Воспоминания Ивана Федоровича Немченко – полковника, командира 769-го Карпатского Краснознаменного горно-артиллерийского полка 242-й Таманской Краснознаменной ордена Кутузова второй степени горно-стрелковой дивизии 3-го Карпатского горно-стрелкового корпуса с сентябрь1945 г. по август 1946 г.
Книга участника боевых действий с первых до последних дней Великой Отечественной войны содержит наиболее яркие воспоминания о событиях и фактах, о современниках и их жизни в предвоенные годы на Украине, во временя обучения в семилетке, техникуме, военном училище и первых годах службы в Красной Армии. Воспоминания охватывают события начального периода войны с 22 июня 1941 г. до наступления на Кавказе в 1943 г., период, когда автор носил в петлицах кубики лейтенанта, старшего лейтенанта. Показаны суровые будни командира артиллерийской батареи Киевского особого военного округа, Юго-Западного, Южного, Закавказского фронтов в обороне, отступлении, отражении атак противника.
С О Д Е Р Ж А Н И Е
Вместо предисловия………………………………………. 1
НАКАНУНЕ ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЫ…………….4
Отчий край……………………………………………………4
Фабрично-заводская семилетка………………………….6
В техникуме………………………………………….. ……..7
Курсанты………………………………………………………8
Лейтенанты……………………………………………………9
ИДЕТ ВОЙНА НАРОДНАЯ………………………………………10
В начале…………………………………………….. ……..10
Нелегкий путь на восток……………………………….. 11
Запасной стрелковый полк……………………………….12
На формировании………………………………………. …13
Походы, бои и отходы………………………………….. …14
Батарея……………………………………………… ………15
На последнем рубеже………………………………………16
Снова огонь по врагу …………………………………… ..17
Ранение ………………………………………………………18
В родном полку……………………………………………..19
На берегах Северского Донца……………………………20
Враг наступает……………………………………………..21
Мы уходим в горы…………………………………………..22
В третьем дивизионе………………………………………23
В Верхней Сванетии……………………………………….24
Из старого фотоальбома…………………………………
ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ
Долго размышлял, колебался, несколько раз брался за перо … Много раз друзья по работе, соратники по Великой Отечественной войне просили написать воспоминания. «Почему бы тебе не рассказать о том, что ты видел, пережил, с чем сталкивался до войны, во время войны и после», – говорили они.
Легко сказать – напиши о пережитом и прожитом… Как только начинаешь писать, раскладывать пережитое по полочкам, все события наслаивают одно на другое, в памяти встают вереницы событий, людей. И обо всем и всех хочется написать.
Конечно, многие детали сгладились в памяти. На помощь приходят рассказы боевых друзей, воспоминания, присылаемые в их письмах, которыми они меня не обделили. Я глубоко благодарен боевым друзьям – однополчанам, особенно из 769-го Карпатского Краснознаменного горно-артиллерийского полка, письма которых заставили меня сесть за воспоминания.
Воспоминания детства мало впечатляющие, поверхностные. Детство мое ничем не отличается от миллионов моих сверстников.
Первые яркие впечатления в моей жизни связаны периодом обучения в военном училище. Однако события периода Великой Отечественной войны затмили все то, что было до этого.
Мне выпала большая честь – двадцать семь календарных лет и три месяца (с 1 сентября 1937 г. по 30 декабря 1964 г.) служить в рядах Рабоче-Крестьянской Красной Армии – Советской Армии, находясь на различных должностях. Официально эта служба выглядит так:
– курсант Харьковской Школы Червонных старшин им. ВУЦИКа (Всеукраинского центрального исполнительного комитета), военную присягу принял в парадном строю 7 ноября 1937 г. (в военном билете записано почему-то 6 ноября), курсант Ростовского артиллерийского училища, вторично военную присягу принял индивидуально 23 февраля 1938 г. (1 сентября 1937 г. – 6 сентября 1939 г.);
– командир огневого взвода полковой школы 276-ого артиллерийского полка 135 стрелковой дивизии Киевского особого военного округа, приказ войскам КОВО № 01275 от 29 ноября 1939 г. (сентябрь 1939 г.- июнь 1941 г.);
– командир артиллерийской батареи 276 артиллерийского полка 135 стрелковой дивизии 5-ой армии и 667-ого артиллерийского полка 81-ой стрелковой дивизии 21-ой армии Юго-Западного фронта (июль 1941 г. – апрель 1942 г.) с перерывом в один месяц (март 1942 г.), когда находился в эвакогоспитале № 1787 г. Воронеж по случаю ранения, полученного в боях в районе станции Гостищево Белгородской области;
– заместитель командира артиллерийского дивизиона 667-го гаубичного артиллерийского полка Резерва главного командования 9-ой армии Южного фронта и 769-ого горно-артиллерийского полка 242-ой горнострелковой дивизии 46-ой армии Закавказского фронта (май 1942 г. – декабрь 1942 г.);
– командир артиллерийского дивизиона 769-ого горно-артиллерийского полка 242-ой горнострелковой дивизии 47 и 56 армии Северо – Кавказского фронта, Отдельной приморской армии (в Крыму), 18 и 1-ой гвардейской армии 4-ого Украинского фронта (в Карпатах), приказ Закавказского фронта № 01613 от 10 декабря 1942 г. (январь 1943 г. – октябрь 1944 г.);
– заместитель командира 769-ого горно-артиллерийского полка 242-ой горнострелковой дивизии 3-его горнострелкового корпуса 1-ой гвардейской армии и 60-ой армии 4-го Украинского фронта, приказ командующего 1-ой гвардейской армией № 05077 27 ноября 1944 г. (ноябрь 1944 г. – август 1945 г.);
– командир 769-го Карпатского Краснознаменного горно-артиллерийского полка 242-й Таманской Краснознаменной ордена Кутузова второй степени горно-стрелковой дивизии 3-го Карпатского горно-стрелкового корпуса 38-й армии Прикарпатского военного округа (сентябрь1945 г. – август 1946 г.);
– начальник артиллерии, заместитель командира 327-го гвардейского Cевастопольского ордена Богдана Хмельницкого горно-стрелкового полка, приказ Командующего артиллерии Вооруженных сил Союза ССР № 0792 от 20 декабря 1946 г. (сентябрь 1946 г. – май 1947 г.);
– командир артиллерийского дивизиона 331-го горно-стрелкового полка 128-й гвардейской Туркестанской Краснознаменной горно-стрелковой дивизии 3-го Карпатского горно-стрелкового корпуса 38-й армии Прикарпатского военного округа, приказ Прикарпатского военного округа № 0591 от 8 июня 1947 г. (июнь – август 1947 г.);
– слушатель отделения адъюнктов Высшей офицерской артиллерийской школы г. Ленинград (сентябрь 1947 г. – август 1948 г.);
– преподаватель цикла стрельбы (приказ Командующего артиллерии Советской Армии № 01226 от 16 сентября 1948 г.), старший преподаватель цикла стрельбы (приказ Командующего артиллерии Советской Армии № 0177 от 14 февраля 1953 г.) Высшей офицерской артиллерийской школы – Центральных артиллерийских курсов усовершенствования офицерского состава – г.Ленинград (сентябрь 1948 г. – ноябрь 1957 г.);
– в распоряжении командующего войсками Приволжского военного округа, приказ Главнокомандующего Сухопутными войсками Союза ССР № 03762 от 1 ноября 1957 г. (ноябрь 1957 г. – январь 1958 г.);
– преподаватель военной кафедры Куйбышевского индустриального института им. В.В.Куйбышева, приказ войскам Приволжского военного округа № 022 от 31 января 1958 г. (февраль – ноябрь 1958 г.);
– начальник учебной части военной кафедры Куйбышевского индустриального (политехнического) института им. Куйбышева, приказ войскам Приволжского военного округа № 0357 от 28 ноября 1958 года (декабрь 1958 г. – декабрь 1964 г.).
Уволен в запас приказом Министра Обороны Союза ССР № 01981 от 30 декабря 1964 г. по статье 59 пункт «б» – по болезни с правом ношения военной формы одежды.
За время службы в Рабоче-Крестьянской Красной Армии – Советской Армии – были присвоены воинские звания:
– лейтенант – приказ Народного Комиссара Обороны Союза ССР №00653 от 6 сентября 1939 г.;
– старший лейтенант – приказ командующего 21-й армии Юго – Западного фронта № 06 от 6 февраля 1942 г.;
– капитан – приказ войскам Закавказского фронта № 016 от 7 января 1943 г.;
– майор – приказ войскам Северо – Кавказского фронта № 0635 от 22 июня 1943 г.;
– подполковник – приказ Командующего артиллерией Вооруженных Сил Союза ССР № 01057 от 7 июля 1948 г.;
– полковник – приказ Венного Министра Союза ССР № 04182 от 16 октября 1951 г.
За годы службы был награжден правительственными наградами:
1. Орден «КРАСНОГО ЗНАМЕНИ» – приказ войскам 1-й гвардейской армии № 0666/Н от 18 ноября 1944 г. Орден № 138086.
2. Орден «ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЫ» 1-й степени – приказ войскам 1-й гвардейской армии № 102/Н от 13 июня 1945 г. Орден № 213594
3. Орден «ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЫ 1-й степени» – Указ Президиума Верховного Совета СССР от 11 марта 1985 г. Орден № 1983969.
4. Орден «ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЫ» 2-й степени – приказ Командующего артиллерией Отдельной Приморской армии № 08/Н от 30 мая 1944 г. Орден № 200158.
5. Орден «КРАСНОЙ ЗВЕЗДЫ» – приказ Командующего артиллерией 56-й армии № 020/Н от 1 ноября 1943 г. Орден № 339219.
6. Орден «КРАСНОЙ ЗВЕЗДЫ» – Указ Президиума Верховного Совета Союза ССР от сентября 1953 г. Орден № 3142783.
7. Орден «ЧЕХОСЛОВАТСКИЙ БОЛЬШОЙ КРЕСТ 1939 ГОДА» – Президент Чехословацкой Республики от 25 апреля 1946 г., удостоверение № 26269.
8. Медаль «ЗА БОЕВЫЕ ЗАСЛУГИ» – приказ воскам Юго-Западного фронта № 039/Н от 23 февраля 1942 г. Медаль № 555463.
9. Медаль «ЗА БОЕВЫЕ ЗАСЛУГИ» – Указ Президиума Верховного Совета Союза ССР от октября 1947 г. Медаль без номера
10. Медаль «ЗА ОБОРОНУ КАВКАЗА» – Указ Президиума Верховного Совета Союза ССР от 1 мая 1944 г. Удостоверение М№ 003325.
11. Медаль «ЗА ПОБЕДУ НАД ГЕРМАНИЕЙ В ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЕ 1941-1945г.г.» Указ Президиума Верховного Совета Союза ССР от 9 мая 1945 г. Удостоверение Г № 0068211
12. Юбилейная медаль « 30 ЛЕТ СОВЕТСКОЙ АРМИИ И ФЛОТА» – Указ Президиума Верховного Совета Союза ССР от 22 февраля 1948 г.
13. Медаль «В ПАМЯТЬ 250-летия ЛЕНИНГРАДА» – от имени Президиума Верховного Совета СССР Исполнительны комитет Ленинградского городского Совета депутатов трудящихся 20 июля 1957 года. Удостоверение А № 435302
14. Медаль «ЗА БЕЗУПРЕЧНУЮ СЛУЖБУ» 1-Й СТЕПЕНИ – приказ Министра Обороны СССР № 126 от 31 января 1958 г.
15. Юбилейная медаль «40 ЛЕТ ВООРУЖЕННЫХ СИЛ СССР» – Указ Президиума Верховного Совета СССР от 18 декабря 1957г.
16. «ДЮКЛИНСКАЯ ПАМЯТНАЯ МЕДАЛЬ» – от имени Президента Чехословацкой республики Министр национальной обороны от 6 июня 1959 г.
17. Юбилейная медаль «ДВАДЦАТЬ ЛЕТ ПОБЕДЫ В ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЕ 1941-1945г.г.» – Указ Президиума Верховного Совета Союза ССР от 7 мая 1965 г. Удостоверение А № 5846298.
18. Юбилейная медаль «50 ЛЕТ ВООРУЖЕННЫХ СИЛ СССР» – Указ Президиума Верховного Совета Союза ССР от 26 декабря 1967 г
19. Юбилейная медаль «ЗА ДОБЛЕСТНЫЙ ТРУД В ОЗНАМЕНОВАНИЕ 100-ЛЕТИЯ СО ДНЯ РОЖДЕНИЯ ВЛАДИМИРА ИЛЬИЧА ЛЕНИНА» – от имени Президиума Верховного Совета Союза ССР Ленинский районный Совет депутатов трудящихся г. Куйбышева 6 января 1970 г.
20. Знак «25 ЛЕТ ПОБЕДЫ В ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЕ» Министр Обороны СССР май 1970 гд.
21. Юбилейная медаль «ТРИДЦАТЬ ЛЕТ ПОБЕДЫ В ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЕ 1941 – 1945г.г. Указ Президиума Верховного Совета Союза ССР от 25 апреля 1975 г.
22. Медаль «ВЕТЕРАН ВООРУЖЕННЫХ СИЛ СССР» – от имени Президиума Верховного Совета СССР приказ Министра Обороны СССР № 37 от 4 февраля 1977 г.
23. Юбилейная медаль «60 ЛЕТ ВООРУЖЕННЫХ СИЛ СССР» – Указ Президиума Верховного Совета Союза ССР от 28 января 1978 г.
24. Юбилейная медаль «СОРОК ЛЕТ ПОБЕДЫ В ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЕ 1941 – 1945г.г.» Указ Президиума Верховного Совета Союза ССР от 12 апреля 1985 г.
25. Юбилейная медаль «70 ЛЕТ ВООРУЖЕННЫХ СИЛ СССР» – Указ Президиума Верховного Совета Союза ССР от 28 января 1988 г .
26. Юбилейная медаль «50 ЛЕТ ПОБЕДЫ В ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЕ 1941 – 1945г.г. Указ Президиума Верховного Совета Союза ССР от 22 марта 1995 г.
26 «Медаль Жукова» Указ Президента Российской Федерации от 19 февраля 1996 г. Удостоверение А № 0654097
27. Юбилейная медаль «60 ЛЕТ ПОБЕДЫ В ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЕ 1941 – 1945г.г.» Указ Президента Российской Федерации 28 февраля 2004 г.
Кроме того, награжден:
– Знаком «Победитель социалистического соревнования 1976 г.» Министром высшего и среднего специального образования СССР и ЦК профсоюза работников просвещения, высшей школы и научных учреждений, знак вручен 10 марта 1977 г.
– Знаком «Победитель социалистического соревнования 1978г» Министром высшего и среднего специального образования СССР и ЦК профсоюза работников просвещения, высшей школы и научных учреждений, знак вручен 5 марта 1979 г.
– Нагрудным знаком Советского комитета ветеранов войны от 30 ноября 1978 г.
– Почетным знаком Советского комитета ветеранов войны «ПОЧЕТНЫЙ ЗНАК СКВВ» от 9 мая 1980 г.
– Памятной медалью «В честь 30-летия победы Советского народа и его Вооруженных Сил в Великой Отечественной войне», Президиум Верховного комитета ветеранов войны от 9 мая 1980 г.
– Юбилейной медалью «25 лет Советского комитета ветеранов войны от 29 сентября 1981 г.
– Юбилейным памятным знаком «В честь 40-летия Победы Советского народа в Великой Отечественной войне», Президиум Верховного комитета ветеранов войны от 9 мая 1985 г.
Являюсь Ветераном Отдельной Приморской армии, 56-й армии,1-й гвардейской армии, 46-й армии, 6гв/21 Армия, 4 Украинского фронта.
[page]
***
Я счастлив и горд тем, что в труднейшую для Родины годину мог принять посильное участие в рядах нашей доблестной Красной Армии – Вооруженных Силах Союза ССР в боях за честь, свободу и независимость нашей Родины против немецко-фашистских захватчиков, пытавшихся поработить народы нашей страны, и вместе со своими боевыми соратниками пережил горечь наших неудач и радость нашей Победы. Счастлив тем, что в годы войны рос и закалялся вместе со своими боевыми друзьями, всей Армией Страны Советов!
Почти четыре года длилась Великая Отечественная война. В историческом плане это не такой уж большой срок. Но какие это были годы! Советский народ, все прогрессивное человечество вот уже на протяжении более шестидесяти лет постоянно обращают свою память к этим грозным событиям. Великая Отечественная война прошла через сердце каждого человека. Люди никогда не забудут того времени, когда над землей бушевал ураган второй мировой войны, ввергая миллионы людей в пучину страшного кровопролития.
Мне довелось с первого дня войны стать ее активным участником. События на фронте первоначально развивались настолько стремительно, что мы, их участники, наши штабы, зачастую не успевали следить за развитием событий, плохо знали обстановку даже на своем небольшом участке фронта, командиры и штабы теряли управление вверенных им войск. Поэтому, сведения, поступающие в штабы, а, следовательно, доводимые до командиров и бойцов, были отрывочными и противоречивыми.
Тяжело всем нам приходилось в первые дни и месяцы войны, когда шли тяжелые оборонительные бои на Украине, в Белоруссии и Прибалтике. Мы не имели практических навыков во всем том, что нам приходилось делать на войне. Всему и всем пришлось учиться в ходе войны.
Тем, что в начальный период Великой Отечественной войны наша армия сумела отразить бешеный натиск вооруженных до зубов гитлеровских полчищ, мы обязаны, прежде всего и главным образом, моральному фактору: беззаветной преданности наших солдат, сержантов и офицеров своей социалистической Родине – Союзу Советских Социалистических Республик стойкости и героизму советских воинов, всех советских людей.
– Умираю, но не сдаюсь! – писали солдаты на опаленных огнем стенах Брестской крепости, отражая натиск пехоты и танков гитлеровцев, пытавшихся сломать их волю к сопротивлению.
– Вызываю огонь на себя! – слышалось в телефонные трубки на огневых позициях артиллеристов, когда враги приближались к их наблюдательным пунктам. А когда вражеские танки подходили к огневым позициям орудий, огонь вели до последнего момента, до последнего снаряда, и когда орудие выходило из строя, то артиллеристы со снарядами в руках бросались под гусеницы танков.
Летчики, танкисты, израсходовав весь боезапас снарядов, шли на таран вражеских машин, не задумываясь о последствиях своего поступка.
– За Родину! За партию! За Сталина! – с такими возгласами поднимались в контратаку советские солдаты с винтовкой наперевес, с одним приткнутым штыком, против полчищ вражеских солдат, вооруженных автоматами и пулеметами.
Связисты, когда руки были заняты стрельбой по врагу, буквально зубами скрепляли концы разорванных проводов, обеспечивая связь командованию или подразделению. Саперы бросались под гусеницы наступающих вражеских танков со смертельно-взрывным грузом.
Зенитчики смело смотрели в глаза приближающейся смерти и яростно вступали в поединок с пикирующими бомбардировщиками, и побеждали.
На любой точке, на любом четырехтысячекилометровом фронте от Белого до Черного моря, в любое время суток, воины Советской Армии и Военно-Морского флота, не зная передышки, без устали громили ненавистного врага на суше, на море и в воздухе. К мощным, поистине смертоносным ударам на фронте присоединялись, каждый день наращивая силу, удары советских партизан в тылу вражеских войск. Всюду под ногами оккупантов горела земля…
В нашем тылу советские люди – в основном женщины, старики и дети-подростки, встав на трудовую вахту под лозунгом «Все для фронта!», «Все для победы!», не жалели ни сил, ни энергии для производства всего того, что необходимо было Армии и флоту на фронте. С каждым днем наращивались темпы производства самолетов, танков, орудий, минометов, пулеметов, автоматов, винтовок, боеприпасов и другой военной техники и снаряжения.
Героический подвиг советских солдат, сержантов, офицеров и генералов на фронте подкреплялся героическими подвигами советских партизан в тылу врага и героическим трудом женщин, стариков, подростков на заводах, фабриках, совхозных и колхозных полях.
В самые тяжелые дни нас не покидала уверенность в нашей победе. Все мы дрались, стиснув зубы, до последнего. Отступая, верили: все обернется к лучшему, выстоим и повернем на Запад.
