
Наверное, от предков-казаков.
Они как образец для всей Европы –
В своих подводных лодках боевых
Ходили и в Стамбулы, и в Синопы –
и побеждали в битвах штормовых.
В бискайских водах вспыхнуло сраженье,
Сумели разгромить Армады строй.
Неведомо, в чём корень искушенья.
Так жизни смысл решается порой.
4.
Пускаясь вскачь, безудержные конники,
Кипя, вздымались волны из глубин.
Прошли в Гааге курс наук подводники –
Грядущие герои субмарин.
Где героизма притаились всполохи?
Каких они блюстители доктрин?
Неужто Амстердам послал на подвиги
Отважных капитанов субмарин?
Ни нерпы не влекли их и ни соболи,
Им солнце пахло, словно мандарин.
Курсантами учились в Севастополе
Бесстрашные герои субмарин.
Кому отдать решили все гарантии –
Своим любимым в бусах из рябин?
Учились маринистике в Голландии
Подводники, герои субмарин.
Припев:
Море плачет без талантов
Счастье пить из полных чаш.
Вспоминай своих курсантов
Севастополь милый наш!
Грозный шторм встаёт горою,
Море дыбится дугой.
Кровным братом стал герою
Севастополь дорогой.
5.
У фортуны не оглобель.
Воз судьбы дан свыше нам.
Закалял нас Севастополь
И далёкий Амстердам.
Всё учил ты неустанно,
Не жалея дерзких сил.
Субмарине, как ни странно,
Солнце жизни посвятил.
Дарит день удачи щедрой
Снежных лотосов цветы.
В южный край на крыльях ветра
Устремляются мечты.
Там, как будто белый лебедь,
Что летел на Донузлав,
Метеор промчался в небе,
След мгновенный прописав.
Метеор упал и вскоре
Погрузился в абиссаль…
Волны Мурманского моря
Зазвенели, как хрусталь.
Севера Сиянье косо
Станцевало падеграс.
За Полярным Кругом осень
Не такая, как у нас.
Кольск морозом душу колет –
Ледяной чертополох.
Шалый ветер – пьяный, что ли? –
Песни пел, как скоморох.
Ветер в море волны носит,
По волне волною бьёт…
В Заполярье служит осень,
Службу верную несёт.
6.
Доверив сердце флотскому Кронштадту,
Достался всё же Северу талант,
Явился, как положено по штату,
Служить сюда подводник-лейтенант.
Весна цвела, казалось, повсеместно,
Полярный снег белел, будто жасмин,
Когда к нему приехало семейство:
Супруга, дочка, и родился сын.
Но вот война кровавая вскипела –
Уже огнём свинца метель мела.
В колосниках горящих смерть хрипела –
Земля своих защитников звала.
Кто ублажался негой ванн солярных,
А он, не ради блеска бунчука,
Стать в строй решил на рубежах полярных,
Наш витязь, родом из Кременчуга.
Не знал подводник наш голландских простынь
Среди патрульных бдений и дежурств.
Достигнуть мастерства совсем не просто,
Оно должно быть тонким, как ажур.
7.
Ой, ты, Баренцево море!
Ты – в почёте, ты – в задоре.
Зверем воешь на просторе,
Отвергая страха дрожь.
Светят звёзды угольками.
В неоглядной панораме
Субмариной в моря раме
Вахту верно ты несёшь.
В эти бурные годины
Пена волн – что цвет калины.
Вьётся шлейфом субмарины,
Где стучат сердца внутри.
Лодку скрыла моря простынь.
Не букет лазурных роз ты
Видишь – тонут в небе звёзды,
Как в рассвете фонари.
Волны – стопудовы гири,
Эхо их – аж на Таймыре.
Дикий холод злой Сибири
Угрожает морякам.
Пусть гремит-клокочет море –
Там подводники – в дозоре.
Истребят врагов матёрых.
Смерть неистовым волкам!
Грозно Баренцево море
Воет зверем на просторе,
Вновь – в подъёме, всё – в задоре.
Здесь конец придёт врагам.
Одолеем, скрутим, свяжем!
Субмарина в море – стражем
С непокорным экипажем
Шлёт приветы берегам.
8.
Весь проникнут казачьим задором,
Он зимой познакомился с морем.
Усмирял он волну, что ревела,
Глубину приручал то и дело,
Останавливал ветер колючий,
Начинял его жизнью, озвучив.
Обезопасил мир пучин –
Бесстрашны подвиги мужчин.
У командира столько силы,
Как будто в нём воловьи жилы.
Волны рыцаря моря встречали,
Иногда в окружение брали,
Ни о чём расспросить не сумели,
Раскачав бурной пены качели.
Заманить его жаждя в глубины,
Окружали коварные льдины.
Волн холодные каскады
Казаков встречали, рады.