Но предстояли еще долгие и тяжелые дни ожесточенной борьбы с сильным и коварным врагом, борьбы не на жизнь, а на смерть ненавистному врагу…
***
Война – это не только бой, это не только борьба войск на переднем крае, это те только сплошная повсюду и непрерывная стрельба из всех видов оружия, непрерывная бомбардировка и обстрел с воздуха…
Война – это подготовка и осуществление маневра войск во времени и пространстве, это продвижение войск в любое время суток, темной ночью и в сильный дождь или снегопад, по хорошей и разбитой дороге, в поле, в лесу и в горах, по бездорожью. Это перегруппировка и передислокация войск, выжидание боевых действий или маневра войск противника. Это работа всех видов разведки, как непосредственно армейской, так и наблюдением за действиями противника, это организация и проведение пропаганды и агитации среди войск противника и среди своих войск. Это маскировка расположения и действий своих войск от разведки противника. Это повседневная жизнь войск.
Война – это адский физический труд по бесчисленному количеству раз инженерного оборудования боевого порядка войск, перелопачивания сотен тысяч, миллионов тонн земли, это сплошные вырытые траншеи бесчисленного количества рядов от моря до моря и сотни тысяч, миллионы открытых ячеек для бойцов и боевой техники. Это адское напряжение физических и моральных сил как у каждого генерала, так и у каждого офицера, сержанта и солдата, только у каждого по-разному, по-своему.
Война – это школа жизни, где оценка «учебы» окрашивается кровью солдат, сержантов, офицеров и генералов, а также мирных жителей не только прифронтовой полосы.
Война – это многочисленные бессонные ночи, голодные дни.
Война – это героизм людей не только на фронте, но и в тылу.
Атака, стрельба, контратака или бомбардировка – это только отдельный эпизод войны или отдельные элементы войны, как на небольшом участке, так и на всем протяжении фронта. Атака – это наиболее решительный момент наступательных действий войск, где стремительное движение вперед подразделений сочетается с огнем всех видов оружия наивысшего напряжения.
Бой – это кульминация какого-то периода войны, склоняющего чашу весов победы в ту или другую сторону. Бой – это вооруженное столкновение соединений, частей, подразделений воюющих сторон с целью уничтожения, разгрома или пленения противника, а также овладение важнейшими районами, рубежами, объектами или удержание их от захвата противником. Бой – это единственное средство достижения победы. Он требует от войск высокой боевой выучки, стойкости и инициативы, организованности и дисциплины, умелое применение оружия и средств поражения…
[page]
***
Никто за время существования армий и военной службы не возвращался из армии таким, каким уходил в нее.
Служба в армии – величайшее испытание души молодого человека: сильная – крепнет, слабая – надламливается. Служба учит тому, чему не учат ни в каких университетах. Она закаляет, проверяет характер на прочность, озаряет жизнь светом настоящей мужской дружбы, она дает, как это мы говорим, опыт жизни. Юноши, вступающему в самостоятельную жизнь, армейская школа жизни – непременный, обязательный жизненный полигон, где не только проверяются, но и закаляются воля, характер, знания и другие черты человека, так необходимые ему в жизни. Юноши, прошедшие армейскую школу жизни в период Великой Отечественной войны, возвращались к гражданской жизни опытными, закаленными, им были не страшны никакие превратности жизни…
Как уже говорилось, первые дни войны были для нас и суровые и трагичные. Надо было сдержать натиск бронированных полчищ врага – его танковых и механизированных дивизий, рвущихся в глубь нашей страны к ее жизненно важным центрам. Сдерживать натиск, не имея достаточного количества современных противотанковых средств борьбы, не имея опыта, к тому же при полном господстве вражеской авиации в воздухе, когда вражеские истребители позволяли себе гоняться даже за отдельными бойцами, открывая огонь из своих пушек и пулеметов.
Вот в таких условиях, командуя артиллерийской батареей 122-мм гаубиц образца 1909/1930г.г. на конной тяге (орудийная упряжка из шести артиллерийских лошадей), приходилось выдвигаться батареей навстречу атакующим танковым колоннам врага, вступать с ними в смертельный бой. Совместно с другими частями и подразделениями задерживать наступающие танки на данном рубеже, дав возможность другим частям подготовить оборонительные позиции на других рубежах. Отражать танковую атаку не только огнем орудий, но и такими противотанковыми средствами, как бутылки с бензином или с самовоспламеняющейся жидкостью и несовершенными противотанковыми ружьями. Оставаться на дне окопа, через который проходил вражеский танк, явно стремящийся раздавить тех, кто был на дне окопа. Идти в рукопашную схватку с карабином или с пистолетом в руках против автоматчиков врага, когда орудия не могли вести огонь из-за близости противника. И это все пришлось пройти в начальный период войны вместе со всеми солдатами, сержантами и офицерами. Сколько надо было смелости и выдержки, какая должна быть любовь к Родине и пренебрежение к смертельной опасности, какая должна быть вера в наше правое дело солдат, сержантов и офицеров батареи, чтобы не дрогнуть, не бросить орудие и своих товарищей, не побежать, спасая себя от смертельной опасности!
Третья артиллерийская батарея 667-го артиллерийского полка 81-й стрелковой дивизии 21-й армии Юго-Западного фронта за время оборонительных боев, когда приходилось оставлять родные села и города отступая на восток, не знала ни одного позорного случая бегства с поля боя, ни одного дезертира. Огнем своих орудий за этот период она подбила не один фашистский танк, уничтожила десятки артиллерийских орудий и минометов, несколько десятков пулеметов и многие сотни, их трудно было сосчитать, солдат и офицеров противника. Не дошли до конечного пункта отхода наших войск только те солдаты, сержанты и офицеры батареи, которые пали на поле боя смертью храбрых.
Я принадлежу к той части советской молодежи, которая накануне войны или в первые ее месяцы окончила военные училища, а в начале войны командовала взводами, ротами, батареями во всех радах войск. Мы не были фанатиками, какими нас изображала фашистская пропаганда. Если такие как мы попадали по случайной неизбежности в плен, то их тут же расстреливали, называя опасными коммунистами.
От своих сверстников мы отличались тем, что глубоко осознавали свою роль в судьбе своей Родины, ровесниками которой были. Выращенные при Советской власти, которая была нам как родная мать, мы не колеблясь, готовы были отдать (и отдавали) за ее судьбу, за ее независимость самое дорогое, что есть у человека – жизнь.
Все свои знания, энергию, пыл своих молодых сердец – все, что могли, то и отдавали для организации отпора ненавистного врага, организуя бой мелких подразделений, из которых, в конечном счете складывались сражения, решающие ход и исход войны.
Вступая в неравный бой с немецко-фашистской армией в первые дни приграничных сражений ни я, ни мои сверстники-командиры взводов, рот и батарей всех родов войск, еще не полностью осознавали той огромной ответственности за судьбу своей родины, которая уже была возложена на нас ходом развития всех событий, ни драматизма своего положения, очутившись лицом к лицу с коварным и ненавистным врагом, стремящимся во что бы то ни стало окружить и уничтожить наши подразделения, мы еще не представляли величины того подвига, который проявляли ежечасно и ежедневно в наших, казалось бы, самых обыкновенных действиях в бою по защите занимаемых позиций.
Судьба мной распорядилась так, что будучи в течение всей войны в дивизионной артиллерии, т.е. все время находясь на переднем крае в бою под непрерывным воздействием противника, я был только один раз ранен. После излечения в эвакогоспитале снова возвратился в свой полк. Очень немногим посчастливилось так пройти войну от начала до конца, находясь непосредственно на передовых позициях, пройти все командные должности в артиллерийском полку: командир батареи, заместитель командира дивизиона, командир дивизиона, заместитель командира полка…
Оборонительные бои летом 1942 г. на Южном фронте против численно превосходящих сил противника, насыщены как массовым героизмом советских солдат, сержантов и офицеров, отстаивающих каждую пядь своей земли, так и трагизмом положения, вызванного тем, что, с одной стороны, – категорический приказ Родины (приказ Народного Комиссара обороны № 227 – «Ни шагу назад!»), и с другой – вынужденным отходом наших частей под натиском превосходящих сил противника, когда уже дальнейшее сопротивление людей силе техники на данном рубеже становилось бессмысленным – вело только к напрасной потере людей. Надо было не только выстоять, но и сберечь людей, армию для решительной схватки.
Почти четыре года находясь на передовых позициях в дивизионной артиллерии, всегда действовавшей совместно с пехотой, мне пришлось участвовать во многих боях и операциях наших войск, управлять артиллерийским огнем батареи, дивизиона или артиллерийской группой (полком) в различных условиях местности, времени года, суток и погоды. Переживать трагические (иногда до бессмысленности жестокие) моменты, видеть людское горе и людскую кровь, как пролитую на поле брани, так и вне его, безвинно, гибель десятков, сотен наших людей. Быть самому жестоким по отношению к врагу – немецко-фашистским захватчикам – направляя огонь орудий на живых людей, если можно так назвать солдат немецко-фашистских войск. Посылать своих людей во имя победы (а иногда небольшого успеха) на верную гибель. Радоваться успехам начинающих солдат, сержантов и офицеров, читать в их глазах выражение радости и счастья при вручении правительственных наград. Одним словом, много пришлось увидеть, многое пережить и вместе с советским народом встретить Победу…
***
Задуманная мной книга состоит из трех самостоятельных частей.
В первой части «Накануне и в первые годы Великой Отечественной войны» описаны события которые охватывают период с моего детства и до начала 1943 года. Написана в 1995 г. и переработана в 2006-2007 гг.
Вторая часть – «Карпатский Краснознаменный Таманский Краснознаменный». Боевой путь 769-го Карпатского Краснознаменного горно-артиллерийского полка 242-й Таманской Краснознаменной ордена Кутузова 2-й степени горнострелковой дивизии. Написана она в 1986 г. сначала как самостоятельная работа по описанию боевого пути полка в котором проходила моя служба с сентября 1942 г. до его расформирования в 1946 г. Меня не покидала надежда о возможности издания второй части отдельной книгой в Чечено-Ингушском книжном издательстве г. Грозного. Руководство нефтегазодобывающего управления «Старогрознефть» производственного объединения «Грознефть» пообещал оказать в этом содействие, в том числе и финансами. Но с приходом к власти Д. Дудаева эта надежда рухнула окончательно…
третья часть – «Воспоминания ветеранов 769-го Карпатского краснознаменного горно-артиллерийского полка», написана в 1992 г.. В ней собраны воспоминания многих ветеранов полка, а также даны некоторые биографические данные ветеранов полка сведения о встречах ветеранов полка и дивизии, а также опубликованные статьи, написанные для журналов и газет в последние годы.
Таким образом, сначала была написана вторая часть, затем – третья и уже потом – первая, это, несомненно, наложило свой отпечаток на их содержание.
Пусть напечатанные на пишущей машинке рукописи (первой части в двух экземплярах, второй – в пяти, и третьей – в четырех экземплярах) останутся моим, в первую очередь моим внукам, как напоминание о том, как жил и чем занимался один из их предков. И вот сейчас появилась возможность опубликовать первую часть.
[page]
НАКАНУНЕ ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЫ
Отчий край
От города Кременчуга на северо-запад к большому селу Власовка, на удалении почти километр от левого берега Днепра, тянется искусственное земляное возвышение – насыпь, преграждающая обходной путь разливающимся весенним водам Днепра в город. Вдоль насыпи, с каждой стороны, раскинулись крестьянские поселения под общим названием Кривуши. В пяти километраж от города, почти рядом с километровым указателем, от насыпи вправо на север отходит дорога, ведущая к селению, около шестидесяти домов которого своим расположением напоминают букву «Р», написанную с запада на восток. Участок, занимаемый домами, ограничен с запада и севера болотами, переходящими в луга сочной травой, на которых с памятных времен выпасались стада коров, принадлежащих хуторянам. С юга – песчаник. Стоило только подняться незначительному ветру, как мириады песчинок застилали все вокруг, проникая в малейшие щели, ослепляли глаза, затрудняли дыхание. Этот небольшой хутор носит название Коваливка. Здесь мой отчий дом.
Даже теперь, спустя более много лет, до мельчайших подробностей помню каждый дом, каждый крестьянский двор с приусадебным участком, какими они были до Великой Отечественной войны 1941-1945 гг.
Здесь родились мои оба дедушки и обе бабушки. Здесь в 1888 году родилась моя мама Пелагея Яковлевна Коваль и прожила немного более чем семидесяти трех лет. Здесь в 1890 году родился мой отец – Немченко Федор Федорович и прожил семьдесят шесть лет. Здесь родился и провел свои детские годы и я.
Само название хутора, по-видимому, пошло от того, что большинство проживающих здесь носили фамилию Коваль, а потом уже следовали (по численности) фамилии – Немченко, Волошин, Билык, Нитка и, как одиночные фамилии – Поцыбай, Ткач, Полах, Сухой…
Крестьянские дома располагались так, чтобы входные двери в избу и большинство окон были обращены на юг, к солнцу. Вот и глинобитный приземистый домик моего дедушки по отцу – Федора Климовича – с покосившейся дверной рамой, тремя окнами на юг и двумя на восток. Толстая камышовая крыша придавала ему какую-то солидность и устойчивость. Длинный покосившийся от времени сарай и колодец с деревянным срубом и журавлем, облегчающим подъем ведра с водой из колодца – вот и все надворные постройки.
Почти половину сарая занимала комoра, как ее называл дедушка, где стояла деревянная ступа, чтобы толочь пестом просо на пшено, и самодельный примитивный столярный станок с небольшим набором инструментов – пилой, топором, рубанком и фуганком. Здесь же на особой полке лежали «фельдшерские» принадлежности – самодельные инструменты для «пускания крови» у животных. В средней части сарая ютилась пегая лошаденка, а в следующей – серая, с большими рогами, корова.
Весь двор огорожен плетнем – изгородью из сплетенных прутьев и ветвей. Выход на улицу прикрывали ворота и калитка, изготовленные из жердей средней толщины.
От ворот к усадьбе деда Нитки Иосифа также тянулась изгородь, вдоль которой росли деревья, в основном колючая акация. За домом росла раскидистая шелковица, плоды которой ранней весной составляли лакомство не только для детей, но и для многих взрослых. Шелковица первая весной приносила радость людям.
За домом небольшой участок земли занимался огородными культурами, составляющими основу питания семьи в течение всего года. А дальше за огородом росли высокие клены, вокруг которых хоронили своих предков Немченко. Каждая фамилия имела свое место захоронения предков – небольшое кладбище, обнесенное живой изгородью. Свое кладбище имели Ковали, Волошаны и другие
В доколхозный период дед Федор, как его называли в хуторе, по утрам запрягал в повозку-грабарку свою пегую лошаденку и ближайшим путем направлялся в город. Он был грабарем – по найму перевозил сыпучие грузы: глину, песок, щебень, а также кирпич и другие грузы для нужд строительства, как организациям, так и частным лицам города. Возвращаясь во второй половине дня домой, он все светлое время вместе с бабушкой трудился на огороде.
Все хуторяне и жители ближайших деревень считали дедушку Федора искусным умельцем и большим знатоком. Его натруженные руки могли запросто вырезать из дерева фигурки людей и животных, делать свистки и сопилки – продолговатый свисток, похожий на свирель. Он умел «пускать дурную кровь» у животных. Иногда во дворе, под сараем, можно было видеть привязанную корову или крестьянскую лошаденку, у которой на шее из вены текла кровь. Как пускать эту кровь и сколько ее надо выпустить, знал только он один.
Вечерами, обычно по субботам, во дворе рядом с колодцем разжигали костер, на котором в большом чугунном котле варили кондер – жидкую пшенную кашу, сдобренную салом и заправленную поджаренным луком.
Вокруг котла с деревянными ложками, которые делал сам дедушка Федор, располагалась вся родня от мала до велика. Иногда приходили и соседи, и начинались беседы на различные житейские темы. В это время я уже умел читать (а научился я читать еще до посещения школы), и собравшиеся у костра слушали мое чтение какой-либо интересной книжечки. Всем очень нравились юмористические рассказы Остапа Вишни. Их слушали с большим интересом. Некоторые отрывки или целые рассказы приходилось повторять по несколько раз. Иногда они повторялись присутствующими, но уже в своей интерпретации. Смех и веселье царило у костра!
Прямо через дорогу стоял дом моего отца, дом, где я родился. В отличие от деда, отец пошел в рабочие. Работал в кузнице Кременчугской электростанции молотобойцем. Кто бывал в кузнице, тот хорошо знает, как кузнец, положив на наковальню нагретый до красна кусок железа, молоточком указывает молотобойцу, куда следует бить молотом. Труд молотобойца тяжелый и изнурительный. За рабочий день отец так намохается молотом что, придя, домой уже ничего не может делать – руки болят. Не смотря на то, что он был молотобойцем, он был искусным кузнецом, настоящим мастером ручной ковки. Все металлические приспособления у дверей и окон дома, сарая, погреба, колодца, ворот и калитки – все это дело рук отца.
Наш дом и приусадебный участок располагались на песчанике. Чтобы росли фруктовые деревья – вишня и абрикосы – отцу, работая после возвращения из кузницы, а также по воскресеньям, приходилось рыть глубокие ямы. Только через полтора-два метра заканчивался песок и начинался чернозем. Докопаться до чернозема было очень трудно, а выбрасывать его наверх было еще труднее. Иногда на помощь отцу приходили все мы – мать, сестра моя Фрося и я, вытаскивая ведрами с помощью веревки чернозем наверх из глубоких ям. Затем в ямы засыпали песок, сверху чернозем и сажали фруктовые деревья. Вишни и абрикосы выросли через несколько лет на славу и давали потом хороший урожай. Немногие знали, как все это нам доставалось.
По другую сторону усадьбы деда Федора находилась обширная усадьба его брата деда Якима. Сразу за изгородью стоял дом Данилы – старшего сына Якима. Далее старый покосившийся дом деда Якима, где он жил вместе с младшим сыном – Павлом. Данило и Павло имели в своих хозяйствах по одной лошади и работали в городе на подрядных работах, перевозя всевозможные грузы. Дед Яким в своем хозяйстве имел еще пару круторогих волов, которыми по весне вспахивал свой и соседние огороды, а остальное время использовал их как тягловую силу в различных сельскохозяйственных работах.
Рядом с усадьбой моего отца располагалась усадьба Волошина Павла Ивановича. Его супруга Евгения – родная сестра моего отца. Павел Иванович в своем хозяйстве имел ломовую лошадь. Работал он на лесопилке в городе на берегу Днепра. Он с помощью лошади вытаскивал из воды бревна из сплавляемых по Днепру плотов. Домой он часто привозил скрутни – плетения из лозы, которыми скручивали бревна на плотах. Иногда он привозил небольшие деревянные домики, служившие укрытием от непогоды сплавщикам плотов.
Каждую весну, на праздник Пасхи, Павло Иванович сооружал качели для своих детей, которых у него было четверо – три дочери: Анастасия, Оляна, Вера и сын Александр. Качели – нехитрое устройство из пяти жердей и подвешенной на канатах доски, служащей сидением. Самое излюбленное развлечение сельской молодежи на Пасху – это кататься на качелях. Такие качели сооружали на хуторе в трех-четырех местах.
На болотах росло много рогоза – многолетнего высокого болотного камыша, листья которой шли на различные плетения (корзины, лапти и т.д.) и для покрытия сараев и домов. Корневища рогоза, а также молодая поросль содержат сахар и крахмал. Как только уже можно было выдержать голым ногами, температуру болотной воды, мы, дети хуторян, лезли в болото за корневищами («спичаками») и молодым рогозом. Это был наш первый весенний подножный корм.
По весне, когда от солнечных лучей нагревалась вода в озерцах и болотах, а на лугах появлялись первые полевые цветы и буйно зацветала ромашка, мы, мальчишки, гурьбой, перейдя болото по кочкам и вброд, выходили на луга. Рвали душистую ромашку, сушили ее на солнце и ее заваривали чай. Даже теперь, спустя много-много лет, душистый запах заваренной кипятком ромашки, купленной в аптеке, напоминает мне мои детские годы.
На лугах над нами с неимоверным криком и гамом носились стаи речных чаек с короткими ногами и густым оперением. Они гнездились на лугах, вокруг болот, на кочках. Яйца чаек у нас считались съедобными и мы их собирали, чтобы дома сварить или приготовить яичницу. Чайка, обычно откладывала в гнездо четыре яйца. Если нам встречалось гнездо с четырьмя яйцами, мы его не трогали, считали, что эти яйца уже с зародышами. А где яиц в гнезде было меньше – такие яйца забирали. Мы не думали, это было хорошо или плохо. У нас было единственное желание – собрать побольше яиц.
После пасхальных праздников вскоре наступает пора выпаса на лугах крупного рогатого скота. Каждый житель хутора в своем хозяйстве имел одну, две коровы и одну, две головы молодняка. Самая счастливая пора детства для нас, хуторских мальчишек и девчонок, – это время выпаса скота. Мальчуган с шестилетнего возраста уже мог пасти одну голову скотины. Все пастухи, от малолетнего подпаска до взрослого мужчины, дружили между собой. Сколько романтики в мечтах, веселья, смеха, задора у каждого в эту радостную для него пору! А дружба, завязанная на пастбище, продолжалась и в последующие годы, а у некоторых юношей и девушек она переходила в любовь на всю жизнь. Так зачастую складывались крепкие семьи.
Спичаки, молодой рогоз, коренья трав, печеная картошка, огурцы, помидоры, вишня и абрикосы, яблоки и груши, морковь и кочан капусты, арбузы, вареная кукуруза, печеная тыква и многие другие растения были основной пищей пастухов.
Богатая витаминами пища, свежий воздух, солнечные, воздушные и водяные ванны в естественных условиях делали свое дело. К осени все мы были загорелые, окрепшие, веселые и жизнерадостные, приученные к домашнему крестьянскому труду, неприхотливые к пище, полные впечатлений пережитого за лето, приходили в школу.
По воскресеньям нам, мальчишкам, зачастую приходилось испытывать особое удовольствие от того, что нам, совместно со старшими парнями разрешалось купать лошадей в озере. Озеро Сайково, находящееся недалеко от хутора по дороге в город, было небольшое, но достаточно глубокое. Вода в нем была теплая, чистая, берега песчаные. Сидя верхом на лошади, вцепившись руками в гриву, мы скакали к озеру, купали там лошадей, сами купались, а затем верхом на лошадях возвращались домой, сдерживая лошадей от бега, чтобы не загнать.
В нашей семье было всего четверо детей. Старшая сестра Ефросинья (по домашнему Фрося) рождения 1911 г., старший брат Захар, который умер в младенчестве, не дождавшись моего появления на свет зимой на праздник Крещения в 1919 году, и сестра Мария рождения 1924 года.
Дедушка Федор был неграмотный. Но, не смотря на это, он первый привез мне из города букварь, который я не выпускал из рук ни днем, ни ночью. Моя мать, как и Фрося, были неграмотные и только отец закончил два класса црковно-приходской школы и знал буквы, мог с трудом читать. Он и называл мне буквы в букваре, каждый день по одной букве. Я так старался их запомнить, что уже через некоторое время начал слагать слова. Так первые сложенные мной из букв слова встречались радостью всего дома, всей семьи.
Свою первую организованную учебу грамоте начинал не в школе, а у бабушки Василисы Михайловны, которую между собой мы называли бабушка Васа. Она жила в отдельном домике на окраине Кривушей, упиравшейся в песчаник, разделяющий наш хутор с Кривушами. Она была не из местных, а откуда-то приезжая. За небольшую плату деньгами и, главным образом, продуктами питания, она обучала нескольких мальчиков и девочек нашего хутора, родители которых решили приобщать своих детей к грамоте еще с раннего детства до поступления в начальную школу.
Я и сейчас хорошо помню, как, закончив выводить плохо отточенным карандашом палочки и кружочки на каких-то клочках бумаги (тетрадей тогда у нас еще не было), сидя за самодельным столом под развесистым деревом, мы располагались вокруг бабушки Васы. Мы с затаенным дыханием слушали, как она читает нам книжки, рассказывает сказки, учит нас повторять услышанное. С какой детской наивностью и настырностью мы брались за разучивание букв, составление слогов и слов по понятным для нас сельских ребятишек картинкам природы. Мы быстро научились считать и читать. А вот с письмом у меня получалось неважно, можно сказать, плохо. Может потому, что я от природы оказался левшой или по какой-то другой причине, но за всю свою учебу в школах я так и не научился красиво и ровно писать буквы. Начинаю писать как будто бы ровно и красиво, но уже через две-три строчки начинают появляться такие каракули, что не походят ни на какие буквы. Сам уже не могу прочитать, что написал.
Вскоре наша учительница переехала в наш хутор и стала жить недалеко от моей бабушки по матери – бабушки Гали в доме Дмитрия Прокопьевича Коваля. Кривушанские дети нашей домашней школы отсеялись, а учиться вместе с нами стали две дочери Дмитрия Прокопьевича – Александра и Ефросинья, которые сразу же показали незаурядные способности и прилежное отношене к учебе.
Сидя за самодельным длинным столом на самодельных скамейках, сделанных Дмитрием Прокопьевичем – а он был в хуторе искусным плотником – мы продолжали постигать азы грамоты. С учебниками было сравнительно хорошо: каждый из нас имел свой букварь, а также на два-три человека задачник. Но с тетрадями было совсем плохо. Их вовсе не было. Наши родители, кто как умел и мог, делали нам самодельные тетради из различной серой оберточной бумаги, аккуратно начерчивали на них необходимые линейки или клетки, имитируя настоящую тетрадь. Однако это не мешало нам учиться писать и считать. Недоставало карандашей. Каждый огрызок карандаша ценился на вес золота, если можно так сказать (о золоте тогда мы не имели еще никакого понятия), плохо было с перьями для письма, чернилами. Одна самодельная перьевая ручка приходилась на два-три ученика. Такими ручками писали только в «школе», где они и хранились у бабушки Васы. Чернила тоже были самодельные из крепкого свекольного кваса, грифеля химического карандаша или горелого сахара.
[page]
К моменту поступления в настоящую школу я уже умел прилично читать не только по букварю, но и книжечки с рассказами.
В конце августа 1927 года я заболел сыпным, а затем брюшным тифом, вместе с другими ребятами нашего хутора. Вместо того чтобы ходить в школу, несколько месяцев мне пришлось лежать в постели с высокой температурой, мечась в горячке. Только своевременное обращение моих родителей к врачу из Кременчуга – доктору Еременко, и безукоризненное выполнение всех предписаний его, помогло моему организму, боровшемуся за жизнь, победить недуг.
В январе месяце 1928 г. поднялся с постели, быстро окреп. И одним моим единственным желанием было пойти учиться в школу.
Благодаря моей настойчивой просьбе, умению хорошо читать и считать, с помощью моего дяди – младшего брата моей мамы – Петра Яковлевича Коваля, работающего председателем Кривушанского сельского совета, меня в начале февраля 1928 года определили в Кривушанскую четырехлетнюю школу в первый класс. Но с непременным условием, что если я не сумею освоить всю программу за первый класс, то останусь в первом классе на следующий год.
Однако этого не случилось. Быстро освоившись с порядками в школе и обстановкой в классе, я со всеми учениками класса успешно окончил первый класс. Знания, полученные мною от бабушки Васы, не пропали даром! Моему успеху в учебе радовались и мои родители, и мои родственники.
Школа размещалась в одноэтажном кирпичном здании. В нем – кроме учительской, общего зала, где ученики, как муравьи в муравейнике, копошились на переменах – четыре классных комнаты, где учились группы учеников с первого по четвертый класс. С другой стороны здания в виде отдельного пристроя – помещение, где жила семья директора школы.
Грозой учеников были не директор школы, не учителя, а уборщица – бабка Курелыха. Она строго следила за порядком в школе, особенно на переменах до начала занятий. Непослушные, дерущиеся мальчишки тут же получали от нее оплеуху или же веником по спине. И никто никогда никому на нее не жаловался. Стоило бабке Курелыхе появиться в зале во время перемены, как сразу воцарялась тишина и спокойствие, лучше, чем на уроках в некоторых классах.
Во дворе школы между деревьями оборудована спортивная площадка со множеством самодельных спортивных снарядов. Только параллельные брусья были откуда-то привезены. Занятия по физической культуре в школьное расписание не включались, но на всех переменах, осенью и весной, все ученики выходили на эту площадку и занимались, кто подтягивался на перекладине, на канате, кто-то упражнялся на брусьях, играл в городки, выполнял прыжки в высоту или в длину, ходил по бревнам – бумам. Среди учеников часто можно было видеть и молодых учителей. После окончания уроков ученики не спешили разбегаться по домам, а зачастую продолжали занятия и игры на спортивной площадке. Первый сельский клуб в селе Кривуши размещался в здании, построенном и принадлежавшем помещику – пану Остроградскому. Это здание было по соседству со школой. В одном из помещений находилась квартира бабки Курелыхи, которая когда-то работала прислугой у пана.
В небольшом продолговатом зале оборудовано возвышение в виде сцены. На этом возвышении во время собраний или сходок устанавливали длинный самодельный на перекрещенных ножнах стол, покрывали его красным кумачом. За столом на длинной скамейке размещался президиум собрания. Большая половина зала была обставлена длинными деревянными скамейками, на которых усаживались собравшиеся хуторяне. Во время демонстрации кинофильмов – что случалось два-три раза в месяц – перед сценой, прямо на полу, устланному свежей соломой, размещались хуторские дети, которых для просмотра кинофильмов пропускали бесплатно, лишь бы тихо сидели. Киносеансы длились часа два и более, так как после каждой части надо было заново заряжать лентой передвижной киноаппарат, который устанавливался тут же в зале на столе. Так как электрического света в селе и на хуторах не было, то для просмотра кинокартины надо было вручную крутить динамо машинку (динамик), которая давала ток для киноаппарата. Два-три взрослых парня за рукоятку плавно крутили динамик. За это они имели право бесплатно смотреть кинокартину. Всегда находились охотники крутить динамик. Сейчас я уже не помню названия тех кинокартин, но вспоминаю, что они были о жизни Т.Г. Шевченко, банде батьки Кныша, об украденном автомобиле, похитители которого все время убегали на нем от погони, и другие фильмы. Некоторые дети во время киносеанса засыпали на соломенном полу и тогда, после окончания кинокартины, их приходилось взрослым будить, чтобы они отправлялись домой.
Среди поселян нашего хутора жили три брата – Павел, Трифон и Василий Паньковы. Такое прозвище они получили от имени их отца, которого звали Панько. Настоящая фамилия их была Коваль. Они различались между собой не только именами, но и внешним видом, характером и особенно судьбой. Старший брат – Павел жил на дворище своего отца, состоящем из добротного крестьянского дома, большого двора с множеством всевозможных построек. Он имел самый большой надел земли, обрабатывать который приходилось с помощью наемных рабочих – батраков. В период коллективизации Павел, как единственный кулак в хуторе вместе со своей семьей был выслан за пределы области, хозяйство его было распродано на торгах. На базе дворища организован колхоз имени Г.И. Петровского. Трифан, считавшийся середняком, здесь же рядом имел свое дворище, но уже меньшее – с приусадебным участком. Он, зная участь своего старшего брата, один из первых вступил в колхоз, передав туда своих пару лошадей и весь сельскохозяйственный инвентарь. Сам вместе с супругой (детей у них не было) добросовестно работал в колхозе. Дом младшего брата Василия стоял на отшибе на границе с песчаником и вокруг себя не имел, как говорят: ни кола, ни двора. Единственно, что он имел в своем хозяйстве, так это охотничье ружье и охотничью собаку. У него был сын Арсений, если не ошибаюсь, 1922 года рождения, с которым впоследствии у меня сложилась хорошая дружба. Василий был единодушно избран председателем колхоза имени Г.И. Петровского.
Рядом с колхозным двором располагался участок земли, принадлежащий какому то пану. Никто из хуторян не знал его фамилии. Считалось, что в период революционных событий на Полтавщине этот пан куда-то бесследно исчез. На панской усадьбе был добротный небольшой домик, вокруг которого росли фруктовые деревья и орехи. Так как этот дом долгое время считался ничейным, то с организацией колхоза в нем была организована изба-читальня, где по вечерам после работы собиралась колхозная молодежь. Зимой по вечерам, натопив печки избы-читальни камышом или соломой, зажигались керосиновые лампы, и собравшаяся молодежь устраивала собрания по различным поводам. Вечера, как правило, заканчивались танцами под гармошку, а иногда и обыкновенную балалайку.
С момента организации колхоза и открытия избы-читальни секретарем комсомольской ячейки хутора был мой двоюродный брат – моя и его мать были родными сестрами – Иван Гаврилович Ткач. Он возглавлял комсомольцев хутора до призыва в ряды Красной Армии в 1936 году. Он же осуществлял всю организационную работу в избе-читальне.
На площадке по соседству с избой-читальней по весне юноши оборудовали качели и гигант – вкопанное в землю толстое бревно длиною до шести метров, на верху которого смонтирована металлическая тарелка с четырьмя крючками, за которые прикреплялись длинные канаты. Эти канаты заканчивались у земли петлями. В весеннее майское время катание на качелях и упражнение на гигантских шагах были излюбленным занятием молодежи хутора.
Хорошо помню наводнение 1931 г.
Мы, любопытные мальчишки, были свидетелями того, как паводковая вода выходила из берегов Днепра, заполняя низины и лощины между его основным руслом и дамбой, сооруженной после наводнения еще в 1917 г. для задержания воды, проникающей в г. Кременчуг. Незаметными ручейками, увеличивающимися с каждой минутой, вода пробивала себе путь к старой «прорве» – месту, где вода в 1917 г. прорвала дамбу и вымыла большого размера яму, размером с небольшое озеро, которое в народе называлось Прорвой. Там была такая глубина, что никто из ребят и даже взрослых не могли достать дна во время купания. Теперь в этом месте участок дамбы был значительно укреплен. Мы наблюдали, как за каких-нибудь два-три часа днепровская вода пробралась к старой прорве и начала ее пополнять и уже к вечеру старая прорва начала выходить из своих берегов. А уже через день вода так высоко поднялась, что пришлось принимать меры – укладывать мешки с песком – чтобы она не перебралась через насыпь дамбы
Все надеялись на то, что этот могучий поток весенней воды можно будет сдержать в границах дамбы. Но не так-то было. В одну из ночей вода на новом участке дамбы, удаленном на триста метров на север, начала прорывать насыпь напротив крестьянских домов на другой стороне насыпи.
Прорвав дамбу в новом месте, а затем и против старой прорвы, вода хлынула в болото, лежащее к западу и северу от нашего хутора. Она так быстро начала пополнять болота, что на вторые сутки уже пришлось ее сдерживать на другой дамбе, сооруженной в одном километре от города. Но и здесь ее не сумели удержать. Прошло несколько дней и вода прорвала и эту дамбу, вырыла большой котлован – новую прорву и хлынула в город. Это уже третье наводнение в г. Кременчуге, когда паводковая вода попадала в город одним и тем же путем. Первое наводнение было в 1845 г., второе – в 1917 г. и вот теперь, в 1931 г.
Теперь в городе все подвалы, дворы и улицы были залиты паводковой водой. Население города было своевременно эвакуировано на песчаную гору за городской тепловой электрической станцией. Всего несколько дней стояла в городе паводковая вода, принесшая городу и его населению многочисленные убытки.
В нашем хуторе, в районе расположения нескольких домов, образовался небольшой островок, протяженностью с востока на запад метров 500, а с севера на юг – 250-300 метров, где было сосредоточение всех людей и животных хутора, да и не только хутора, но и ближайшей части Кривушей. Все остальное было залито водой. Нам на островок продукты питания, главным образом хлеб, соль и др., доставляли на лодках и дубах – это большие лодки, на которых можно было перевозить не только людей, но и лошадей с повозками.
Так целую неделю мы жили «цыганским табором» на островке. Если бы уровень воды поднялся еще на полметра, то и наш островок был бы покрыт водой. Жизнь на островке, особенно ночью, нам представлялась какой-то таинственной. Темные весенние ночи – то там, то здесь мелькали огоньки, горели костры, непрерывно мычали коровы, ржали лошади, лаяли собаки. И только к утру, когда уже начинало светать, все умолкало, как будто устало за тревожную ночь, все живое погрузилось в сон. Но сон этот был недолгим. С восходом солнца наступала жара, становилось тяжело дышать. Угнетало ощущение ограниченного пространства и кругом, куда не посмотри, была одна вода, вода…
Постепенно вода начала убывать. У всех намного стало легче на душе. На освободившиеся от воды подворья, начали возвращаться их хозяева. Надо было приводить все в порядок. В погребах, с кирпичными или цементными стенами и полом, стояла вода, ее надо было вычерпывать ведрами. В лощинах, выемках, где еще оставалась вода, было много рыбы – карпа. В некоторых местах их ловили просто руками, а в некоторых – ходили и подбирали с мокрой земли еще живых рыб. На освободившихся от воды полянах зазеленела трава, появились первые цветы. Жизнь входила в свое обычное русло.
Недалеко от нашего дома, на песчанике, как только спала вода, по предложению соседа деда Иосифа Нитки, наши семьи посадили бахчу – арбузы, дыни, тыквы. К концу лета там, на славу выросли крупные арбузы и дыни; им, казалось, не было числа. Дед Иосиф построил из веток и соломы на пригорке шалаш, в котором мне с дедом Иосифом приходилось проводить много ночей, охраня бахчу от набега мальчишек с соседних хуторов и сел. В это лето чего-чего, а арбузов и дынь мы наелись вдоволь. Я и теперь иногда вспоминаю, какие они были сочные и сладкие, просто таяли во рту.
Кроме приусадебных земель и небольшого клина земли непосредственно возле хутора, основное колхозное поле было в обширной степи за селом Песчаным. Там на отдаленном поле был организован колхозный полевой стан с постройками для жилья людей полевой кухней, местами для размещения сельскохозяйственной техники и коновязями для лошадей. В разгар полевых работ на этом стане целыми неделями жили и трудились колхозники, в основном молодежь, выполняя все полевые работы. На колхозный полевой стан часто приезжала кинопередвижка.
[page]
Фабрично-заводская семилетка
Осенью 1931 г. мой отец отвел меня и моих товарищей по Кривушанский четырехлетней школе – Ткача Ивана и Поцыбая Алексондра в I-ю фабрично-заводскую семилетку (ФЗС) в г. Кременчуге.
Школа размещалась в двухэтажном кирпичном, специально для этого построенном здании с рельефным фасадом на Пролетарскую улицу, огороженном забором: с Пролетарской улицы – металлической сеткой с кирпичными столбами, а с других сторон – сплошным деревянным. С тыльной стороны здания размещался обширный двор с оборудованной спортивной площадкой.
Хорошо помню, что директором школы был Коваленко Иван Павлович, родом из Градижского района, тогда еще Харьковской области. Иван Павлович преподавал историю в старших классах. Всегда ходил начисто выбритой головой, постоянно носил галстук и, как нам тогда казалось, носил широкие, для его среднего возраста, брюки.
Первое время мы, трое сельских учеников, директора школы не столько уважали, сколько боялись – ведь он мог в любое время исключить нас из школы, как не принадлежащих по месту жительства к школьному району. Об этом он предупредил моего отца, принимая нас в свою школу. Мы, как могли, старались вести себя прилежно.
Каждый день, в любую погоду, будь-то осень, зима или весна, мы пешком отправлялись в школу за пять километров только до города.
После сельской школы для нас здесь, в ФЗС, многое было в диковинку. По каждому предмету на урок в класс приходил новый учитель. Мы сразу отметили, что отношение к нам и требования к нашим знаниям у учителей были разные. Некоторые учителя относились к нам, деревенским ученикам, с явным пренебрежением и иронией. И только некоторые относились к нам, как и ко всем остальным и даже уделяли чуть больше внимания, чем городским ученикам. Таких учителей мы выделяли, полюбили их и старались как на их уроках, так и при выполнении домашних заданий. К сожалению, имена учителей этой школы в моей памяти не сохранились, но по внешности я их помню и сейчас, например, учительницу по математике и физике. Нам было в диковинку то, что дежурные санитарные дружинники из учеников школы каждый день перед входом в свой класс проверяли чистоту рук, ушей и стрижку. Уроки пения и музыки, немецкого языка и физкультуры включались в расписание занятий, как обычные предметы. Школьная столовая также для нас была новинкой, так как до этого мы никогда столовых не видели.
Годы учебы в I-ой ФЗС были самыми тяжелыми годами в жизни, это были годы голодовки 1931-1932 гг. Не легкой была жизнь людей в эти годы на Украине.
Родители всегда старались дать нам что-либо съестное с собой в школу. Несмотря на то, что мы дома завтракали, не успев выйти за хутор, мы принимались все это поедать с таким расчетом, чтобы, доходя да забора I-ой советской больницы, у нас уже не оставалось никакой еды. Больница была на окраине города, поэтому, входя в город, мы не могли жевать, так как, по-нашему – это было неприлично.