Клад везли свой в Альбион –
Не один же миллион!
9.
Но не стало Полуботка*…
Колыма же да Чукотка
Стали хлеще Соловков,
Тех, что вмёрзали в льдины моря
Нам на муку и на горе –
Эта жуть страшней волков.
___________________
*Павел Леонтьевмч Полуботок (1660 – 1724) – украинский козацкий государственный и политический деятель, наказной гетьман Войска Запорожского. По приказу Петра I был заключён в Петропавловскую крепость, где и умер в камере после истязаний и пыток.
За бортом вода бессонна…
Клад поплыл для Альбиона –
Помогал Голфстрим слегка.
В бочках – высшей пробы злато.
Украина, наша лада, –
Хватит всем его пока!
Волны катятся шельмовски…
Обезумел царь московский…
Влажен каземат –
Доживай тут, гордый гетман,
Украине милой предан,
А царю – не брат.
В Альбион золотоноши
Проскользнут сквозь свист пороши,
Судно торопя?
Мучься в ямах казематов,
Без червонцев и дукатов
Обесславь себя!
10.
Даёт подлодка копоти и газа,
Ведь в море для неё повсюду фронт.
Теперь маршрут пролёг туда, где база –
По плану полагается ремонт.
У северных морей – коварный норов.
Гудят борта, напряжены винты…
Вот огибаешь Кольский полуостров –
И в море штормовое входишь ты.
Моряк сердит, не балует погодка.
Тут зэки оставались без голов.
Подводная стального цвета лодка
Скользит вдоль Соловецких островов*.
___________________
*Соловецкие острова – группа островов в Белом море, при входе в Онежскую губу. Высота – до 107 м.
Дрожат полярной ночью в небе звёзды.
В своей подлодке ты хоть волком вой.
Встал до небес в студёном Белом море,
Как Прометей, последний кошевой.
Он чётко в небо врос почти что рядом.
Уже ничем его не подкупить.
Окинуть бы Архангельск взором надо –
На пристани работа там кипит.
Из моря привидения всплывают,
Поникнув изнурённой головой.
На баржу брёвна зэки погружают,
В воде по пояс стоя ледяной.
Навис тревожной тучей дух трагедий.
Куда ни сунься – крах и фронт руин.
Русалкой Украина в тридцать третий,
Голодная, всплывает из глубин.
В небесном царстве сколько душ маячит?
Смерть щеголяет – это ль не успех?
Там весь Батурин* ужасом охвачен
И Кодня**, где четвертовали всех.
____________________________
*Батурин – город в Бахматском районе Черниговской области.
**Кодня – село на Житомирщине, печально известное массовой
резнёй, символ трагедии.
Кто одуванчик солнца в небе видел,
Страдающего в импульсах синкоп,
Где грезит на кургане скифский идол,
Совсем один, как в море перископ?
Был этот переход совсем не шефский.
Завистник, и смотреть сюда не смей!
В сиянии полярном Калнышевский
Сиял как символ Украины всей.
Высвечивался док из мглы не сразу,
Но и за ним он смерть увидеть мог –
С могилой, что забита до отказа,
Страшил карельской бездной Сандормох*.
___________________________
*Сандормох – карельское урочище, Соловецкий лагерь особого назначения.
Последний кошевой стоял над нею.
Так отмечали праздник Октября –
Расстреливать решили к юбилею,
Чтоб снова заполнять концлагеря.
Был негодяй похож на скомороха,
Расправу учинять ему с руки.
Над Зеровым, над жертвой Сандормоха
Ухмылками тряслись большевики.
Кошмарный образец для всей Европы:
Невольников здесь режут без ножа…
внезапно показалась в перископе
Людьми битком набитая баржа.
Глушь Севера, кого ты не карала:
Твои все козни узникам близки.
Баржа борта ми воду набирала –
Гулаговцев везла на Соловки.
11.
Для преступлений есть ли мораторий?
Растут они, как под дождём грибы.
Ведь не бывает давности историй
Нигде для героической судьбы.
Пусть время раны лечит хоть маленько!
Поверь: взлетит крылатый Славы Птах –
И имени Семёна Коваленко
Звучать у всей вселенной на устах!
Сквозь лжи туман светилась правда звёздно –
И заполнялся смыслами пунктир:
“Рискованной и мудрой, и серьёзной
Особой слыл наш смелый командир.
Не допуская никакой ментреги,
Боролся с иллюзорно-показным…” –
Так вспоминают про него коллеги,
Подводники, что в бой ходили с ним.
Для моряков тебе бы стать примером,
Властителем сердечной чистоты.
Тебе не суждено быть в жизни серым,
Она тебе готовила цветы.
Успех тебя почти что ошарашил.