Иногда дома мы набирали в карманы семена подсолнуха – семечки или же семена тыквы. Ими мы угощали своих городских одноклассников. Ученик соседнего класса Филька – фамилию его забыл – был самым хулиганистым мальчиком школы. Он жил по дороге в школу напротив кожевенного завода. В школе он никого не слушался – ни учеников дежурных, ни учителей. Но как только мы его угощали семечками, он с детской добротой относился к нам, деревенским ученикам. Он иногда даже встречал нас по дороге в школу у кожевенного завода, чтобы первому и побольше получить от нас семечек.
В школе не разрешалось грызть семечки, и когда технички или дежурные из санитарной дружины находили на полках парт или под партами шелуху от семечек, то всегда ругали нас, считая, что семечки могли появиться только от нас, хотя мы были не единственным источником их появления. Недалеко от школы, на углу одной из улиц, старушки городские продавали небольшими стаканчиками семечки по пять копеек за стаканчик и городские дети всегда могли их купить.
Большинство учеников нашего класса учились прилежно, аккуратно выполняли домашние задания, заучивали наизусть правила и стихи. Из учеников своего класса хорошо помню и даже теперь представляю Таню Минакову, бессменную нашу старосту в пятом, шестом и седьмом классах, Валю Мишко, такую солидную не по-своему возрасту ученицу. И ее однофамильца Костю Мишко с вихром на голове, Зину Труханову, волосы ее всегда были заплетены в две косички с лентами, Варю Морозову из бедной семьи, скромно одетую, но всегда умевшую за себя постоять перед мальчишками, а также Лёню Приходько, с которым потом у меня завязалась хорошая дружба.
Мы, трое деревенских мальчишек, сидели в классе на самой последней парте. Это парта, единственная самая длинная в классе, а может быть и во всей школе. За этой партой можно были сидеть и свободно писать, не мешая друг другу четырем человекам. Остальные парты в школе были на двоих учеников. Создавалось впечатление, что эту длинную парту поставили в нашем классе специально для нас. Но я не обижался. Я был очень рад, что мне, деревенскому юноше, предоставлена возможность учиться в городской школе.
Хорошо помню, как однажды, когда уже было совсем темно, но электрический свет еще не зажигали, я неосторожно под своей партой зажег электрический фонарь и луч света попал прямо в глаза учителю музыки и пения (а он носил очки). Сколько было неприятного шума! Хорошо, что я признался сразу и попросил прощение. И этот случай не дошел до директора школы. За такую «выходку» могли меня просто исключить из школы. А в какую бы меня приняли с такой характеристикой?
Выше я уже упоминал, что это были тяжелые, голодные годы на Украине. Многие люди пухли от голода, умирали повсюду. Наш путь в школу проходил через степь, затем оврагом, где брали глину для местных нужд, затем рядом с городским кладбищем и далее вдоль забора 1-ой советской больницы. Так вот в это время из больницы на телегах, а зимой на санях вывозили человеческие трупы и сваливали в общие ямы на окраине кладбища. Когда яма наполнялась трупами, ее засыпали землей, иногда нам казалось, а может быть и в правду, они шевелились. Это были жуткие картины нашей мирской жизни в год голодовки, уносившей в неизвестность людей, после которых не оставалось ничего – ни имени, ни роду.
Иногда здесь же бродили заброшенные, худые лошади, на некоторых были таблички с лаконичной надписью, например, «Хожу блукаю, СОЗу шукаю, СОЗу не найду, рабочим на колбасу пойду».(«Хожу плутаю, СОЗу (Союз обработчиков земли)ищу, СОЗу не найду, рабочим на колбасу пойду»). СОЗ – это союз обработчиков земли. Когда такая лошадь стояла и уже не могла двигаться, мы старались разыскать тут же и нарвать хотя бы сухой травы и дать ей. Нашему детскому воображению было так жалко животного, брошенного на произвол судьбы.
В школьной столовой для учеников варили толокняный суп. Толокно – это мука из очищенного овса. На большой перемене всех учеников кормили этим супом бесплатно. Всем выдавали по тарелке горячего супа. Хлеба в столовой не было. Некоторые ученики приносили с собой в школу кусочки хлеба, завернутые в бумагу или белую тряпочку. Но это были единицы. Большинство довольствовались только горячим толокняным супом, который утолял жажду еды, взбадривал и согревал, не будь этого, трудно сказать, выдерживали бы мы по четыре-пять часов занятий каждый день.
Кроме классных занятий по установленным предметам в школе все ученики изучали столярное и слесарное дело. Один день в неделю занятия эти проходили в соответствующих мастерских, оборудованных в специальных зданиях недалеко от школы.
В столярной мастерской мастера-учителя учили нас владеть топором, пилой, рубанком, фуганком, шерхебелем и другими столярными инструментами. Мы мастерили деревянные табуретки. Сначала по чертежам каждый изготовлял необходимые детали, и после проверки мастером, собирали табуретку. Какая была радость в глазах каждого после полученной хорошей оценки за выполненную работу.
В слесарной мастерской учеников обучали владению молотком, зубилом, напильником, ножовкой по металлу и другими слесарными инструментами. С помощью таких инструментов мы изготовляли детали к металлическим петлям для оконных рам. Все ученики – юноши и девушки – с большей охотой и прилежанием относились к занятиям в мастерских, старались хорошо выполнить задание, несмотря на то, что после занятий в мастерских руки многих учеников были в ссадинах, мелких царапинах.
Однажды зимой в пятом классе у нас троих возникло какое-то недоразумение с одним из учителей школы. Мы решили на следующий день не пойти в школу. Но как быть? Дома оставаться не могло быть и речи, родители нам не разрешали без уважительной причины пропускать занятия. И вот мы, сговорившись, решили вместо школы прямо с самого утра пойти в городскую баню, расположенную недалеко от набережной Днепра.
Купив билеты в общее отделение, куда детский билет стоил всего пять копеек, мы отведенное время для занятий в школе, провели в бане. Домой возвратились своевременно, как из школы. День был на исходе, керосиновых ламп в домах еще не зажигали, хотя уже было темновато, никто из родителей и не заметил, что мы пришли чисто вымытыми. Это, до некоторой степени, нас окрылило – мы и на второй день вместо школы пошли в баню. Так продолжалось несколько дней. Деньгами на билеты в баню нас снабжал Ткач Иван. Его старшие братья работали, как и отец, на различных работах в городе и не скупились на то, чтобы давать своему младшему брату по несколько гривенников на мелкие расходы.
Вскоре мои родители заметили, что я прихожу из школы уж больно чистым, как выразилась моя мама. Первоначально я сказал, что всех учеников нашего класса сегодня водили в культпоход в баню. Сперва мне поверили. Но так как я продолжал приходить из школы «очень чистым», у матери возникло подозрение, что тут что-то не то. Мы тоже подумали, что так дальше ходить в баню вместо школы, может для нас окончиться плачевно. И мы пошли в школу.
В классном журнале против наших фамилий стояли отметки о пропуске занятий подряд несколько дней по неизвестной причине, которые очень аккуратно выставляла староста класса Таня Минакова. В этот же день к концу занятий пришел и мой отец в школу. И вот перед директором школы на столе лежит открытым классный журнал, стою я и мой отец. Директор показывает мне и моему отцу, что в журнале стоят отметки об отсутствии на занятиях в течение нескольких дней меня и моих друзей. Я же настойчиво доказывал, что мы все были на занятиях, что это староста класса по непонятной причине выставила такие отметки в журнале. Так смело я это утверждал потому, что уже был конец занятий в школе, ученики и учителя уже разошлись, и истинное положение дела выяснить сегодня было невозможно. Директор пообещал во всем разобраться на второй день, и мы с отцом ушли из школы домой.
Когда мы шли домой, я не мог видеть выражение на лице у отца, наступали сумерки. В разговоре со мной отец был краток. Чувствовалось, что вместе со мной переживает случившееся. Он сказал мне примерно так:
– Я теперь тебя наказывать не буду и сам в школу больше не пойду. Но если ты не закончишь пятый класс – можешь не возвращаться домой. Иди туда, где был все эти дни, отсутствуя на уроках в школе… Больше он мне никогда ничего не говорил об этом.
На второй день мне пришлось потратить много сил, чтобы убедить моих товарищей пойти к директору школы, чистосердечно признаться во всем и попросить прощения.
Иван Павлович внимательно, чего мы не ожидали, выслушал нас, хорошенько пожурил и простил, предупредив, что при повторении пропусков занятий без уважительных причин он исключит нас из школы и никакие просьбы ни нас, ни наших родителей не заставят изменить его свое решение.
В 1934 году на экране городского кинотеатра «Большевик» демонстрировался кинофильм братьев Васильевых «Чапаев». Нам, юношам, он очень понравился и каждый из нас по несколько раз ходил на его просмотр. Мы все восхищались подвигами и выдержкой Чапаева и всех чапаевцев. А во время психической атаки капелевцев на позиции чапаевцев мы с затаенным дыханием следили за действиями на поле боя. Нам всем нравилось ухарство Петьки, выдержка и завидное хладнокровие Анки-пулеметчицы.
Летом в школьные каникулы мне приходилось работать в колхозе, зарабатывая трудодни. В поле приходилось выполнять различные работы: пасынковать растения табака, срывая его цвет, чтобы все питание из корневища шло на рост листьев, улучшая его качество, заниматься сушкой листьев табака. Весной, кроме того, на телеге, запряженной парой лошадей, вывозить в поле навоз, собирать плоды клубники, заготовлять сено. Осенью – пахать землю плугом, управляя парой лошадей и волами, выполнять другие работы.
Несмотря на усталость во время работы, работа в колхозе мне нравилась, всегда в обществе людей, что придавало силы и энергию, так как всегда был виден результат своей работы. Вместе с Ткачем Иваном выпускали стенную газету. Сами рисовали, собирали и сочиняли заметки. Так как не было больших чистых листов бумаги, то стенную газету приходилось делать на обратной стороне большого куска обоев. Наша газета всегда пользовалась успехом у колхозников нашего хутора.
Во время учебы в шестом классе вместе с учеником нашего класса Леней Приходько мы смастерили детекторный радиоприемник. Для этого нам пришлось приобрести только сам детектор и наушники, остальное сделали своими руками. У себя дома я смастерил и поднял над крышей дома антенну из медной проволоки, которую мне принес с работы отец, сделал заземление. Ночи напролет просиживал с наушниками, стараясь поймать на детектор радиоволны. Иногда удавалось поймать передачу какой-то радиостанции. К сожалению, мы не могли смастерить усилителя, и потому музыку было еле-еле слышно, а слов никак нельзя было разобрать. Но и этим в то время я был доволен.
Сашко Поцыбай не окончил и пятого класса и по весне перестал посещать школу и дальше вовсе не учился. Иван Ткач по своим знаниям пятый класс также не окончил, хотя тянул до конца занятий в школе. Он с большими трудностями при помощи исправления справки, выданной в I-й ФЭС, сумел поступить в шестой класс II-й ФЭС, которую еле-еле окончил на тройки. Он и раньше учился неважно, его родители и братья были неграмотными, помощь ему оказывать было некому, а сам он имел небольшое прилежание к учебе, два года сидел во втором классе, много пропускал занятий, на что родители не реагировали.
Семилетку нашу окончил только один я.
[page]
В техникуме
Самое веселое и все еще беззаботное от обыденных дел время было в годы, проведенные в техникуме, куда я поступил в 1934 г. после окончания фабрично-заводской семилетки. Этот техникум в разное время назывался по-разному: то техникум политпросветработников, то библиотечный техникум и, наконец, культурно-просветительный техникум. В нем готовились молодые кадры для культурно-просветительных учреждений – клубов, библиотек, изб-читален.
Хорошо помню преподавателей техникума, уважение к труду которых я испытываю и в настоящее время. Василий Иванович Потрусаев с усыхающей левой рукой, после окончания Госкомуниверситета в г. Харькове, читал у нас лекции по ленинизму – такая была дисциплина в учебном плане техникума, а также по библиографии – научном описании книг. Его лекции были для нас интересными, читались доходчиво. Все учащиеся, проникнутые уважением к Василию Ивановичу, а может быть и состраданием к его так заметному физическому недостатку, с большим вниманием слушали их. Лекции он читал так, что основные мысли можно было записать. По отдельным темам ленинизма и библиографии лекции читал и директор Кременчугской городской библиотеки Иван Кузьмич Солодкий. Его лекции были не так интересны, как лекции Потрусаева, но к ним также все относились с уважением.
Занятия по библиотечному делу проводил Абрам Маркович Слуцкий, заведующий одним из отделов городской библиотеки. Он приглашал учащихся техникума посещать городскую библиотеку, приобретать навыки работы в библиотеке, помогать в работе библиотеки. Я не замедлил этим воспользоваться и много времени проводил в читальном зале библиотеки, работая на абонементе, помогая библиотекарю, сам много сидел за книгами и журналами, которые не так-то просто было найти вне библиотеки. Иногда целыми днями, даже по воскресеньям, просиживал в архивах библиотеки, куда имел свободный доступ при условии ничего оттуда не выносить и все книги ставить на свои места.
Географию и экономическую и политическую читал Гогель Львович Шпортько. Это был виртуоз своего дела. Нам казалось, что нет ни одной точки на карте, которые он не показал бы безошибочно с закрытыми глазами. Свои занятия по географии он всегда живо и интересно иллюстрировал яркими, запоминающимися историческими фактами и всевозможными курьезами.
Доходчиво, живо и интересно занятия по русскому языку и литературе вела Мария Александровна Кравченко. Она была «старая дева», как мы ее между собой иногда называли. У нее не было одного глаза. Она неимоверно выпячивала свою тощую грудь, что это всем нам казалось очень смешным. Она единственная из преподавательниц была всегда с напудренным лицом и накрашенными губами.
Военруком техникума был командир Красной Армии в запасе. Носил он в петлицах три кубика, что соответствовало должности командира отдельной роты (тогда в Красной Армии знаки отличия командиры носили в зависимости от занимаемой должности). Фамилии его, к сожалению не помню. Он очень многое делал для воспитания у учащихся качеств, необходимых бойцу Красной Армии. На его занятиях по материальной части вооружений мы все: юноши и девушки, четко отвечали на вопросы. Например, о русской трехлинейной винтовке образца 1891-1930 гг., из каких семи основных частей она состоит, назначение этих частей, правила разборки и сборки ее, а также чистки и смазки. Также четко знали устройство, разборку и сборку револьвера.
Во дворе техникума вдоль забора был оборудован тир для стрельбы из малокалиберной винтовки. Здесь все учащиеся сдавали нормы на значок «Готов к труду и обороне» по стрельбе на 25 и 50 метров.
Все учащиеся техникума изучали противогаз, производили тренировки по его применению в том числе и при стрельбе из малокалиберной винтовки. Степень освоения противогаза испытывалась окуриванием в газовых палатках.
В Пролетарском парке города была оборудована парашютная вышка. Под руководством военрука все учащиеся техникума осуществляли прыжки с парашютом с этой вышки. По выходным дням молодежь города часто проводила время у парашютной вышки. По желанию – любой мог прыгать. Стоимость одного прыжка в выходные дни была двадцать копеек.
Летом 1935 г. группа юношей учащихся техникума, в том числе и я, выезжали в летние лагеря ОСОВИАХИМА в район г. Чугуева под г. Харьковом, где проходили интересные военные игры. Там в течение двух недель мы жили в палатках, питались из армейских походных кухонь. Всем нам хорошо запомнились военизированные походы в ближайшие леса, стрельбы на стрельбищах из малокалиберных и боевых винтовок, походы в противогазах, ориентирование на местности по карте и без топографической карты. Пребывание в лагере завершалась большой военизированной игрой разделенных на «белых» и «красных».
Моими сокурсниками по техникуму из с. Кривуши были Лена Яновская, она на два-три года была старше остальных техникумовцев, раньше училась в седьмом классе II-й ФЗС города, и Мария Антоновна Яцына. Из г. Кременчуга хорошо помню своих сокурсников – Марию Петровну Бабку и Костю Бабашкина. Он был значительно старше всех нас, хорошо играл на пианино и всех струнных инструментах – балалайке, мандолине, гитаре… Так же хорошо помню двух девушек – обе Любы, из Чигиринского района, живших в общежитии техникума. Одна из них была по фамилии Карпенко, а фамилии второй Любы не помню. На один год позже меня, в техникуме учился мой товарищ из нашего хутора Сеня Коваль – сын Коваля Василия Пантелемоновича.
Будучи уже на втором курсе, начал приобщаться к литературной деятельности – ходил на занятия литературного кружка при редакции районной газеты «Робитнык Кременчугчины», сочинял стихи, одно из них, правда небольшое, было в одно время помещено в газете на литературной странице, которая готовилась членами литературного кружка. Вместе со мной в работе литературного кружка принимал участие и Сеня Коваль.
Преподаватели техникума отличались друг от друга не только тем, что читали разные предметы, но и тем, что некоторые из них часто употребляли некоторые слова, присущие только им. Так, например, один из них часто употреблял выражение «вот именно», другой – «надо догадаться», а военрук – «в первую голову». Это нас забавляло. Уже на второй год занятий в техникуме мы часто между собой называли не имя и отчество преподавателя или же расписание уроков, а часто употребляемые ими выражения. Так, на вопрос «Какие завтра уроки?» можно было слышать ответ: «Вот именно, в первую голову, надо догадаться» или же «В первую голову, надо догадаться, вот именно». Все зависело от того, какая по расписанию последовательность уроков.
Теперь мы уже взрослели с каждым днем. Стали интересоваться своим городом, его возникновением и историей, жизнью города в наши дни.
Кременчуг расположен в 119 км от Полтавы на левом берегу Днепра. Кроме Днепра, здесь протекает еще три речки: Кривая Руда, Кагамлык и Гнилушка, вблизи города в недрах земли встречаются полезные ископаемые: железная руда Кременчугской аномалии, гранит, глина, речной кварцевый песок, бурый уголь и другие.
Кременчуг! Как я любил его довоенный облик!
Гранитная набережная Днепра, переходящая в дамбу, построенную в 1936 г. для защиты города от наводнения, протяженностью 19,5 км, небольшие общественные сады – Почтовый и Пролетарский скверы, а между ними главная церковь города – величественный Соборный храм, построенный а 1809 г. по проекту архитектора Д.Кваренги (он был разрушен в 1943 г. немецкими фашистами). Оригинальный по архитектуре того времени дом служивший для наблюдения за движением судов по Днепру – здание бывшей Городской Думы, где теперь размещался Дом Красной Армии, здание драматического театра, библиотеки, кинотеатр «Большевик» с его могучими фигурами двух атлантов как бы охраняющими главный вход в кинотеатр, магазин «Пассаж», а так же новый парк имени МЮДа (Международного юношеского движения), разбитый на месте бывшего болота на Сенной площади – все это и многое другое составляли незабываемые прелести города.
В Почтовом сквере в братской могиле похоронены замученные националистами пленные и погибшие в боях красногвардейцы, а также жертвы деникинского террора, трупы которых подобраны под железнодорожным мостом через Днепр в декабре 1919 г.. На месте братской могилы в 1938 г. воздвигнут обелиск с надписью: «Борцам за власть Советов». Это священное место для кременчужан.
Знаменитости России, да и не только России, в свое время посещали этот город, расположенный в центральной части Украины. Так, будущие великие полководцы – Александр Васильевич Суворов и Михаил Илларионович Кутузов во время русско-турецкой войны в конце восемнадцатого столетия побывали в этом городе. А.В. Суворов жил в этом городе и командовал Кременчугской дивизией в 1787 г. Будучи тяжело раненым в знаменитом Кинбургском сражении, он всю зиму и весну 1788 г. лечился в кременчугском госпитале.
Поэт-партизан Денис Давыдов с мая 1819 по март 1820 г. служил в Кременчуге в должности начальника штаба 3-го пехотного корпуса. В эти годы в Кременчуге побывал А.С. Пушкин…
В 20-х годах ХIХ вена в Кременчуге побывали декабристы С.И. Муравьев-Апостол, М.И. Муравьев-Апостол, М.П. Бестужев-Рюмин, М.Ф. Орлов, П.И. Пестель.