Коллеги все твои удивлены:
Ведь не один торпедный катер вражий
Был уничтожен в первый год войны.
Не мог не вызвать подвиг удивленья.
Отважно бороздя морской простор,
Всегда в орбите вахтенного бденья
Внезапности встречаешь ты в упор.
Для тренировок времени немного,
Без них же лишь статистом стать могу.
И жизнь вся будет выглядеть убого.
Без тренировок ты – мишень врагу.
Твой выигрыш – в неравной трудной битве.
Подарит ли Отчизна жизни свет?
Над бездной мне ты видишься в молитве,
Хотя лежит в кармане партбилет.
12.
Как свищут волны в заполярном хоре!
Ядрёный лёд идёт на абордаж.
А в субмарине, в ледяном уборе,
Опять ушёл под воду экипаж.
Гудит погодка-сумасбродка,
Но льётся песня под водой:
Когда усталая подлодка
Из глубины идёт домой…»
Полтава, Львов, Одесса, город Шарья…
Тут экипаж из разных городов.
Небезопасны ночи Заполярья
В условиях ведения боёв.
За мастерство дадут, наверно, лычки.
Получит за бои награды флот.
Во флоте не бывает обезлички.
Подводники – бывалый ведь народ.
13.
Болтаться праздно в море не охотник.
Когда он шёл в поход за честь страны,
На боевом счету имел подводник
Уже две схватки в первый год войны.
Войны ревела хищная утроба –
Не выпадал на жертвы недород.
И в пору ту запомнился особо
Счастливый первый боевой поход.
Лишь в тайнописях связь его и в кодах…
Мишенью встал объект, как истукан,-
Дышала в лица смерть в норвежских водах,
Когда врага маячил караван.
Нередко сути сложно постиженье
Суровых дней подводных моряков…
Вёз караван для фронта снаряженье
В сопровожденье сторожевиков.
Загружен транспорт полностью и плотно,
На нём везде опасностей полно.
Решение пришло бесповоротно –
Смертельный груз препроводить на дно.
И вечное становится мгновеньем,
Повергнутым внезапно наповал.
Добро и зло свершили единенье,
Всё охватил фатальный интеграл.
Прицельный залп – и вырвались торпеды,
И каждая свою находит цель.
Торпеды устремились, как полпреды,
Ни бури не страшны им, ни метель.
Шальные волны налетали грозно,
Двух транспортов оборвалась вдруг нить.
Спасаться от атаки слишком поздно –
Он смог единым залпом потопить.
И вот весь караван забил тревогу –
Себя ты, субмарина, береги!
Намереваясь перекрыть дорогу,
Овчарками набросились враги.
Без остановки недруг озверело
Фарватер лодки кинулся бомбить.
И море от глубинных бомб ревело,
Но субмарины им не победить.
14.
Немало нужно риска и сноровки
Для истребленья транспортных корыт.
Содействует успеху маскировки
Подводной лодки алый габарит.
Во имя запорожцев эти залпы.
Он мог бы проморгать судьбу свою,
В походе победителем не стал бы
У берегов Норвегии в бою.
Спасенье “щуки” для него увёртка,
Ведь командир её – не дилетант.
Вести себя в атаке нужно вёртко –
Дуплетом бить! И в этом весь талант.
Нет, не для всех цветут и пахнут розы,
Бывает, ветры чинят произвол.
В торпедах наших есть свои угрозы.
Подводник лодку в бухточку повёл.
А там – замри, не смея даже пискнуть
На берегу скалистом и крутом.
Старались лодку к берегу притиснуть,
Инструкцию нарушивши при том.
Инструкция гласит: скорее в море,
Иначе не спасти судьбу свою.
Ты пренебрёг канонов грязных шоры,
Однако победить сумел в бою.
В чужом и хмуром северном фиорде
Ты субмарину к берегу прижал –
Пианиссимо, на трепетном аккорде
На самом мелководье пролежал.
15.
Как будто в шубе, что обледенела,
Молчала «щука», окропив чело,
И небольшое субмарины тело
Под воду невидимкою ушло.
О том расскажут волн седые гривы,
Как миновал тебя подводный страх,
Глубинных бомб опасные разрывы,
Где ты залёг в скалистых берегах.
Гремела в море жуткая бомбёжка.
Подводникам “глубинки” – не сюрприз.
Дорогу не перебежала кошка –
Враг вашу субмарину не загрыз.
Бомбёжкой на мели не проутюжить,
На глубине спасаться – это вздор.
Ведь мог бы лодку сразу обнаружить
И гидроакустический прибор.
Тайник подлодке помогал немало.
И вот уже корабль последний пал.
Плохая, к счастью, видимость спасала
У пасмурных чужих норвежских скал.
Всё рассмотреть, конечно, очень трудно.
Но главное – врагу не покорись!
После всего спокойно всплыло судно,
Как только опасенья улеглись.
Об этом уникальнейшем походе,
Где риск преодолел зыбучий страх,
Где все герои не забыты вроде,
Легенды не смолкают на устах.
Та тактика в почёте и сегодня,
Она завоевала право жить.
Возьмёт её в конце войны подводник
На всех морях, чтоб подвиги вершить.
Покорно волн буруны вдаль катились
И танцевали вечный свой канкан.
Подводники, конечно же, гордились
Тем, что у них – отважный капитан.
Сноровкой отличался бой, уменьем –
Подлодка возвратилась без утрат.
Не зря достигли опыта в ученьях –
Он дал свой непременный результат.
Душа в бою безумством обуянна,
В бою надейся только на богов –
Где музыку Сибелиуса Яна
Несли ветра с норвежских берегов.
16.
В морозы трескучие эти,
Где царствует всюду лишь лёд,
Вступали подводники в третий
Довольно успешный поход.
Пусть туч собирались пикеты,
Густой извивался туман,
Но в цель попадали торпеды,
Которые слал капитан.
Удача являлась не сразу.
Шептала судьба: «Отдохни!» –
И вновь возвращались на базу
Из трудных походов они.
Подводник, влюблённый в пучину,
Минуты берёт на учёт,
Чтоб вновь снарядить субмарину,
И снова – в суровый поход.
Загадок я вам не открою,
Но думаю часто о том,
Что Север весь нашею кровью
Полит, и не смыть её в шторм.
17.
Не всегда судьба к нам благосклонна,
Шёлком не всегда нам стелет путь.
День и ночь мы чувствуем бессонно:
В горьких испытаньях жизни суть.
Плен и лагеря –сплошная мука –
Узникам от этого доход?
И ушла в поход четвёртый «щука» –
В неминучий, роковой поход.
Ведь походы – это же утраты, –
Смерть всегда гуляет за бортом, –
Не за все получены награды,
Хоть и дело всё-таки не в том.
Нет тебя среди исчезновенцев,
Слухами лишь полнится погост…
Высадить разведчиков-норвежцев –
Этот план, конечно же, не прост.
Не во всём должна быть неудача –
Эта проблематика трудна.
Сложная поставлена задача,
По плечу не каждому она.
Нужно срочно на норвежский берег,
На февральский ледяной базальт
Под рычанье вражеских истерик
Высадить на берег партизан.
Взялся шторм испытывать терпенье.
Высадись, десант! – и был таков!
Переправить всех в сопровожденье
Наших боевитых моряков.
Бесконечно длилось ожиданье:
Ведь дороги гладкой не дано.
Удальцам, ушедшим на заданье,
Прежнего вернуть не суждено.
То ль разбились храбрецы о скалы?
Может быть, остался кто живой?..
Лагерей звериные оскалы
Вспомнятся, когда придут домой.
Дыбом встанут волосы от страха –
Море в шторм таких не знало сцен.
Ожидала всех неволи плаха,
Те, кто выжил там, попали в плен…
Огненные дни войны жестокой
Северных не минули морей.
Им достались у беды истоков
Ужас пыток, страх концлагерей.
18.
Ветер дул неистово и властно,
И поднялись волны на ходу.
В тот же час, зловещий и несчастный,
Лодка попадает вдруг в беду.
Не имела лодка запоруки,
И отчаяньем охвачен мир.
Роковое невезенье «щуки» –
и попал в ловушку командир.
Из капкана вырваться б скорее! –
Бога ли на помощь позову?
Обесточенную батарею
Можно зарядить лишь на плаву.
Пусть не вянут годы, как сиренька!
У любой судьбы есть свой причал…
Капитан-подводник Коваленко
Капитанский мостик не бросал.
Катится воды бурун рычащий –
Лодку взять стремится на таран.
И на рубке встал вперёд смотрящий:
Ведь промок до нитки капитан.
Сообщить замешкался дозорный,
Что эсминцы вражьи – на ходу.
Возвратился командир проворно
В миг, когда почувствовал беду.
Враг пока не рыщет повсеместно,
Может, зазевались моряки,
Но возникли как-то неизвестно
Вражеские сторожевики.
Не учли внезапную опасность:
Шли эсминцы, снявшись с якорей.
Те минуты – далеко не праздность –
Где искать спасение скорей?
Стал фиорд опасным, будто мина:
Сквозь размытый северный туман
На тебя, родная субмарина,
Нагло шёл эсминец на таран.
Хищник атакует истерично –
Не спастись, наверно, в этот раз.
Стала ситуация критичной.
Капитан команде дал приказ:
«Срочно вглубь! Немедля погружайтесь!»
Раздробили трассеры стекло.
Моряки! В опасностях мужайтесь!