В 1843 г., путешествуя по Днепру, в Кременчуге остановился Тарас Григорьевич Шевченко. Второй раз он приезжал сюда в 1845 г. и записал народную легенду о кременчугском чумаке, который первым проложил прямой путь от Ромодана до Кременчуга.
В 1905, 1912, 1913, 1914, 1917, 1919 и последующие годы в городе бывал Григорий Иванович Петровский, выполняя различные поручения В.И. Ленина и ЦК партии.
В период Гражданской войны в Кременчуге бывал и Иосиф Виссарионович Сталин.
Этот список можно было бы продолжить…
Советская власть в Кременчуге установлена 9-22 января 1918 г. 25 марта 1918 г. город захватили австро-германские войска, 30 ноября 1918 г. в городе уже хозяйничали петлюровцы, а с 10 августа 1919 г. – деникинцы.
20 декабря 1919 г. полки Красной Армии и партизанские отряды овладели городом, а 9 февраля 1920 г. в театре «Аудитория» состоялось первое после изгнания деникинцев заседание Совета рабочих и крестьянских депутатов Кременчуга.
После Великой Октябрьской Социалистической революции, особенно в годы пятилеток, Кременчуг вырос в замечательный промышленный город. Существующие заводы и фабрики были реконструированы. Созданы машиностроительный и вагоностроительный заводы, фабрики – трикотажная, суконная, табачная, мясная и другие.
Кроме учебных занятий в техникуме регулярно проводилась массово-политическая работа. Регулярно читались лекции, слушались доклады на различные темы из жизни народов страны, организовывались экскурсии на предприятия города. Работали хоровой, музыкальный и литературный кружки, кружок «умелые руки». На периодически устраиваемых вечерах выступали наши доморощенные артисты, певцы и музыканты, пародисты и чтецы. Мне также приходилось выступать с чтением своих стихов.
Летом 1936 года мой отец купил мне подержанный велосипед. Теперь на занятия я ездил на велосипеде, что доставляло огромное удовольствие и, кроме того, значительно сокращалась трата времени на дорогу. Но, несмотря на это, домой возвращался с наступлением темноты. В один из таких вечеров, зазевавшись, наскочил велосипед на столб, сломал руль и повредил несколько спиц на одном колесе. Пришлось снова несколько дней ходить в техникум пешком, пока отец не сварил руль для велосипеда и не отремонтировал колесо. После этого я стал осторожнее ездить по дорогам. Однако это не избавило меня от очередной неприятности. Как-то, объезжая без сигнала женщину, несшую на коромысле две кошелки, в которых были кувшины с молоком, я зацепил плечом и сбил с коромысла одну кошелку. Молоко разлилось тут же на тропинке. Пришлось оплатить женщине стоимость разлитого молока, хорошо, что при мне были деньги, накануне только получил стипендию.
В 1937 г. Валентина Семеновна Хетагурова – неутомимая общественница, как тогда о ней писали газеты и журналы, жена красного командира, комсомольская юность которой совпала с яркими страницами в биографии страны, провозгласила на всю страну клич:
– Девушки, приезжайте на Дальний Восток!
Этот патриотический клич был подхвачен молодежью всей страны и тысячи девушек устремились на Дальний Восток. Кстати сказать, муж Валентины Семеновны – Георгий Иванович Хетагуров был командиром-комиссаром отдельного артиллерийского дивизиона на Дальнем Востоке, майор, показал прекрасные полководческие способности в годы Великой Отечественной войны 1941-1945 гг., став дважды Героем Советского Союза, генералом армии.
От техникума на Дальний Восток уехала целая группа девушек, в том числе и мои подружки – обе Любы из Чигиринского района. А самая активная общественница в техникуме, призывавшая девушек следовать призыву Хетагуровой, председатель профкома техникума Галя Середа с копной вьющихся светлых волос на голове, сама туда не поехала, а готовилась выйти замуж за Володю Кузьменко, сменившего ее на посту председателя профкома. В городе состоялись торжественные проводы девушек на Дальний Восток. Мне пришлось на них выступать с чтением своего стихотворения «Девушки на Дальний Восток». К большому сожалению, это стихотворение, написанное с таким пафосом того времени, как мне это теперь кажется, как и многие другие стихотворения, не сохранились, а пропали вместе с другими вещами в период оккупации моей немецко-фашистскими войсками в 1941-1943 гг.
С весны 1937 г. накануне окончания техникума я уже официально работал при городской библиотеке в качестве инструктора политпросветработы колхозов района. В Кременчугском районе было 33 больших села, в которых имелось 62 колхоза.
На автомашине вместе с кинопередвижкой мне пришлось посещать колхозные полевые станы и вместе с киномехаником демонстрировать кинокартины, менять фонды передвижных библиотек, а где их не было, то организовывать заново. В нашей полуторке всегда было несколько комплектов передвижных библиотек, где, кроме художественной, была общественно-политическая и познавательная литература.
Мне эта работа нравилась. По несколько дней в неделю я путешествовал от стана к стану, встречаясь с колхозной молодежью. Приходилось из-за этого пропускать занятия в техникуме, а зачеты по дисциплинам, в основном В.И. Потрусаеву, И.К. Солодкому и А.М. Слуцкому сдавал непосредственно в библиотеке.
Но мне не суждено было оставаться на работе в своем районе. В этот период из Харьковской области выделялась Полтавская область. Председатель областного отдела народного образования вновь создаваемой области была женщина, фамилию которой не помню, она возглавляла выпускную комиссию в техникуме и по ее настоянию я был распределен на работу в отдел народного образования Полтавской области. Мне это не понравилась. И вот в одну из командировок в г. Харьков, я, втайне от родителей и руководства областного отдела народного образования, подал заявление, прошел мандатную комиссию и был принят курсантом Харьковского училища червонных старшин имени Всеукраинского центрального исполнительного комитета.
Только за неделю до отъезда на учебу в училище я рассчитался с работой в библиотеке и сообщил своим родителям о поступлении в военное училище. Для родителей это мое решение, особенно для отца, было, казалось, трагическим. Он, в пылу несогласия с моим решением, грозился «побить молотом колеса паровоза, чтобы он не мог увезти меня в Харьков»…
Однако и теперь, уже спустя столько десятков лет я считаю, что это было мое единственно правильное решение – пойти на учебу в военное училище. Стать командиром Красной Армии, принимать самое активное участие в защите чести, свободы и независимости своей Родины – Союза Советских Социалистических Республик в период Великой Отечественной войны с немецко-фашистскими захватчиками, длившуюся без малого четыре года.
Участия в боях с фашизмом мне, как и всем моим сверстникам, было не миновать, но я шел в этот неравный бой подготовленным командиром-артиллеристом своей любимой Красной Армии. И я горжусь тем, что сокрушительным огнем орудий батарей, дивизиона и полка, которыми я командовал в период Великой Отечественной войны, я поражал многочисленных врагов, пытавшихся поработить мою Родину. В конечном итоге внес свою посильную лепту в дело Великой Победы в этой священной войне советского народа.
[page]
Курсанты
В моем фотоальбоме хранится пожелтевшая от времени любительская фотография лета 1938 года. Это курсанты второго учебного взвода третьей батареи первого дивизиона Ростовского артиллерийского училища в Саратовских военных лагерях Северокавказского военного округа. В центре фотографии командир нашего курсантского взвода лейтенант Варламов. Он был к нам требовательным, но справедливым, и за это мы, курсанты взвода, его очень любили. Нам казалось, что он один из лучших командиров курсантских взводов училища.
Нас, курсантов взвода, двадцать один человек. Все мы поступали в Харьковское Училище Червонных Старшин имени Всеукраинского Центрального Исполнительного Комитета. Но наш учебный взвод, где все курсанты имели среднее образование, после парада войск Харьковского гарнизона 7 ноября 1937 года, поднят по тревоге и за одну ночь перевезен в город Ростов-на-Дону. Там нас разместили в общежитии бывшего финансового института, по четыре человека в каждой комнате, что было для нас уже непревычным после ротной казармы пехотного училища. Утром объявили, что мы теперь курсанты Ростовского артиллерийского училища, формирующегося по решению ЦК ВКПб. Итак, мы собирались быть общевойсковыми командирами, а нас теперь будут учить на артиллерийских командиров.
Вот в последнем ряду справа с четырьмя треугольниками в петлицах стоит курсант Колантаевский. Это старшина нашей баратеи. Он всегда подтянут, чисто выбрит, со свежим подворотничком на гимнастерке. Таким и должен быть старшина батареи! В пехотном училище старшинами рот были сверхсрочники, а у нас, в артиллерийском – из курсантов. Старшину роты из пехотного училища, несмотря на краткосрочность пребывания в нем, я и сейчас еще помню,и то, как он нас учил, чтобы армейская служба не казалась нам медом…
Рядом со старшиной батареи стоит курсант Краснюк. На петлицах его гимнастерки три треугольника. Это наш помкомвзвода. Он во всем старается подражать командиру взвода лейтенанту Варламову. С двумя треугольниками в петлицах курсант Гришило и я – командиры отделений. У остальных курсантов в петлицах, кроме артиллерийской эмблемы, три буквы РАУ – Ростовское артиллеристское училище.
Как сейчас вижу курсантов своего первого отделения, а по боевому расписанию – расчет первого орудия батареи. Курсант Данилюк – белорус, курсанты Гвоздь, Кийдан, Кныш, Ковальчук и Мыкало – украинцы, курсанты Плотников и Скорбачев – русские. Вот курсанты второго отделения: Глушко, Займулин, Погребняк, Федин… а дальше не помню. Жаль, тогда не записал всех фамилий, понадеявшись на свою память.
Весь наш учебный взвод – это дружная, многонациональная семья. За время учебы в училище не помню ни одного случая ссоры или какого-либо конфликта между курсантами на национальной почве. Да мы тогда и не спрашивали друг у друга, какой кто национальности.
Фотографию эту сделал курсант Федин. Это наш фотокорреспондент. Он все свое свободное от учебы время проводил в подвале казармы – у специально оборудованной фотолаборатории. Его пальцы рук всегда были желтыми от проявителя. Но это никого не смущало, фотография небольшая, всего размером девять на двенадцать сантиметров. Ее уже нельзя восстановить, с нее невозможно снять копию. Это уже историческая реликвия, вклеенная в альбом. Она чудом сохранилась у моих родителей, будучи закопанная в землю в период оккупации немецко-фашистскими захватчиками Кременчугского района Полтавской области. С 8 сентября 1941 по 29 сентября 1943 г.
Начальник училища полковник Федор Александрович Самсонов родился в 1901 г. в селе Зеленовка Сердобского района Пензенской области в семье крестьянина. В феврале 1920 г. вступил в Красную Армию и прошел в ее рядах путь от красноармейца до генерал-полковника артиллерии. В 1926 г., после окончания артиллерийских курсов усовершенствования командного состава, занимал ряд штабных должностей: был командиром артиллерийского полка, а по окончании Военной академии имени М.Ф. Фрунзе в 1934 г. был заместителем начальника Киевского артиллерийского училища. Теперь он стал первым начальником Ростовского артиллерийского училища.
Примечательна дальнейшая судьба Федора Александровича. В 1941 г. окончил Военную академию Генерального штаба. С первых дней Великой Отечественной войны Федор Александрович Самсонов участвует в боях с немецко-фашистскими захватчиками в должности офицера Оперативного управления Генерального штаба. А.затем начальника штаба артиллерии Брянского фронта, начальником артиллерии 28-й армии, начальником штаба Главного управления начальника (командующего) артиллерии Советской Армии с декабря 1941 г. В послевоенный период Федор Александрович с 1946 г. работает начальником кафедры артиллерии Военной академии Генерального штаба, явлется редактором многотомного труда «Артиллерия и артиллерийское снабжение в Отечественной войне 1491-1945 гг.», принимает участие в разработке современных способов применения артиллерии. Находясь в отставке с 1964 года, Федор Александрович активно принимает участие в военно-патриотическом воспитании молодежи. После тяжелой, продолжительной болезни Федор Александрович скончался в январе 1980 года.
В первые дни пребывания нас в Саратовских лагерях командование училища продемонстрировало нам огневую мощь артиллерийской батареи. Перед развернутым фронтом строя курсантов училища четырехорудийная батарея 122-мм гаубица образца 1910-1930 гг. произвела батарейный залп. Орудия были заряжены шрапнелью с установкой трубки на картечь – артиллерийскими снарядами, начиненными круглыми пулями для массового поражения на близком расстоянии живых целей. На нас, курсантов, этот залп оказал ошеломляющее действие.
После батарейного залпа орудиям скомандовали «Отбой!» и, после наблюдения снятия и ухода орудий батареи с огневой позиции, мы, как стояли, так и пошли развернутым фронтом осматривать мишени, выставленные перед огневой позицией батареи на некотором расстоянии. Тут же нам было авторитетно заявлено, что несколькими такими залпами артиллерийская батарея в состоянии остановить атаку эскадрона конницы. Не знаю, кому как, а мне этот батарейный залп снился многие годы.
Семь часов занятий и три часа обязательной самостоятельной подготовки ежедневно, кроме воскресенья, делали свое дело. Мы овладели азами артиллерийской науки, которые так нам пригодились в дни службы в войсках, и особенно в годы Великой Отечественной войны.
Командир нашего курсантского взвода лейтенант Варламов проводил с нами занятия по строевой и физической подготовке, уставам (внутренней службы, караульной службы, дисциплинарному), по стрелковой подготовке и огневой службе. Огневая служба – это работа у орудий на огневой позиции батареи по подготовке и ведению огня орудиями батареи. Он же почти все время присутствовал в взводе в часы самостоятельной подготовки, оказывая каждому курсанту необходимую помощь.
Занятия по артиллерийско-стрелковой подготовке – теория артиллерийской стрельбы, включая вопросы внутренней и внешней баллистики, правила стрельбы орудием, взводом и батареей – проводил майор Жужашвилли. Это был культурный, подтянутый с безукоризненной выправкой командир. Его мы все боготворили, особенно после того, как нам показали стрельбу батареи залпом.
Летом 1939 года, перед окончанием училища, каждый из нас укладывался в нормы времени на оценку «Отлично»:
– при подготовке исходных данных для стрельбы существующими тогда способами – глазомерная, сокращенная или полная подготовка;
– при пристрелке цели или репера по наблюдению знаков разрывов, или по измеренным отклонениям орудием, взводом или батареей, или же переносом огня от пристрелянной цели или репера.
Это был результат неустанного внимания к нашей стрелково-артиллерийской подготовке со стороны майора Жужашвилли и лейтенанта Варламова, проводивших с нами систематические тренировки.
Очень поучительно и интересно непосредственно на местности проводил занятия по тактической подготовке полковник Стороженко. Это старый, заслуженный артиллерист, пришедший в ряды Красной Армии в первые дни ее существования. Особенно нам нравились полевые занятия по артиллерийской разведке. Предусмотренные к тому времени все виды артиллерийской разведки по Боевому уставу артиллерии – передовая, огневых позиций, командирская и другие, – прорабатывались нами в боевом расчете непосредственно на местности с отработкой положенных документов. В часы отдыха, в перерывах между занятиями, полковник Стороженко увлекательно рассказывал о своем участии в разгроме банды Махно на Украине. Много интересных и поучительных услышали мы от него о Гражданской войне и военной интервенции.
Занятия по военной топографии проводил капитан Холошенко. Для нас было увлечением прокладывать азимуты на карте и затем ходить по определенным маршрутам, вычерчивать кроки маршрута или же целые участки местности, читать местность по карте, наперед знать характер маршрута, его профиль, а также местность, по которой предстояло движение. Благодаря стараниям капитана Хорошенько мы в училище хорошо научились читать топографические карты различных масштабов, сличать местность с картой. А это ой как нам пригодилось потом!
Теперь, на втором году учебы в училище, мы были уже не такими наивными и беззаботными юнцами, как в прошлый год. Теперь, как это нам казалось, мы уже многое знали, могли командовать отделениями, взводами, учить солдат тому, что сами уже знали, а главное, не допускать таких опрометчивых глупостей, как это было прошлым летом в Саратовских лагерях.
Первым лагерным летом группа курсантов нашего взвода, в том числе и я, неожиданно наткнулись в лесу на снаряд 122-мм калибра. Мы запросто его взяли в руки и по очереди тащили в лагерь (весил-то он более двадцати килограммов) и положили перед передней линейкой. Когда об этом сообщили лейтенанту Варламову, а он был дежурным по училищу, то это вызвало переполох во всем лагере. Всех курсантов из палаток отвели за тыловую линейку, из соседней части вызвали саперов. Саперы увезли снаряд куда-то на двуконной повозке. К вечеру до нас донеслось эхо разрыва – это саперы подорвали злополучный снаряд. Нашу группу вызвал к себе начальник училища полковник Самсонов, и так как все обошлось без несчастного случая, он пожурил нас, обозвал «необстрелянными юнцами».
Свободное время, а его у нас было не так-то много, мы занимали чтением художественной литературы, журналов и газет, писали письма родственникам и знакомым девушкам. Первое время письма писали часто, затем реже и реже, не более одного в месяц. Было, соберемся группой в Ленинской комнате батареи, и давай песни петь или же делиться воспоминаниями о своем родном крае. Песни пели под баян. На баяне играл курсант второго отделения нашего взвода Погребняк. Он так старался играть, что во время игры на его носу выступали капли пота. Песни пели обычно военные. Особенно нравилась нам песня, где были такие слова:
Артиллеристы, точней прицел!
Разведчик – зорок, наводчик – смел.
Врагу мы скажем: нашу Родину не тронь,
А то откроем сокрушительный огонь!
Иногда встреча в Ленинской комнате до вечерней проверки заканчивалась рассказом какой-либо смешной истории, а чтобы развеять вдруг нахлынувшую скуку, меня просили: «А ну, расскажи, как ты ходил в штыковую атаку на курсанта Кийдан?».
Эту историю наш учебный взвод хорошо знал. Дело было осенью 1937 г., когда мы были курсантами Харьковского училища Червонных старшин. На занятиях с винтовками с примкнутыми штыками готовились к Октябрьскому параду войск Харьковского гарнизона. Занятия, как известно, начинались с одиночной подготовки бойца, затем небольшими группами, отделением, взводом, ротой. На этот раз мы с курсантом Кийдан в паре отрабатывали прием с винтовкой «На плечо!» и «К ноге!». Один командует, второй – выполняет… К нам подошел старшина роты, сверхсрочник, скомандовал «Слушай мою команду!». Начал нас тренировать в выполнении этих приемов, с поворотами в разные стороны. Курсант Кийдан был выше всех в роте, я – среднего роста. В тот момент, когда я стоял в затылок курсанту Кийдан, выполняя команду «На плечо!», штыком своей винтовки задел затылок курсанта Кийдан. Он тут же упал. А я так испугался, что чуть не выронил из рук винтовку. Все, кто находился ближе к нам, сразу остановились, а курсант Кийдан лежит и что-то кричит. Присутствовавший на занятиях командир батальона – майор – тут же распорядился взять его на руки и отвести в санитарную часть училища. И только тогда, когда из санитарной части сообщили, что ничего опасного нет, штыком только была распорота кожа на затылке, занятия возобновились. Я с волнением ожидал наказания, вплоть до исключения из училища. Даже не мог продолжать занятия, и был отправлен со старшиной роты в казарму. После обеда меня вызвал в кабинет командир батальона. Туда я шел, как говорят, ни живой, ни мертвый. Первый раз в жизни пришлось переступить порог кабинета такого начальника! Сейчас уже не помню, что мне там было сказано. Главное – я остался курсантом училища. Говорят, мне повезло в том, что курсант Кийдан почти сразу же возвратился в строй, что вмешался старшина роты и что мы еще не принимали присяги. Несмотря на случившееся, мы с курсантом Кийдан продолжали по-прежнему дружить, никогда не вспоминали в разговорах об этом происшествии. Это была настоящая дружба!
Летом в Саратовских лагерях часто стоит невыносимая жара, температура воздуха доходит до сорока градусов. Прятаться от солнца в кустами или деревьями невозможно – там как в бане, в парной. За время занятий гимнастерки на курсантах, да и не только гимнастерки, мокрое и белье от пота и соли. Быстро пообедав, сразу же торопились под душ. Многие, не раздеваясь, в гимнастерках, брюках и сапогах становились под струи теплой душевой воды, нагретой солнечными лучами…
Все послеобеденное время, в том числе и часы самостоятельной подготовки, проводили в трусах, майках и тапочках и только к ужину вновь одевали уже высохшее обмундирование. С подъема поднимаем полы палаток. В палатку с не поднятыми полами днем нельзя войти, там невыносимая духота.