Время вашей жизни истекло.
19.
Рассвирепел безумно-адский натиск –
И жизни миг на волоске повис.
«Задрайте люк! Немедля погружайтесь!
Меня оставьте! Погружайтесь вниз!
Скорее вниз! Я ж должен здесь остаться!»
Мерцало небо в яростной пальбе…
«Приказываю срочно погружаться!» –
В тот миг Семён не думал о себе.
– Меня оставьте! Вам я – не помеха.
Поэтому приказываю вам:
«Не медлите!» – и клич его, как эхо,
По вражеским пронёсся кораблям.
Ревело море, позабыв про жалость.
Боль вызубрили чувства наизусть.
«Задрайте люк! Сейчас же погружайтесь!» –
Как подсознанье, вырвалось из уст.
Приказ никак нельзя переиначить –
В нём истины всем виделся предел.
«Спасайтесь без меня!» отнюдь не значит,
Что кто-нибудь себя спасти хотел.
Над волнами болтаться толку мало,
Тут шанс один – лишь превратиться в труп.
«Скорее погружайтесь, – прозвучало, –
Задраить люк и опуститься вглубь!»
Враг не захватит субмарину нашу,
Хоть и идёт нахрапом на таран.
«Вы без меня спасайтесь!» – экипажу
Скомандовал так истый капитан.
Последний сердца клич – друзьям подарок
Того, кто душу не посмел губить.
«Спасайтесь без меня!» – призыв тот ярок:
Смог больше, чем себя, других любить.
В кипучей ярости бесились волны,
Но капитан о том уже не знал.
«Задрайте люк! Спасайтесь! Мне не больно!» –
И в обмороке так бы он сказал.
У капитана был спаситель-ангел,
Кто жертву спас от моря пенных орд.
«Спасайтесь без меня!» – слыхал Порсангер –
Норвежский разкуроченный фиорд*.
_____________________________________
*Порсангер-фьорд (норв. fjord de Porsanger) – один из многочисленных фьордов в заливе Баренцева моря в Норвегии на побережье Скандинавского полуострова . Длина -120 км., ширина – до 20 км., глубина – 50-100 м.Побережье Норвегии буквально изрезано морскими заливами-ответвлениями, вдающимися глубоко в сушу. Это и есть знаменитые норвежские фьорды, узкие и на десятки километров вытянутые в длину, глубокие. часто разветвлённые морские заливы с крутыми и высокими (до тысячи метров) берегами. Особенно фиорды характерны для Норвегии.
(Примечание переводчика)
Спасенье было ль? Этого не скажем.
Ранение расценим как аванс…
«Вы без мня спасайтесь с экипажем!
Последний для подлодки это шанс!»
Там быть уже и не могло иначе!
Он умирал – подняли у кормы…
«Вы без меня!..» Не знал никто февральчей
Полярной той суровейшей зимы…
Всем сердцем в люк нырнуть хотел страдатель,
К родным своим вернуться берегам…
«Вы без меня!..» А скажут ведь: предатель!
Переметнуться, мол, хотел к врагам.
«Спасайтесь без меня!» Свидетель – море,
Что никого моряк не предавал.
Но измышленья, сплетни, наговоры,
Как шлейф, повисли: он – перебежал!..
Челнок подводный и не оглянулся –
Нырнул в стихию, как дитя в сугроб.
Кому-то – плен, а экипаж вернулся,
Хоть и в дугу согнулся перископ.
Нырнули в забытьё минуты горя.
Линяют дни, желая сесть на мель.
Играют волны Баренцева моря,
Подводной лодки нянча колыбель.
Никто не посвящал герою оды,
И драматурги не писали драм.
Но хуже, знаем мы, чем бомб полёты,
Наветы и инсинуаций срам.
Пускают же брехню о днях сражений:
Ах, надо знать! Какой же ты матрос?
Ложь и плоды больных воображений
Способны превратиться в злой донос.
20.
Фьорды молчаливы, как могилы.
Что тут встретить можно на мели?
Здесь в походы викинги ходили –
Нынче видим бакены* вдали.
Волны моря шум на гребнях носят,
Совесть волнам души не грызёт.
То приблизят бакен, то отбросят,
Манят вдаль уйти, за горизонт.
Ты мечтал коснуться горизонта,
Вырваться в морской далёкий путь:
Сколько там жемчужных звёзд и солнца? –
Хоть бы глаза краешком взглянуть.
И пока не упоённый шквалом
Мыслит, не взирая на азарт:
Почему их столько отплывало?
Возвратиться все ль смогли назад?
Это чудо сбудется не вскоре,
Но мечтою бакен обуян…
Викинги, не вас ли это море
Вывело в бурлящий океан?
______________________
*Бакен (гол. baken) – мор. плавучий предостерегательный знак, устанавливаемый на якоре для указания опасных мест на пути следования судов или для ограждения фарватеров; снабжается звуковыми или световыми сигнальными средствами.
21.
Весна. Катилось солнце с небосклона.
Жужжанье насекомых дразнит слух.
Сидит моряк на солнце удручённо
И отгоняет оводов и мух.
Уставший, он испытывал тревогу
И снова вспоминал судьбу свою.
И, пленный, выгревал на солнце ногу,
Случайно уцелевшую в бою.
В сырой барак – невольников обитель –
Нежданные дороги привели.
Свой старенький потёртый флотский китель
Небрежно бросил он на костыли.
Сперва, казалось, был он безголосый,
Но слово возникало, как слеза, –
Невнятно отвечая на вопросы,
Он смотрит собеседнику в глаза.
Тоска на сердце – без конца и края,
И выхода не видно, как назло.
Скользнёт глазами, тут же замолкая
И опуская медленно чело.
И нужных слов не находилось сразу,
Окидывая взглядом жуткий двор.
То завершал, грустя тихонько, фразу,
То продолжал неспешный разговор.
Приносит память лишь одни терзанья –
И всё нутро сжимается в комок.
Разбередив свои воспоминанья,
Волнений волн он сдерживать не мог.
Но жалости не выдавая взором,
Не напускал порожних слов туман.
Доверчивым встревожен разговором,
Тому ли доверялся капитан?
Преподносил он всё, как на ладони.
Дыханье замирало, стыла кровь,
И безутешный плена мрак бездонный
Охватывал всю душу вновь и вновь.
Наплыв воспоминаний болью брызжет,
С тебя сдирая кожу, как вандал.
Весь ужас в том, что пленник всё же выжил,
Что означало: Родину продал.
Не радовался он весны цветенью:
Ведь невозможно переслать письмо.
В концлагере ложится чёрной тенью
На всю семью предателя клеймо.
22.
Без конца теперь – туман и тучи,
Струйкой пот сверкает у бровей.
Капитана нары ждут паучьи
И «удобства все» концлагерей.
Пулемётной очереди грохот
Болью отзывается в ноге.
Продержаться бы ещё немного.
Бел, как снег, хирург на потолке.
В Заполярье на морском просторе
Он в бреду зовёт к себе жену…
Лютый ветер гонит волны в море,
Всё живое ринет в глубину.
Мельница войны перемолола
Всё живое. Речь не о муке.
Отчий дом пригрезились и школа
В сердцу дорогом Кременчуге.
… Кончится войны кровавый ужас –
И настанет мира благодать…
Как мечтал он вдалеке от стужи
В сельской тишине преподавать!
Юношей в кружке аквалангистов
Тайнам бы подводник научил.
Был бы как учитель он неистов.
Дни б свои ничем не омрачил.
Цвёл бы луг, звенели б птичьи звуки,
радовала б музыка цикад.
Возле хаты щебетали б внуки,
С дедушкой-героем выйдя в сад.
И рыбалка днями выходными
На пруду, где карпы и вьюны.
Очень над родным Днепром с родными
Встретиться хотел после войны.
23.
Думалось, навеки засыпаю –
Стресс меня дубасит огневой…
Чуть очнулся, но не понимаю,
Я – живой иль, может, неживой?
Не пойму я, что тут за жилище.
Вот в себя придя, взглянул окрест:
Своды потолка. Метель не свищет.
Люстра свеч полна. Настенный крест.
Вижу то же самое опять я,
Обрывая шёлковые сны.
Отпечатан в памяти распятьем
Белый крест на черноте стены.
Боль одолевала нараспашку,
Будто поп меня благословлял.
Чётко взор мой выявил монашку,
Как луна, сиял лица овал.
Голос обходительной русинки,
Светлое тепло знакомых слов.
Будто снег, подкладка под косынкой
И манжеты белых рукавов.
На её груди висит распятье.
Где я? Не хоронят ли меня?
Не в гробу ли я, хотел бы знать я.
Странная довольно западня.
Подошла смиренная монашка.
Я ж ей душу всю истребил.
«Брат мой, за тебя молюсь я тяжко,
Ты грехов немало натворил.
Вытворял такое дни и ночи!
Лучше вовсе мне не вспоминать:
Рассказать не в силах, нету мочи –
Бранью площадной стал покрывать».
Значит, я живой! Прошу водицы…
Голову рукою подняла:
– Буду, грешник, за тебя молиться!
И напиться не воды дала.
И опять мои смежились веки,
Вновь я стал проваливаться в сон,
Испытав тепло её опеки.
– Где я? – и в ушах раздался звон.
Дрёма на меня тут наплывала,
Грезился мне мак и астрагал.
Наклонившись, ласково сказала:
«Брат мой, ты бы лучше подремал.