Когда проходили дожди, а они начинались внезапно, проходили быстро, оставляя после себя лужи воды, мы испытывали некоторое облегчение: свободнее дышалось, продуктивнее проходили занятия или же самостоятельная подготовка. Ночью температура воздуха опускалась ниже двадцати градусов, в палатках всех брала дрожь – это от резкого перепада температур. Все старались получше закутаться в одеяла. Под одеялами же спасались и от комаров и мошкары.
По чисто формальным соображениям работников кадровых органов, восстанавливающих личные дела офицеров после войны, в моем личном деле не отмечено мое пребывание курсантом Харьковского училища Червонных старшин им. ВУЦИК, где я находился с первого сентября и до середины ноября 1937 г., и в которое я поступал через Кременчугский райвоенкомат.
Учеба в Харьковском училище Червонных старшин им. ВУЦИКЭ была началом навой моей жизни, жизни в новых армейских условиях, имеющих большое значение для юноши, решившего стать командиром Рабоче-Крестьянской Красной Армии. С первых дней, каждую минуту, на каждом шагу нас приучали к нелегкой солдатской жизни. И нам, юношам, это нравилось.
День начинался с мгновенного подъема и построения на зарядку. По распорядку дня времени на построение от сигнала «Подъем!» отводилось всего пять минут. Но старшина роты, сверхсрочник, требовал от нас построения за несколько секунд. Если учесть, что некоторые курсанты в строй становились в одном сапоге, держа второй в руке. Нам внушали мысль, что строй – святое место солдата. В каком бы виде не застала его команда «Становись!», необходимо все бросить и немедленно занимать свое место в строю. А команда «Смирно!» – это значит «замри и не шевелись». Даже в столовой от нас требовали быстроты и четкости. Старшина-сверхсрочник после команды «Садись!» обходил столы роты, смотрел на курсантов как они сидели и приступали к приему пищи, затем садился за свой стол, быстро ел и уже через несколько минут был на ногах. И тут же следовала его команда «Встать! Выходи строиться!». Тот кто привык за столом во время еды разговаривать, тот до этой команды не успевал съесть свой завтрак и ему приходилось, как говорят, «несолоно хлебавши» становиться в строй.
Первые дни занятий в училище по строевой подготовке с винтовкой в неокрепших еще руках казались нам изнурительными. Это занятия проводились по два-четыре часа в день. Нас надо было подготовить к прохождению торжественным маршем с винтовкой «На плечо!» во время Октябрьского парада войск Харьковского гарнизона 7 ноября 1937 г. Команды: «К ноге!», «На плечо!», «На ремень!» на этих строевых занятиях выполнялись сотни раз. Их выполнение в ротной колонне доводилось до автоматизма, то есть до одного щелчка. В ротном строю держать равнение в шеренгах, поднимать выше ногу, оттягивать носок, печатать шаг, не смотреть под ноги и прочее. Затем в считанные минуты разобрать, почистить, смазать и собрать винтовку. И так ежедневно. Только вечером, после ужина перед отбоем двадцать пять минут личного времени. Все остальное время от подъема до отбоя – строй – команда, команда – строй. Кроме того, надо было с первых дней запомнить пятизначный номер своей винтовки. Старшина роты при любой встрече, в любом месте мог спросить номер винтовки и горе тому, кто нерасторопно ответит ему – будет целый день по любому поводу спрашивать этот номер у забывчивого курсанта.
Занятия в аудиториях по истории ВКПб, по военной топографии, уставам – казались для нас минутами физического отдыха. И если они проходили после занятий по строевой подготовке, то на них многим приходилось бороться со сном. Но зоркий преподавательский глаз не позволял никому дремать на таких уроках. И несмотря на такие трудности вхождения в армейскую жизнь, никто из нас не роптал и не жалел того, что пошел учиться в пехотное училище.
Так продолжались дни нашей курсантской жизни до праздника Октября. Всем нам на всю жизнь остался в памяти первый военный парад, в котором нам пришлось принимать непосредственное участие.
Хмурое ноябрьское утро 1937 г.. Площадь Госпрома г. Харькова затянута туманом. Только по приглушенному говору людей да иногда раздающемуся храпу лошадей и металлическому звону стремян, угадываются колонны войск, расположенные на ней, приготовившиеся к параду в честь двадцатой годовщины Великой Октябрьской Социалистической революции.
У всех нас, впервые в своей жизни в парадных колонах вступивших на эту площадь, приподнято-торжественное и в то же время таинственно-настороженное состояние. Сегодня, впервые в жизни, по этой площади, как перед всем народом, нам придется шагать в шеренгах вооруженных защитников неприкосновенности нашей Родины – Союза Советских Социалистических Республик.
Десять часов утра.
Протяжная, чуть охрипшим голосом раздается команда «Смирно!», и в тот же миг звуки встречного марша. Цокот копыт лошадей, приближающихся друг к другу всадников. Не доскакав несколько шагов одна лошадь к другой, они останавливаются, и тут же обрываются звуки встречного марша.
– Товарищ командарм! Войска Харьковского гарнизона для парада в ознаменование двадцатой годовщины Великой Октябрьской социалистической революции построены. Командующий парадом…
Приняв рапорт и строевую записку от командующего парадом, командующий войсками Харьковского военного округа командарм второго ранга Семен Константинович Тимошенко начал объезд войск, принимающих участие в параде, поздравляя с годовщиной Октября…
– Здравствуйте, товарищи курсанты!
– Здравствуйте, товарищ командарм!
– Поздравляю Вас с праздником – двадцатой годовщиной Великой Октябрьской социалистической революции!
– Ура-а-а! Ура-а-а! Ура-а-а! – Дружно отвечали колонны курсантов. А всадники уже поскакали к другим колоннам, откуда доносится:
– Здравствуйте, товарищи красноармейцы!
– Здравствуйте…
– Поздравляю…
И снова многоголосое, могучее «Ура-а-а!»…
Объезд войск закончен. Командарм в сопровождении командующего парадом направляется к трибуне. У трибуны он еще сравнительно легко переносит через круп лошади правую ногу и соскакивает на мостовую. Стоящим в первых шеренгах колонн войск слышен удар ножен сабли командарма о голенище сапога и малиновый звон шпор.
Поднявшись на трибуну, командарм второго ранга С.К. Тимошенко произнес краткую речь, которая закончилась здравницей в честь Великого Октября, нашей Родины – Союза Советских Социалистических Республик, в честь Всесоюзной Коммунистической партии болшевикав. В ответ по площади прокатилось могучее, троекратное «Ура-а-а!».
Начался торжественный марш. Мы шли в одной из первых колонн, неся винтовки в положении «На плечо!», а перед трибуной четко выполнили команду «На руку!». Чеканя шаг, курсанты четкими шеренгами прошли перед трибуной, чем вызвали общее удовлетворение командарма…
После парада нам объявили благодарность командующего войсками округа за образцовое прохождение торжественным маршем во время парада. Мы, впервые учувствовавшие в параде, были неимоверно рады такой оценке нашего труда. Эту оценку мы заслужили теми тренировками, которые нам казались такими изнурительными при их проведении каждодневно на плацу Училища.
На этом и закончилось для нашего учебного взвода пребывание в Школе Червонных Старшин в г. Харькове на Холодной горе.
Теперь мы артиллеристы.
«Артиллерия – бог войны», – как сказал однажды И.В. Сталин, определяя значение артиллерии в современной войне и подчеркивая могущество артиллерийского огня. Сознавая значение артиллерии, как рода войск, мы овладевали азами артиллерийской науки.
Основным видом вооруженных сил нашей страны в этот период являлись Сухопутные войска, в составе которых в результате перевооружения возрастал удельный вес артиллерии и бронетанковых сил. Реорганизация и техническое перевооружение артиллерии было подчинено задаче обеспечения массированного применения ее на решающих направлениях и тесного взаимодействия с пехотой и танками в различных видах общевойскового боя.
В основе общевойсковой подготовки был Временный полевой устав РККА 1936 г., который четко формулировал не только условия достижения победы в современном бою, но и определял роль и место родов войск в бою и операции: пехота в тесном взаимодействии с артиллерией, танками и авиацией решительными действиями в наступлении и стойкостью в обороне решает исход боя. Все рода войск, действующие совместно с пехотой, выполняют свои задачи в ее интересах, обеспечивают продвижение пехоты в наступлении и стойкость в обороне.
Артиллерия подавляет артиллерию и противотанковые средства противника, разрушает его наблюдательные пункты и укрепления, обеспечивает огнем танки дальнего действия и танки сопровождения пехоты, а также сопровождает огнем и колесами пехоту на всю глубину наступательного боя до полного разгрома противника.
Конкретно формы и методы выполнения задач артиллерии в зависимости от характера боя и условий обстановки изложены в Боевом уставе артиллерии 1937 г. Он стал нашей настольной книгой в занятиях по тактической подготовке и огневой службе.
Мы уже тогда знали, что в науку о боевом применении артиллерии значительный вклад внесли В.Д. Грендаль – советский ученый- артиллерист, а также А.К. Сивков, В.Г. Дьяконов и другие. Учебник по стрельбе наземной артиллерии под редакцией В.Г. Дьяконова был основополагающим в изучении нами теории и правил стрельбы орудием, взводом, батареей. Основные статьи Правил стрельбы наземной артиллерии от курсантов требовалось знать наизусть, а их применение при стрельбе орудием, взводом, батареей закреплялось на артиллерийско-стрелковых тренировках, проводимых ежедневно в течение одного часа под руководством командира взвода лейтенанта Варламова.
Идет подготовка к Первомайскому 1938 г. параду войск Северо-Кавказского военного округа. Подготовка идет по направлению «сколачивания» шеренг, а затем колонн. Училище будет представлено на параде двумя колоннами (по числу дивизионов). Кроме того, идет изучение Военной присяги, принимаемой всеми участниками Первомайских парадов.
Что касается «сколачивания» шеренг, колонн, то теперь нам, бывшим курсантам Харьковского училища Червонных Старшин, значительно легче. В строю мы будем иметь карабины в положении «За спину!», а это куда проще и легче, чем винтовка в положении «На плечо!» или «На руку!».
Военную присягу каждый из нас выучил наизусть, политруки батарей на политических информациях, проводимых каждый день, стараются довести до сознания каждого из нас смысл каждого слова и буквы присяги.
Как известно, 11 мая 1918 года красноармейцы и командиры 4-го Московского рабочего и Варшавского революционного полка, отдельной сводной караульной дружины первыми в стране Советов принимали торжественнее обещание, утвержденное накануне Всероссийским Центральным Комитетом. В церемонии принял участие и Владимир Ильич Ленин. Вместе с воинами-добровольцами вождь пролетарской революции произносил слова военной присяги.
Выполняя Военную присягу, воины молодой Красной Армии проявили в годы гражданской войны и иностранной интервенции небывалую стойкость и массовый героизм. Более 350 особо отличившихся в боях войсковых соединений и частей были награждены Почетным революционным Красным Знаменем и орденом Красного Знамени. Первого ордена Советской республики удостоились также около 15 тысяч бойцов и командиров. Глубоко символично, что в списки личного состава ряда частей и подразделений навечно был зачислен Владимир Ильич Ленин, а нескольким другим войсковым формированиям было присвоено почетное наименование «Ленинских».
Принимать парад войск Ростовского-на-Дону гарнизона и приводить их к Военной присяге должен командующий войсками Северо-Кавказского военного округа комкор Качалов Владимир Яковлевич.
Владимир Яковлевич Качалов родился в 1890 году в селе Городище ныне Дубовского района Волгоградской области. В 1911-1912 гг. и 1914-1918 гг. служил в русской армии. Во время первой мировой войны в 1914 г. окончил школу прапорщиков, командовал ротой. В Красной Армии с 1918 г. участвовал в гражданской войне, занимая должности начальника штаба кавалерийской бригады сводного и первого конных корпусов, начальника 2-й кавалерийской дивизии и полевого штаба 2-й конной армии, сражался против деникинских и врангелевских войск на Южном, Юго-Восточном, Кавказском и Юго-Западном фронтах. Принимал участие в борьбе с басмачеством в Восточной Бухаре. Окончил Высшие академические курсы в 1923 г., курсы «Выстрел» в 1928 г. и особый факультет Военной академии имени М.В. Фрунзе в 1935 г. В период с 1925 по 1927 гг. командовал кавалерийской дивизией и кавалерийским корпусом. С 1938 г. – командующий войсками Северо-Кавказского военного округа.
В период Великой Отечественной войны генерал-лейтенант В.Я. Качалов с июня 1941 г. командовал войсками 28-й армии, сражающейся на смоленском направлении. Погиб в бою 4 августа 1941 года в районе Рославля.
Но вернемся к Первомайскому параду 1938 г.
Приняв рапорт командующего парадом комдива Никифора Васильевича Медведева, объехав войска, построенные на площади и поздравив их с праздником, комкор В.Я. Качалов поднялся на трибуну. Вот он на трибуне. Прямой, немного суровый взгляд, волевое лицо с чуть прищуренными глазами, смотрел на квадраты войск в пешем и конном строю, расположенные на площади. И кто знает, может быть в этот момент перед его взором не застывшие шеренги войск, впитывающие его своими взглядами и следящие за каждым его движением, а героические полки кавалерийской бригады Первого конного корпуса или кавалерийской дивизии Второй конной армии, которые он водил в сражения против деникинских и врангелевских войск на фронтах Гражданской войны, сокрушая врагов революции…
– Я, сын трудового народа, вступая в ряды Робоче-Крестьянской Красной Армии… читает комкор.
– Я, сын трудового народа… – повторяют шеренги войск.
– Беру на себя торжественную клятву… продолжает читать комкор.
-.Беру на себя торжественную клятву… – вторят ему шеренги…
И уже кажется не комкор, стоящий на трибуне, а невидимый великан громко и в то же время немного хрипловато, читает слова торжественной клятвы. И тысячи людей с винтовками в руках повторяют его слова. И, кажется, что ты уже не курсант с недавно полученным карабином за плечами стоишь здесь, а изваяние скульптора. Где ты, твои руки, карабин превратились в единое целое, и он уже не кажется тебе таким тяжелым, как прежде винтовка в пехотном училище, а часть тебя, твоего тела, часть, готовая повиноваться твоей воле, движению твоих мускулов. Все тело, кажется, налито тяжестью свинца. И нет такой силы, которая смогла бы его поколебать, не будь на то твоей воли.
И когда с трибуны доносятся слова – «… и если же по своему злому умыслу…», то по телу начинают пробегать мурашки, сначала где-то по спине, а затем добираются аж до пяток – «… нарушу эту мою торжественную клятву…» – число мурашек все увеличивается и теперь они уже добираются до головы, до мозга – «…то пусть покарает меня суровая рука…», напряжение доходит до крайнего предела и вот-вот выльется во что-то неестественно новое… и уже не слышишь слов комкора, а только видишь шевеление его губ и до сознания доходят его слова – «… пролетарского закона…».
Напряжение спадает сразу же после команды «Вольно!». Она выводит всех из оцепенения и уже послышались облегченные вздохи. Человеческие головы, а затем и стволы карабинов плавно пошевелились, как камыш после легкого дуновения ветерка. Зашевелились и вновь застыли в торжественно-праздничной неподвижности.
Краткая речь комкора Качалова В.Я. заканчивается здравницей в честь праздника Первомая, во славу нашей социалистической Родины. Над площадю. звучит троекратное: «Ура-а-а!», сменяемое мелодиями пролетарского гимна – Интернационала и артиллерийским салютом.
Шеренги войск снова замерли. Слышно биение не только своего сердца, но и, кажется, сердца соседа. Снова и снова проносятся в голове слова торжественной присяги. А на трибуне стоит неподвижно комкор, приложив правую руку к головному убору. И нам кажется, что это он отдает честь нам, молодым воинам славной Красной Армии.
Пройдя торжественным маршем перед трибуной, и как только покинув пределы площади, курсантские батальоны сразу же перешли на тротуар, освобождая дорогу для кавалерии.
Вскоре пошла кавалерия. Для многих из нас это было интереснейшее зрелище, так как мы впервые видели эскадроны донских, кубанских и терских казаков, каждый в своей традиционной форме, на лошадях одинаковой масти. За конными эскадронами следовали пулеметные тачанки с тройкой резвых лошадей.
На наши курсантские годы выпали события, оставившие заметный след в истории нашей страны. Вот некоторые и них.
Июль-август 1938 г. у озера Хасан, что в 130 километрах юго-восточнее города Владивостока, у границы с Китаем и Кореей, произошел крупный военный конфликт, вызванный японскими войсками, вторгшимися на территорию нашей страны. Это была одна из военных провокаций, рассчитанная на то, чтобы проверить силу Красной Армии. Но Красная Армия сумела дать достойный отпор японским захватчикам, нанесла им сокрушительный удар, очищая от них советскую землю.
Поражение японских войск в районе озера Хасан стало серьезным ударом по их захватническим планам на Дальнем Востоке, направленным против СССР. Боевые действия подтвердили высокие морально-политические качества и боевую выучку воинов Красной Армии, отработки вопросов взаимодействия родов войск.
Нам хотелось знать не только результаты боев в районе озера Хасан, но и знать опыт, приобретенный артиллеристами в этих боях. Мы с жадностью набрасывались на статьи в газете «Красная Звезда», с неподдельным вниманием и интересом слушали лекции и доклады о применении артиллерии в этих боях. Мы восхищались героями Хасанских боев.
В январе 1939 г. утверждено новое Положение о порядке принятия Военной присяги, а ее текст приведен в соответствие с Конституцией Союза ССР 1936 г. Теперь Военная присяга стала приниматься в индивидуальном порядке, а не коллективно в строю ежегодно 1-го Мая во время парада.
23 февраля 1939 г., в день 21-й годовщины Рабоче-Крестьянской Красной Армии, все воины от Народного Комиссара Обороны Маршала Советского Союза Климентия Ефремовича Ворошилова до рядового бойца включительно приняли Военную присягу. На второй день центральные газеты «Правда», «Красная Звезда» и другие поместили фотографии листков с текстом Военной присяги и подписями под ними И.В. Сталина и К.Е. Ворошилова. В этот торжественно – праздничный день и мы, курсанты Ростовского артиллерийского училища, все наши командиры и начальники, в торжественной обстановке приняли Военную присягу.
С 10 по 21 марта 1939 г. а Москве проходил ХVIII съезд Всесоюзный Коммунистической партии большевиков. Он провозгласил вступление нашей страны в полосу завершения строительства социализма и постепенного перехода к коммунизму. Мы с неподдельным интересом изучали материалы съезда: читали опубликованные в печати доклады и выступления делегатов, обсуждали новые теоретические положения о перспективах развития государства, изменении его функций, а также положение о возможности построения коммунизма в одной стране – СССР, при наличии капиталистического окружения, о главных движущих силах советского общества. Все эти вопросы вызывали большой интерес. Занятия по истории партии проходили, как никогда, оживленно – каждый курсант стремился выступить по тому или иному вопросу, время занятий проходило незаметно быстро, споры и обсуждения не прекращались и во время перерывов.
Важнейшая задача новой пятилетки – ускоренное развитие наиболее важных отраслей оборонной промышленности, создание крупных энергетических тепловых резервов, новой мощной металлургической базы на Востоке страны, строительство заводов-двойников мы рассматривали как остро назревшую необходимость в условиях обострения кризиса капитализма, нарастания опасности новой мировой войны.
Со всей остротой ставилась задача укрепления обороноспособности страны, боевой мощи Красной Армии и Военно-Морского флота, держать их в постоянной боевой готовности. Отсюда вытекала и наша непосредственная задача овладения военной наукой, военно-прикладными знаниями, готовить себя с предстоящей службе в войсках, быть достойными доверия Партии и Советского Правительства и с честью его оправдать в завершающий период учебы в училище, сдаче Государственного экзамена, а затем службой в войсках на командных должностях.
В моем фотоальбоме есть еще одна фотография тех лет, выполненная в мае 1939 г., в одной из фотографий города Ростова-на-Дону. На ней курсанты Ростовского артиллерийского училища Плотников П.П., Немченко И.Ф., Скорбачев В.О., Кийдан Г.Т., Деленок С.И., Краснюк А.А. как единая дружная многонациональная семья (русские, украинцы, белорусы), олицетворяющая дружбу народов нашей страны…
В мае 1939 г. японские захватчики, направляемые правящими кругами, проводившими агрессивную внешнюю политику, вторглись на территорию Монгольской Народной Республики в нижнем течении реки Халхин-Гол. Они рассчитывали захватить значительную часть территории Монголии и в случае удачи продвинуться на север, перехватить нашу Транссибирскую магистраль и отрезать Дальний Восток от остальных районов страны.