Подремли и отдохни, а позже
После сна тебе я расскажу:
В этот судьбоносный день, быть может,
Смерти ты преодолел межу.
Ты ведь чуть не умер от гангрены…
Я прошу, усни же поскорей!
Знаешь, как твои горели вены?
Пусть приснится Днепр среди степей!»
Одолел я дни смертельно-хмуры,
Был сражён микстурой наповал.
Ощутив воздействие микстуры,
Неизвестно, сколь я поспал.
Просыпаюсь. Стало не до фарса.
Мрак размыт на каменной стене.
Снова кафе выпил или морса,
И она поведала тут мне.
24.
Занесло тебя весенним вихрем –
Огненный тебя попутал шквал.
В Нарвике*, в Норвегии ты – в кирке.
В госпиталь как раненый попал.
Тут с тобой такое приключилось –
Жуткая нагрянула беда:
Ведь тебя – такое и не снилось –
Без ноги доставили сюда.
Хорошо: хотя бы не убили.
Сколько вас, убитых, за окном!
Кость в ноге осколки раздробили,
И гангрена обожгла огнём.
Ты ушёл бы, смерти не переча.
Всё же пережил последний бой.
Может, ждёт тебя с родными встреча,
Может быть, вернёшься ты домой.
Не понадобилось эсперанто
Ни ему, ни этой медсестре:
Ведь была монашка-эмигрантка
Медсестрою в том монастыре.
Можно рассказать о ней и больше.
Многое теперь известно мне.
Госпиталь. А позже – Гдыня в Польше.
Там – концлагерь, в польской стороне.
______________________________
*Нарвик – город в Сев. Норвегии, на побережье Уфут-фьорда,
крупный незамерзающий порт. В начале Второй мировой войны –
стратегически важный порт, через который Европа получала необходимую для военной промышленности железную руду.
25.
Работала железно пропаганда.
Войне известно это – будь здоров!
Однако же спаслась его команда –
Встречали жёны дома моряков.
Таилась правда под большим секретом,
У каждой пропаганды был свой бог,
Хоть и не мог тогда он знать об этом,
Представить даже этого не мог.
Терзала память, будто наважденье,
Но всей душой он отвергал вину,
Когда отдал приказ на погруженье:
«Задрайте люк! Идите в глубину!»
Измученный тревогой искушенья:
«Неужто мой не поняли приказ?
Возможно, губ то было шевеленье.
Услышали ль меня на этот раз?
Жар охватил всего меня, как в домне,
В воде меня предательски настиг.
Но понял я, что не уйти на дно мне,
Ко мне вернулась память в этот миг.
Летел из пасти леденящей ночи
Эсминец на меня на всех порах –
Слепящий свет ударил больно в очи –
Подстерегал меня коварный крах.
И всё кругом заполонила темень.
И леденящий шок меня терзал.
И клювом птицы с якорем форштевень
Из темноты кромешной наползал.
И что же это было – вот вопросец –
Плывущее громадиной стальной?
Как показалось, несся миноносец,
Хотя, возможно, был корабль иной…
Сто раз мне предлагался путь измены –
Но можно ль душу продавать врагу?
Нет, ведь измена мне – как кровь из вены.
Святому изменить я не могу.
Я пережил немало дней смертельных:
То в жар бросало, то белел, как мел.
Мне не забыть хирургов корабельных.
Но шансов для побега не имел.
26.
«Только распрощался с эскулапом,
Вновь, как прежде, нет на мне лица.
Рот никто не затыкал мне кляпом:
Ведь допосы длились без конца.
Дёргали меня медвежелапо,
Я же не сдавался всё равно.
Из структур морских и из гестапо.
Абвер, контрразведка – все в одно.
Думал я: окончились допросы –
Надоело видеть тех горилл.
Мастера на хитрости матросы –
Немцам я тогда наговорил!
Домовой в меня вселился будто;
Где лишь мог, я жал на тормоза,
Контрразведке карты все попутал,
То и дело пыль пускал в глаза.
Тайны выдавать довольно глупо.
Ни к чему здесь лишний разговор,
И про плен рассказывал я скупо.
Как Сусанин, вёл из в тёмный бор.
…На мгновенье лишь предался сплину,
Промелькнул во мгле прожектор тут.
Вижу, как из мглы на субмарину
Два немецких корабля идут.
Контрразведчиков водил я за нос,
Минные поля обозначал…
Как в фиорде я устроил хаос
И про десантуру промолчал.
Напрягая умственные силы,
Вспоминая всё. как наяву,
Убеждал их: лодку потопили!
Я один остался на плаву.
Выдумку за правду выдавал я,
Им «старался» тайны все открыть.
Минными полями Заполярья
Утолял я вражескую прыть».