Советский Союз и Монгольская Народная Республика, имеющие договор о взаимной помощи, вынуждены были дать сокрушительный отпор японским захватчикам. К концу 31 августа территория Монгольской Народной Республики была полностью очищена от японских самураев. А сокрушительный разгром 6-й японской армии имел далеко идущее военно-политическое последствие. «Японо-манчжурские войска потеряли на Халхин-Голе около 61 тысячи человек убитыми, раненными и пленными, большое количество оружия и боевой техники, в том числе 660 самолетов, потери советско-монгольских войск составили свыше 18,5 тысяч человек убитыми и ранеными и 207 самолетов» (Советская военная энциклопедия, т.8, стр. 354). Это поражение надолго отбило у японских захватчиков охоту к военным провокациям против нашей страны.
Бои у реки Халхин-Гол – яркое проявление нерушимой дружбы советского и монгольского народов. Это был первый и вполне успешный опыт совместных боевых действий двух армий народных государств против империалистической агрессии, в ходе, которого Красная Армия с честью выполнила свой интернациональный долг.
Проходившие в Москве с апреля по август 1939 г. переговоры между СССР, Великобританией и Францией о заключении договора о взаимопомощи не дали положительных результатов. Западные державы не пошли на соглашение о совместной борьбе против агрессора на принципе равенства и взаимности. Более того, правительство Великобритании вступило в секретные переговоры с гитлеровцами, стараясь добиться согласия о переделе мира за счет СССР.
Советское правительство, разгадав двойную политическую и дипломатическую игру партнеров по переговорам, было вынуждено принять предложение Германии о заключении советско-германского договора о ненападении, подписанного 23 августа 1939 г..
Советско-германский договор о ненападении устанавливал, что обе стороны обязуются воздерживаться от агрессивных действий и нападении в отношении друг друга. В случае нападения на одну из договаривающихся сторон, другая сторона не должна оказывать поддержки, нападающей державе. Стороны обязались обмениваться информацией по вопросам, затрагивающим общие интересы, не участвовать в группировках держав, направленных против одной из договаривающихся сторон, разрешать все споры между собой мирным путем.
Используя острые империалистические противоречия между капиталистическими странами, Советский Союз предотвратил этим образование единого враждебного фронта, направленного на уничтожение первого в мире социалистического государства рабочих и крестьян.
Все эти события, так или иначе, откладывали свой отпечаток не только на наше сознание, но и на поведение, учебу, отношение к своему долгу. Патриотический порыв наших молодых сердец умело направлялся командованием и политическими работниками училища на выполнение теперь главной для нас задачи – успешное завершение учебы и сдачу Государственных выпускных экзаменов.
Закончилась наша учеба в училище. Все курсанты нашего набора успешно сдали Государственные выпускные экзамены по всем дисциплинам.
Переехав из Саратовских лагерей на зимние квартиры в городе Ростове-на-Дону, мы ожидали приказа Народного Комиссара Обороны о присвоении нам первого командирского воинского звания «лейтенант» и распределения по военным округам и частям.
По разрешению начальника училища полковника Ф.А. Самсонова я принял взвод курсантов нового набора в третьей батарее. Все дни проводил с молодыми курсантами и готовил их к началу учебного года. С первого сентября начались плановые занятия. Как командир учебного взвода проводил занятия по строевой и физической подготовке, изучению устава, также присутствовал на самостоятельной подготовке курсантов. Все старались делать так, как нас этому учили. Мне очень нравилась работа с молодыми курсантами, меня уже начинало брать сомнение, правильно ли я поступил ранее, не дав согласие на назначение меня командиром курсантского взвода в нашем училище. Перед отправкой материала в Москву о присвоении нам звания «лейтенант» и распределения по частям, со мной проводили беседу работники кадровых органов и предлагали остаться в училище на должности командира курсантского взвода. Я категорически отказался и просил направить меня в войска, в действующую армию, отражающую атаки японских самураев у реки Халхин-Гол.
1 сентября 1939 г. фашистская Германия напала на Польшу. Гитлеровцы сами придумали повод для объявления войны Польше. Вечером 31 августа переодетые в польскую военную форму эсэсовцы напали на радиостанцию немецкого г. Глейвицпа, расположенного близ польско-германской границы. Эта провокация послужила формальным предлогом, чтобы на следующее утро немецко-фашистские силы ринулись на территорию Польши.
Началась вторая мировая война.
В истории произошел крутой поворот от мира к войне.
В училище из Москвы пришла телеграмма, что нам, курсантам первого выпуска Ростовского артиллерийского училища, приказом Народного Комиссара Обороны от 6 сентября 1939 г. присвоено воинское звание «лейтенант». Теперь мы смело, и законно прикрепили к петлицам командирских гимнастерок и шинелей по два красных кубика.
Всем нам пришлось еще несколько дней ожидать пакета из Москвы с приказом Народного Комиссара Обороны о наших назначениях в войска, в округа. Предполагаемое назначение группы выпускников училища, в том числе и меня, в артиллерийские части, действующие в Монголии в районе реки Халхин-Гол, не подтвердилось, вся эта группа молодых лейтенантов направлена в распоряжение Киевского особого военного округа.
Назревали серьезные события на Западе.
[page]
Лейтенанты
Поезд Баку-Киев почти за сутки доставил нас, восемь лейтенантов, в столицу Советской Украины в г. Киев. Никому из нас до этого еще не приходилось бывать в этом красивом, утопающем в зелени, раскинувшемся вдоль западного берега Днепра, городе. Но времени на его осмотр у нас не было, и мы направились с вокзала прямо в штаб Киевского особого военного округа.
В отделе кадров округа нам сразу же выписали предписание в артиллерийский полк, который, по словам работника отдела кадров, в настоящее время находится в г. Чуднов-Волынский Житомирской области. Нам посоветовали поспешить в полк, так как «предполагаются очень серьезные события», и нам не следует задерживаться в г. Киеве.
Так как поезд в направлении г. Чуднов-Волынска будет только не следующий день, а другого способа раньше туда добраться нет, нас направили в одну из школ города, где был развернут сборный пункт приписного состава округа. Там нас накормили, отвели место в одном из классов для ночлега (матрацы и одеяла лежали прямо на полу, школьные парты убраны). Здесь мы узнали, что проходит частичная мобилизация солдат, сержантов и командиров запаса. Формируются команды, переодевают в военную форму и направляют в части, расположенные в различных городах западных областей Украины.
Прибыв 14 сентября в г. Чуднов-Волынский, мы не нашли там никакого артиллерийского полка. Наша попытка связаться по телефону со штабом округа успеха не имела. И, не зная как нам поступить, мы вечером направили телеграмму в отдел кадров округа с просьбой телеграфировать нам: как нам дальше поступать. Но в отделе кадров, по-видимому, было не до нас. Ответ нам пришел только 16 сентября с указанием следовать в район станции Шепетовка, где и разыскать свой полк.
Находясь в г. Чуднов-Волынске, мы решили сфотографироваться на память, попросили фотографа, не откладывая на долгое время, сделать фотографии быстрее. Так как у фотографа не было срочной работы и мы пообещали ему дополнительно заплатить за срочность, то он охотно выполнил нашу просьбу – и уже к вечеру 15 сентября мы получили по две фотографии. Одну я почтой в тот же день отправил своим родителям в с. Коваливку. Благодаря чему эта фотография, как и фотографии курсантов, была сохранена родителями в период немецко-фашистской оккупации. На фотографии слева направо стоят выпускники первого выпуска Ростовского артиллерийского училища лейтенанты Гайдукевич, Артамонов, Новиков и Герасименко; сидят лейтенанты Немченко, Пинягин, Куликов и Чвякин.
В г. Шепетовку мы сумели добраться только во второй половине дня 17 сентября. И, увы, никакого артиллерийского полка и там уже не застали.
Как позже стало известно, захватом Польши фашистская Германия стремилась улучшить свое стратегическое положение на востоке, получить дополнительные военно-экономические ресурсы и создать выгодный плацдарм для нападения на нашу страну.
Имея подавляющее превосходство в живой силе и технике, используя момент внезапности, фашистские войска быстро продвигались на восток, окружая, уничтожая и пленяя польские части и подразделения. Видя безысходное положение своей армии, польское правительство 16 сентября бежало в Румынию, бросив на произвол судьбы армию и народ.
Вторжение немецко-фашистских войск в Польшу создало не только прямую угрозу фашистского порабощения населения Западной Украины и Западной Белоруссии, но и опасность для наших западных границ.
После того, как польское буржуазно-помещичье государство распалось, по решению Советского правительства части Красной Армии перешли 17 сентября 1939 г. советско-польскую границу, чтобы взять под свою защиту жизнь и имущество населения Западной Украины и Западной Белоруссии, входивших в то время в состав Польши.
Из войск Киевского особого военного округа образован Украинский фронт, имеющий своей задачей взять под защиту население Западной Украины. Командующим фронтом назначен командующий Киевским особым военным округом командарм первого ранга С.К. Тимошенко, членом Военного совета фронта корпусной комиссар В.Н. Борисов, начальником штаба фронта – комдив Н.Ф. Ватутин.
Войскам фронта запрещалось бомбардировать с воздуха и обстреливать артиллерийским огнем города и другие населенные пункты, от наших войск требовалось лояльное обращение с польскими военнослужащими, если они не оказывают вооруженного сопротивления.
К 25 сентября наши войска продвинулись на 250-350 километров и достигли рубежа реки Сан. Передовыми частями Красной Армии были решительно отражены и пресечены попытки немецко-фашистских войск захватить отдельные районы Западной Украины. Красная Армия при широкой поддержке населения этих районов выполнила свой интернациональный долг – взяла под свою защиту население и имущество Западной Украины и Западной Белоруссии. Население этих областей радостно встречало Красную Армию. Это мы узнавали не только из скучных сводок нашего Главнокомандования, ни и из статей в газетах корреспондентов, следующих за частями Красной Армии, а также сообщений по радио.
Самостоятельно двигаться дальше, пересекая советско-польскую границу, мы не имели права. И вновь пришлось обращаться в отдел кадров округа за указаниями, вскоре они были получены: всем прибыть в г. Белая Церковь и находиться в резерве штаба фронта, ожидая дальнейших указаний. Что мы немедленно и выполнили.
Резерв фронта размещался в казармах городка на так называемой «седьмой площадке», расположенной в шести километрах от города Белая Церковь. Здесь в отдельной казарме размещался резерв рядового и сержантского состава. Резерв командного состава размещался в другой казарме на втором этаже. Рядом с казармами находились конюшни с конским составом, а также различные склады.
В помещении, предназначенном под ротную казарму, размещались лейтенанты всех родов войск, прибывшие из артиллерийских училищ. Здесь были общевойсковые, артиллеристы, танкисты, кавалеристы, связисты, химики, интендантской службы и даже летчики. Все в этом году закончили военные училища и направлены в распоряжение штаба Киевского особого военного округа. Все по той или иной причине опоздали в свои части к моменту перехода ими советско-польской границы и теперь здесь в безделии, в буквальном смысле слова, ожидали дальнейших распоряжений отдела кадров округа.
Освободительный поход частей Красной Армии в течении десяти дней был в основном завершен. Теперь одна часть войск оставалась для закрепления и освоения новых границ и территорий в готовности к отражению внезапных атак немецко-фашистских войск, другая часть войск возвращалась на свои зимние квартиры.
Нам, артиллеристам и лейтенантам других войск, почти весь октябрь пришлось проводить время в казармах «седьмой площадки». От скуки вечером играли в лото, лежа на кроватях, с особой жадностью набрасывались на свежие газеты, которые нам доставляли регулярно, но в ограниченном количестве. Некоторые лейтенанты, взяв разрешение, на целый день отправлялись пешком в город и там коротали время. К вечеру, усталые и мокрые, все в грязи от осенней распутицы, возвращались в свою казарму.
Пушки и гаубицы в Ростовском артиллерийском училище были на механической тяге, все выпускники этого училища прошли курсы вождения автомобиля (получили любительские водительские права) и трактора. Каждый из нас мог подготовить к эксплуатации, завести мотор и управлять автомобилем ГАЗ АА и трактором НАТИ-5. Теперь же нам стало известно, что артиллерийский полк, куда мы получили предписание – на конной тяге. Хотя это нас и смущало на первых порах, но мы не падали духом.
Рядом с нами была расположена конюшня с конским составом, предназначенным для воинских частей. Некоторые из нас начали туда навещаться. Нам удалось завоевать расположение военнослужащих, обслуживающих этот конский состав. Вскоре нам разрешили оседлать лошадей и совершать на них поездки верхом, не удаляясь на значительное расстояние от расположения городка. Иногда мы помогали водить лошадей на водопой, задавали корма в кормушки, а то брались за щетки и скребницы и чистили лошадей.
Как-то раз, мне одному разрешили верхом на лошади поехать в г. Белая Церковь. И тут как раз произошла непредвиденная оказия. Приехав в город, мне зачем-то необходимо было зайти в магазин военторга. Привязав лошадь к телеграфному столбу, оказавшемуся рядом с магазином, я зашел в магазин сделать необходимые покупки. Когда я вышел из магазина, стал садиться на лошадь, она вдруг заупрямилась, не хочет стоять на одном месте, а я, одетый в шинель и подпоясанный ремнем, никак не мог дотянуться левой ногой до стремени, чтобы сесть в седло. Проходившие мимо люди уже начали обращать на меня внимание, а я все пытался взобраться на лошадь. Не будешь же постороннего человека просить подержать лошадь, пока я сяду в седло. Пришлось закрепить повод за седло и пустить лошадь, чтобы она самостоятельно направилась на «седьмую площадку». Я давно знал, что лошадь хорошо запоминает дорогу и сама возвращается в конюшню; когда я, пройдя шесть километров пешком, возвратился на «седьмую площадку», лошадь уже была на своем месте в станке конюшни, расседланная. Мне, право, как командиру, неудобно было перед солдатами за такой поворот дела с моей поездкой в город. Немного посмеялись, пошутили, и на этом закончилось. Больше я никогда не ездил верхом на лошади в одиночку. Это мне стало хорошим уроком на всю мою службу в артиллерийском полку на конной тяге.
Вскоре 276-й артиллерийский полк 135-й стрелковой дивизии, куда мы имели предписание от отдела кадров округа, прибыл в г. Белая Церковь на зимние квартиры. Мы не замедлили направиться в свой полк.
После беседы с начальником штаба полка (командир полка в это время отсутствовал) всех, кроме меня, направили в линейные батареи командирами взводов, взамен командиров взводов из запаса, которых должны были отпустить по домам. Я был оставлен при штабе полка.
Теперь все мы включились с повседневную армейскую жизнь полкового коллектива, выполняя предписанные Уставом внутренней службы обязанности по занимаемой должности, кто командира огневого взвода батареи, кто командира взвода управления батареи, несли гарнизонную и внутреннюю службу наряда – дежурными по гарнизону, дежурными по полку, начальниками караулов. Вечером коротали время в гарнизонном Доме Красной Армии в кинозале или в танцевальном зале. Я работал в штабе полка, помогая помощнику начальника штаба полка, иногда засиживаясь допоздна, как и все работники штаба. Со своими однокашниками встречались только по субботам и воскресеньям вечером в Доме Красной Армии.
За короткое время работы в штабе полка я так близко познакомился с работой в штабе, что когда мне объявили приказ о моем назначении на должность, не сразу дошло до моего сознания то, что характер моей служебной деятельности теперь резко будет изменен. Если, работая в штабе полка, дело в основном приходилось иметь с разного рода бумагами, то теперь надо будет работать с людьми, лошадьми, оружием и всем тем, что необходимо для обучения артиллерийскому делу.
Я был назначен командиром огневого взвода полковой школы, которую необходимо было еще сформировать из прибывающего пополнения в полк солдат, призванных на действительную военную службу в ряды Красной Армии.
Как известно, 1 сентября 1939 г. был принят новый Закон о всеобщей воинской обязанности, направленный на создание массовой кадровой Красной Армии, отвечающей требованиям современной войны.
Основываясь на глубоких социально-экономических преобразованиях, осуществленных в нашей стране в результате победы социализма, новый Закон снимал имеющиеся ранее классовые ограничения в воинской службе и закреплял кадровый принцип строительства Вооруженных сил страны. Формы реализации воинской обязанности и порядок прохождения военной службы в Красной Армии почетной обязанностью граждан Союза ССР. Защита Отечества объявлялась священным долгом каждого гражданина Союза Советских Социалистических Республик.
Время проведения ежегодных призывов на действительную военную службу повсеместно устанавливалось с 15 сентября по 15 октября. Мы ожидали пополнения от только что закончившегося очередного призыва.
Начальника полковой школы в полку не было, как и самой школы. После ноябрьских праздников в полк пришло пополнение. Мне было поручено из прибывшего пополнения отобрать сто пятьдесят человек для обучения в полковой школе.
Полковая школа вскоре была сформирована. В ее состав вошли: взвод управления, осуществляющий подготовку командиров отделений разведки, во главе с лейтенантом Виктором Романовым; топографический взвод, осуществляющий подготовку командиров топографических отделений, во главе с лейтенантом Виталием Садчиковым; взвод связи, осуществляющий подготовку командиров отделений проводной связи, во главе с лейтенантом Николаем Ершовым; радиовзвод, осуществляющий подготовку командиров радио отделений, во главе с младшим лейтенантом Дмитрием Богдановым; первый огневой взвод, осуществляющий подготовку командиров орудий 76-мм пушек, во главе с лейтенантом Иваном Лазаревым; второй огневой взвод, осуществляющий подготовку командиров орудий 122-мм гаубиц, командовать которым было доверено мне, лейтенанту Ивану Немченко.
Вскоре прибыл начальник полковой школы старший лейтенант Андрей Артемович Подолич, а затем и политрук школы Евтухов.
С первого декабря 1939 г. полковая школа, полностью укомплектованная личным составом, приступила к регулярным занятиям по шестимесячной программе подготовки командиров отделений. Мой «второй огневой» взвод включал в себя двадцать девять человек курсантов, составляющих два орудийных расчета совместно с ездовыми. Правда, никто не мог объяснить, почему двадцать девять, а не четное число курсантов, составляющее двухорудийный взвод.
Курсанты взвода были все без исключения из Московской области, почти все имели среднее образование, ровесники мне по возрасту. Все они были призваны в Красную Армию в результате ограничения льгот и отсрочек при призыве, установленных новым Законом о всеобщей воинской обязанности. Некоторые из них не выражали энтузиазма тому, что попали в полковую школу, так как срок службы младшего начальствующего состава, которыми они станут после окончания полковой школы, был на один год больше срока службы рядового.
Командирами отделений, они же и командиры орудий в моем взводе, были сержанты Кандауров и Кулишов, а помощником командира взвода – старший сержант Филюта. Все трое были сверхсрочниками.
На вооружении взвод имел две 122-мм гаубицы образца 1909-1939 гг. на деревянном колесном ходу и два зарядных ящика к ним, для перевозки боеприпасов, снарядов и зарядов. Для транспортировки орудий взвод имел двадцать четыре артиллерийские лошади, а так же четыре строевых лошади.
В нашей полковой школе раз и навсегда был установлен начальником школы порядок, по которому в пятницу каждый командир учебного взвода представлял на утверждение начальнику школы расписание занятий своего взвода на следующую неделю из расчета шесть часов учебных занятий в день (в субботу на один час меньше) и один час тренировочных занятий, кроме субботы.
В расписание занятий, в соответствии с программой подготовки командиров отделений, вносились политические занятия, а также занятия по тактике, военной топографии, материальной части артиллерии и приборов, артиллерийско-стрелковой подготовке, огневой службе, конному делу, стрелковой подготовке, строевой подготовке и уставам. Тренировочные одночасовые занятия проводились по артиллерийско-стрелковой подготовке (артиллерийско-стрелковый тренаж), конному делу (езда в манеже), стрелковой подготовке (прицельная стрельба из винтовки или револьвера) и прочее. Все перечисленные занятия проводил командир взвода. Занятия по конному делу, стрелковой, строевой подготовке, уставам, а также тренировочные занятия по конному делу, по стрелковой подготовке разрешалось проводить, при соответствующей подготовке, помощнику командира взвода или же командирам отделений (орудий). Присутствие командира взвода на таких занятиях обязательно.