Нёс моряк морские небылицы,
сказывал про ласковых акул.
Мог в морской пучине очутиться,
Но спасли, когда уже тонул.
Плёл из слов загадочную сетку,
Путая умышленно следы.
Так «обогатил» он контрразведку
Данными солёности воды.
Выдал он неведомую тайну,
Рассекретив пресноводность рек.
Небылицы плёл он неслучайно, –
На крючок попался враг, как хек.
27.
Враг, не видя толку в том эксцессе,
Запускает подлости змею.
В результате а геббельсовской прессе
Лживое возникло интервью.
У фашистов лопнуло терпенье
С узником возиться без конца.
Всех довёл до белого каленья.
Нет, ему не выйти из кольца.
«Коваленко – Родины изменник!
Согласился фюреру служить.
Он теперь у нас уже не пленник,
Родиной не стал он дорожить!»
Видно, взято интервью с помойки.
Ложь цинизмом жгла до самых жил.
Он, когда не поднимался с койки,
Фюреру в беспамятстве служил?
Рыцаря допросы не сломили,
Не смогли души опустошить –
Предпочёл концлагерные мили,
Дни свои в неволе завершить.
Мы не раз ещё о нём услышим,
Весть о нём придёт издалека.
Привезли в концлагерь под Парижем
Ночью капитана-моряка.
28.
За концлагерем струилась Сена,
Где забор колючий – не на век.
Там ловил пьянящийзапах сена
Одинокий, гордый человек.
Помнилась разлука с кораблями…
Узник чуда здесь не ожидал.
И, казалось, сросся с костылями.
Грустно по концлагерю гулял.
Находясь в концлагерной неволе,
От своей отчизны вдалеке,
Презирал он этот быт и боли.
Плыли дни, как трупы по реке.
Англичане связь имеют с домом,
Им хоть помогает Красный крест.
Безысходность вязнет в горле комом:
Одинок подводник наш, как перст.
Он с тоской сражался неустанно,
Отвергая клевету и лесть.
Любят англичане капитана,
С ним дружить считается за честь.
Англии морские офицеры
Узники и Прицкорт, и Волкотт…
Тайн когда-то приоткроют двери –
И героя будет знать народ.
Обладатель планов сокровенных,
Только в этом он имел престиж.
Лагерь моряков военнопленных
Нынче не припомнит и Париж.
В Иисуса веруй или в Будду,
Но в неволе волком не завыть.
На плацу решил он: быть тут бунту,
И свободе непременно быть.
Бунтовать – такая уж порода.
Но мишенью может стать герой.
Эйфелевой башнею свобода
Перед ним маячила порой.
Предкам стлалась тут дорога славно,
Ехать в этот край княжне веля.
И Регина Анна Ярославна
Грамоте учила короля.
Здесь звучали звуки песни аетской…
От кого во мгле мы ждать могли
Помощи? От девы Орлеанской?
Иль поможет Орлик из Орли?
Пленники пигмеев, гуллиаеры!
Где теперь следы его, как знать?
Англии морские офицеры
Ничего не могут рассказать.
За бортом герой наш оказался,
Будто солнце в волнах, утонул.
Без следа куда-то вдаль умчался,
В неизвестность без вести шагнул.
29.
Уж вдыхать не придётся мне запахи яблонь и вишен,
И в атаку подводников больше я не поведу.
Без протеза стою на далёкой меже под Парижем –
Над могилою братской, в которую вдруг упаду.
Я надеялся жить. Опускается жизни завеса,
И нельзя мне избегнуть звериных эсэсовских лап.
Привезли нас сюда не для рая булонского леса –
Роковой это перед расстрелом последний этап.
Не для рабских трудов и, конечно же, не для допросов
Погрузили меня. Что ни делали только со мной!
Оторвали менч от друзей – от английских матросов.
Руки скручены – в кожу въедается провод стальной.
30.
Выпали на долю – шок больничный
И глухих концлагерей пути.
Обойти печалей груз трагичный
Я не смог – пришлось мне их пройти.
Видится мне вновь: гремит пучина,
И в дыму, где полыхает бой,
К небесам стальная субмарина
Выплыла из дали голубой.
По норвежским милям, грусти полным,
В заполярной ледяной воде
С капитаном я плыву по волнам,
И его не брошу я в беде.
В каждой строчке – сущей правды завязь
Иль живёт во мне самообман?
Ежедневно «Без меня спасайтесь!»
Подаёт команду капитан.
31.
С моря и ночью, и днём
Слетают пенные стружки.
Аист, качнув крылом,
Слышит голос кукушки.
Безмолвье слышит на дне
Вздохи печалей поздних.
Терпнет небо в огне
Наших прощаний звёздных.
2010, сентябрь. Перевёл с украинского Анатолий ЯНИ