Все учебные занятия проводились до обеда. Тренировочные занятия и два часа самостоятельной подготовки проводились после обеда. В часы самоподготовки командир взвода, помощник командира взвода, командиры отделений давали консультации курсантам, желающим их получить. Слабо успевающих курсантов вызывали для консультации в обязательном порядке. В расписании занятий на каждую неделю указывалась общая цель предстоящих занятий и конкретные задачи по каждой дисциплине.
На каждое занятие по каждой дисциплине командир взвода должен иметь план-конспект (по некоторым дисциплинам – план) занятий, утвержденный начальником школы накануне дня занятий. Представление на утверждение плана-конспекта занятий в день занятий считалось уже недисциплинированностью командира взвода. И если такое с кем-либо случалось хотя бы один раз в неделю, это тут же являлось предметом замечания тому командиру взвода от начальника полковой школы на очередном служебном совещании, проводившемся раз, а иногда и два раза в неделю. Каждый из нас, учебных командиров взводов, молодых лейтенантов, старался не допускать этого.
Каждый день был плотно занят, как у курсантов полковой школы, так и у лейтенантов – командиров взводов.
Примерное распределение времени суток у курсантов полковой школы было следующим:
– занятия, тренировки и самоподготовка – девять часов;
– уборка, кормление и водопой лошадей – три часа;
– чистка оружия (каждый курсант имел карабин), приборов и материальной части артиллерии (орудий и зарядных ящиков) – тридцать минут;
– подъем, утренняя зарядка, туалет, утренний осмотр – около часа;
– завтрак, обед и ужин – один час сорок минут;
– личное время курсанта – тридцать минут;
– ночной сон и дневной отдых – восемь часов.
Все, кроме занятий и сна, приходилось выполнять в темпе, экономя минуты на построение и переходы. Для молодого пополнения только что пришедшего на действительную военную службу, пока они не втянулись в ритмично расписанную жизнь, первые дни службы казались сплошной круговертью с беспрерывными построениями и опозданиями на все мероприятия. Но вскоре жизнь входила в свою привычную колею, частые построения входят в привычку, как-то само собой исчезают опоздания, строго выполняется распорядок дня и жизнь в полковой школе проходит как хорошо налаженный механизм…
Командирам учебных взводов полковой школы писать план-конспект или же план занятия приходилось ночью, за счет отдыха, а также используя выходные и праздничные дни. Нам, молодым лейтенантам, было не до праздничного проведения времени, не до гуляния, как это некоторые думают, не пройдя армейской школы жизни. В этой трудной и почетной службе нам очень помогали знания и некоторые навыки, приобретенные за годы учебы в Ростовском артиллерийском училище. Мы всегда с глубокой благодарностью вспоминали тех наших наставников из училища, которые не жалея нас, приучали к армейской жизни, вкладывали в нас все свои знания и передавали умения, чтобы научить нас полезному делу. Я и сейчас с глубокой благодарностью вспоминаю своего командира курсантского взвода лейтенанта Варламова, преподавателя тактики полковника Стороженко, преподавателя артиллерийской стрельбы майора Жужашвилли, преподавателя топографии капитана Холошенко.
Один раз в месяц учебному взводу полковой школы приходилось ходить во внутренний или гарнизонный наряд, нести караульную службу. Мы, командиры учебных взводов, от несения службы в наряде были освобождены. Этот день каждый из нас использовал для подготовки очередных занятий.
Из выпускников Ростовского артиллерийского училища только я один попал в полковую школу. Остальные семь лейтенантов были в полку командирами взводов в батареях.
В г. Белая Церковь вместе с лейтенантами Герасименко и Чвякиным мы жили на частной квартире. Домик хозяйки, сдавшей нам комнату, стоял через улицу от полковой территории. И это нам было очень удобно. В комнате обычного одноэтажного домика мы с Герасименко поставили солдатские кровати, матрацы и подушки набили сеном, а одеяла, простыни и наволочки взяли в полку со склада ОВС. В банные дни, когда курсанты школы ходили в баню и меняли постельное белье, то же самое делали и мы, меняя белье у старшины школы. Лейтенант Чвякин пользовался широкой хозяйской кроватью, меняя только белье. Кроме платы за квартиру по тридцать рублей в месяц, мы еще обеспечивали дом дровами. Это нас ничуть не затрудняло, так как зарплата у нас была приличная (командир взвода батареи получал 656 руб., а командир учебного взвода полковой школы – 675 руб. в месяц), дрова были дешевые, а доставляли их мы на полковой подводе.
Питались мы в гарнизонной столовой военторга, которая размещалась в домике почти рядом с Домом Красной Армии и в нескольких минутах хода от проходной нашего артиллерийского полка. Часто ужин или вечернее чаепитие устраивали дома, приглашая на него хозяйку дома и ее двух дочерей – старшая была женой летчика, служившего в другом гарнизоне, и младшая по имени Ванда, к которой неравнодушен был лейтенант Чвякин. Иногда ужин заканчивался игрой в карты. Однако, за столом долго не засиживались. Нам надо было готовиться к занятиям на следующий день. Чтобы за ужином, а тем более за обедом, употреблять какие-либо спиртные напитки, не могло быть и речи.
По воскресеньям обычно вместе с лейтенантами Иваном Лазаревым и Виктором Романовым отправлялись в загородную прогулку верхом на своих лошадях. Нам было самим интересно быстрее овладеть азами верховой езды. Такая прогулка обычно занимала два-три часа времени. Непривычные к верховой езде, мы домой возвращались усталыми, болели ноги в коленях, но мы были довольные, усталость быстро проходила.
В субботу или в воскресенье вечером ходили в кино, демонстрировавшееся в Доме Красной Армии. Мы не пропускали ни одной новой кинокартины.
Все мы живо интересовались событиями, как международными, так и внутренней жизни нашей страны. Еще курсантами нас приучили внимательно следить за информацией, передаваемой по радио и сообщаемой в печати. Мы ежедневно прослушивали сообщения, передаваемые утром и вечером по радио, где сообщалось о последних событиях в нашей стране и за рубежом. Выписывали и регулярно читали газеты «Красная Звезда», «Правда» и другие, а в Ленинской комнате полковой школы, кроме того, я регулярно просматривал и читал статьи в газете Киевского особого военного округа, а также журнал «Красноармеец».
В эти дни в центре внимания были события на советско-финляндской границе, возникшие в результате антисоветской политики реакционного правительства Финляндии, подталкиваемого империалистами Англии, Франции и США. В ответ на предложение нашего правительства заключить пакт о взаимопомощи, правительство Финляндии объявило мобилизацию и развернуло безудержную антисоветскую пропаганду, отвергло наше предложение об обмене части финляндской территории на вдвое большую территорию в Советской Карелии, а также об аренде нами полуострова Ханко с одновременной гарантией неприкосновенности Финляндии от посягательств извне.
Чтобы отодвинуть границу и тем самым обезопасить колыбель революции город Ленинград, Советское правительство вынуждено отдать приказ частям Красной Армии дать решительный отпор финляндской военщине и отбросить противника от Ленинграда. Началась советско-финляндская война.
Скупые строки, опубликованные в нашей печами, а также краткая информация, передаваемая по радио о ходе советско-финляндской войны, нас, конечно, не удовлетворяла. Мы стремились знать как можно больше об этой войне, о действии наших войск, особенно артиллерии, и поэтому с жадностью слушали лекторов-международников из Политического управления округа. Задавали лекторам множество вопросов. Их ответы нас не устраивали. Некоторые молодые лейтенанты полка подали рапорт с просьбой направить их на фронт борьбы с белофиннами. То же сделал и я, но получил категорический отказ от командира полка.
В конце декабря месяца полк, а вместе с ним и наша полковая школа, сменил свое место дислокации, переехал в другой районный центр области г. Черкассы, теперь это областной центр одноименной области. Мы как-то быстро и почти совсем незаметно для местного населения покинули еще не совсем обжитые места Белой Церкви.
Батареи полка, полностью укомплектованные материальной частью артиллерии, лошадьми и имевшие полный комплект личного состава, совершили переход своим ходом, а остальные подразделения полка, в том числе и полковая школа, железнодорожным эшелоном.
Выгружались из железнодорожного эшелона и следовали к новому своему месту в г. Черкассы ночью.
Когда рано утром я осматривал орудия своего взвода в новом артиллерийском парке школы, то обнаружил, что одна из гаубиц стоит не со своим, а пушечным орудийным передком. Я сразу пришел в ужас – как так чужой передок?! А где же предок от гаубицы моего взвода? Мой помощник старший сержант руководил снятием гаубиц с железнодорожной платформы и транспортировкой их в парк. Вызвав старшего сержанта Филюту, я приказал ему немедленно разыскать передок от своей гаубицы.
Как потом выяснилось, в ночной темноте орудие было взято на стоящий рядом орудий передок пушки, принадлежащей дивизиону, а передок своей гаубицы оставлен среди других орудий на месте выгрузки эшелона.
Воспользовавшись тем, что служба внутреннего наряда полка еще как следует не стабилизировалась на новом месте, старший сержант Филюта незаметно заменил орудийные передка. Необходимо сказать, что об этом случае, который мог вызвать неприятные для полковой школы и для меня разговоры в полку, знали только я, помкомвзвода старший сержант Филюта и курсант взвода, исполняющий обязанности ездового корневой пары, фамилию его теперь не помню. Никто об этом никогда не проговорил ни слова. К моменту осмотра парка начальником полковой школы старшим лейтенантом Подоличем все орудия и зарядные ящики к ним были на своем месте и в надлежащем порядке.
Нас, командиров взводов полковой школы, поселили в небольшом домике, расположенном почти в центре города, принадлежащем квартирно-эксплуатационной части (КЭЧ) гарнизона. С лейтенантом Виктором Романовым мы занимали отдельную небольшую комнату, где была установлена большая печка, обогревающая сразу две комнаты. Так как топить печку можно было только из нашей комнаты, мы с Виктором договорились топить ее по очереди: неделю топлю я, вторую он. Дрова находились рядом в сарае. Воды в комнатах нашего домика не было. Воду необходимо было брать из артезианского колодца, который был тут же рядом с домиком. Нам то и не требовалось много воды, разве только чтобы умываться по утрам.
Первую неделю я исправно топил печку, и в обоих комнатах было тепло. Следующую неделю этим полагалось заниматься Виктору. Но в понедельник он пришел поздно и, сославшись на то, что уже поздно и в комнате еще относительно тепло, печку не истопил. Во вторник я пришел поздно, потому что присутствовал в школе на вечерней поверке. Придя домой, увидел спящего на кровати Виктора в шинели и сапогах; когда я его разбудил и спросил почему нет тепла, он ответил, что он не курящий и что у него нет спичек чтобы разжечь печку.
Всю вторую неделю мне пришлось топить печку вместе с Виктором. И здесь обнаружилось не только его неумение заниматься такими делами, но и явное его нежелание. Надо пойти в сарай и принести дрова, прежде разрубив их для необходимого размера, растопить печку, выгрести лишние угли и золу, следить за горением дров в печке, подбрасывая их, чтобы не затух огонь. Все это Виктор делал без должного желания. Мне ничего не оставались, как перейти жить в другой дом, где жил лейтенант Виталий Садчиков. С Виталием мы быстро и хорошо подружились и так жили вместе до выезда в лагеря.
В полковой школе шла хорошо налаженная, размеренная жизнь. Начальник полковой школы старший лейтенант А.А. Подолич оказался хорошим старшим товарищем для нас, молодых командиров взводов. Он к нам предъявлял, как нам казалось, жесткие требования, но был справедлив. Он старался оказывать нам всяческую помощь в нашем командирском становлении. За это мы его уважали, старались ни в чем его не подводить.
Каждый день недели был заполнен занятиями. Политические занятия, занятия по боевой подготовке, проводимые в классах, в парке и в поле, чередовались одно за другим строго по утвержденному расписанию. Никаких срывов занятий с отвлечением курсантов на хозяйственные работы не было и в помине. Даже очередную выводку конского состава школы проводили по субботам во второй половине дня, чтобы не отменять занятий. Дело, по-видимому, заключалось в том, что нам необходимо было выполнить шестимесячную программу подготовки младших командиров за пять месяцев. К первому мая 1940 г. нам предстояло произвести выпуск младших командиров и направить их в линейные батареи и дивизионы перед выходом войск в лагеря.
Иногда выводка конного состава затягивалась на несколько часов, так как ветеринарный врач полка, осматривающий лошадей, их так тщательно осматривал, проверяя чистку, поковку. Проверяя чистку лошади, он часто своим носовым платком проводил по крупу лошади. И, не дай бог, как говорили курсанты тогда, если на носовом платке окажется грязь. Тогда заставляет чистить снова лошадей всего взвода, а то и всей школы. Сначала выводили лошадь начальника школы, затем лошадь политрука школы. После этого шли лошади учебных взводов, сначала строевые, затем артиллерийские, впереди вели лошадь командира взвода. Иногда бывало так, что по чистоте лошади командира взвода делали заключение обо всех лошадях взвода, пропуская остальных лошадей уже чисто формально. Этого неписанного правила часто придерживались при выводке лошадей в полку.
Моя верховая лошадь по кличке Ленч не любила людей в белых халатах. Стоило человеку в белом халате поближе подойти к ней, как у нее глаза наливались кровью, она сразу же становилась на дыбы, бросалась на человека в белом халате. Чтобы ускорить выводку лошадей школы, мы иногда становили ее в голове колонны школьных лошадей. По дороге к столу комиссии ее подталкивали в бока, что она также не любила, злилась. К столу комиссии она подходила уже нашпигованная и злая. Стоило ветеринарному врачу полка в белом халате сделать несколько движений в ее сторону, как она тут же становилась на дыбы, вырывалась из рук коновода и стремительно летела на свое место в конюшне. Тогда следующих за ней лошадей смотрели с меньшим пристрастием, время выводки лошадей проходило быстро, оценки состояния лошадей школы удовлетворяли и комиссию и нас, представителей полковой школы.
На занятиях с курсантами, а также на своих ежедневных личных тренировках (артиллерийско-стрелковый тренаж, верховая езда в манеже, стрелковая тренировка и прицельная стрельба из пистолета или револьвера) незаметно проходили дни, недели и месяцы. В апреле месяце наступила такая теплая погода, что уже к пятому числу перешли на летнюю форму одежды. Теперь почти все занятия проходили в парке или поле.
А на международной арене сгущались тучи начавшейся второй мировой войны. Обнаглевший Гитлер почувствовал, что ему не грозит нападение с востока, что наша страна не нарушит подписанный недавно пакт о ненападении, продолжал творить свое черное дело.
Пользуясь бездействием армий и правительств Англии и Франции, объявившим войну Германии после вторжения ее войск в Польшу, 9 апреля 1940 г. соединения немецко-фашистской армии без объявления войны вторглись в Данию и оккупировали ее территорию. В тот же день началось вторжение немецко-фашистских войск и в Норвегию, которое через два месяца завершилось полной оккупацией этой страны.
Наш военный городок располагался на окраине города. Сразу же за городком проходила железнодорожная насыпь, за которой была территория летнего лагеря частей Черкасского гарнизона. Прилегающие к лагерю поля не обрабатывались, а посему использовались частями для проведения занятий. Здесь же был примитивно оборудован небольшой артиллерийский полигон для стрельбы специальными винтовочными патронами из вкладных стволиков к орудиям. На этом полигоне мы проводили занятия по обучению курсантов стрельбе из орудий прямой наводкой по неподвижным целям, а также небольшим макетам движущихся танков. На этом поле проходили и конно-батарейные учения или занятия.
На конно-батарейные занятия я выводил обе 122-мм гаубицы и зарядные ящики к ним. Запряжки орудий и зарядных ящиков состояли из трех пар лошадей – корневая пара, средний и передний вынос. На эти занятия выводился весь личный состав взвода. Из курсантов назначались командиры орудий, орудийные номера (орудийные расчеты) по шесть человек каждый, а также двенадцать ездовых. Итого – двадцать шесть курсантов и двадцать семь лошадей, включая и мою верховую лошадь. Остальные три курсанта взвода задействованы для несения службы внутреннего наряда по казарме и конюшне школы.
На конно-батарейных занятиях отрабатывались вопросы построений в колонну и развернутым фронтом, движение в колонне и развернутым фронтом на различных аллюрах – шагом, рысью, галопом, в карьер. Например, при переходе с шага на рысь, по команде «Рысью!» до исполнительной команды «Марш!» орудийные номера должны быстро без суеты занимать места: трое на сидении орудийного передка, а трое – на подручных лошадях орудийной упряжки. Здесь не зевай! А то придется догонять и уже на большем аллюре садиться на подручную лошадь или сидение орудийного передка. Правда, езда на подручной лошади была не из приятных – надо уметь на ходу сесть на лошадь и ехать потом на ней без седла. А это удовольствие не из приятных, особенно если лошадь тяжелая в ходу. При переходе на шаг – команда «Шагом марш!» – одновременно означает, что орудийные номера должны занять свои места по бокам или за орудием, как двигались до перехода на рысь. Все команды перестроения и перехода с одного аллюра на другой подаются условными знаками клинком (шашкой), а командиры орудий дублируют их голосом.
Не знаю, кто как, я же любил конно-батарейные учения.
Вот она, артиллерийская батарея на конной тяге!
На стремительном галопе мчится батарея развернутым фронтом. Все четыре орудийные упряжки выровнены, как на параде. Выносные пары лошадей упряжки каждого орудия вытянулись до предела и, словно птицы вихрем летят вперед, и только корневая пара упряжки лошадей, кажется, прыгает по земле. Орудия, подпрыгивая с кочки на кочку, оставляя за собой плотный шлейф пыли, кажется, вот-вот должны перевернуться вместе с орудийными номерами, так подпрыгивающими на передках, что как будто и впрямь не сидят, а все время стоят на полусогнутых ногах, крепко вцепившись руками за поручни и друг друга.
Слева от первого выноса, то выскакивая на несколько метров вперед, то отставая почти на целый корпус лошади, скачут на своих лошадях командиры орудий, сосредотачивающие всё свое внимание то на орудийном расчете, то на командире, несущемся таким же карьером впереди середины фронта батареи, с поднятым ввысь клинком. Никакой команды голосом здесь не услышишь. Все команды подаются только условными знаками клинком и выполняются мгновенно всеми орудиями.
Вслед каждому орудию движется упряжка зарядного ящика.
Лошадь командира, скачущего впереди, приостановилась, чуть приподнявшись на дыбы. Остальные лошади, кажется, тоже замедлили шаг. Взмах клинком над головой, как будто он старается нанизать невидимую птицу. Мгновенно все орудия сразу сделали левый разворот строя на сто восемьдесят и остановились на одном месте. Еще один взмах клинком и орудийные расчеты с быстротой молнии покидают свои места на передках и подручных лошадях и мигом отцепляют орудия, снимая его с передка. Запряжки с места почти галопом продвигаются на несколько десяток метров вперед и останавливаются. Еще одно мгновение, и лотки со снарядами и зарядами, вынутые из ящиков орудийных передков, уложены справа сзади от орудий. Упряжки, ведомые командиром отделения тяги батареи, на рысях уходят в ближайшее укрытие. Спустя несколько секунд движение у орудий прекращается. Орудийные номера в полусогнутом положении на одном колене заняли свои места у орудий, и только командиры орудий стоят во весь рост с высоко поднятой правой рукой.
Батарея к бою готова!
Этот кульминационный период готовности батареи к ведению огня мне всегда напоминал тот картечный залп батареи, который нам, курсантам Ростовского артиллерийского училища, показали в первые дни пребывания в Саратовских лагерях в 1938 г.
В начале апреля ко мне в Черкассы приехали мои родители – мать и отец. Из Кременчуга по Днепру на пароходе путь к Черкассам был уж не так далек, как это казалось. В воскресенье рано утром слышу необычный стук в дверь. Кто бы это мог быть? Оказывается, отец и мать. Ничего не сообщив мне в письме, полученном от них накануне, решили проведать своего сына, посмотреть, как он живет. Я, конечно, обрадовался их приезду, хотя и был огорчен тем, что у меня ничего не было, чтобы их угостить. Это были дорогие для меня гости…
Мой сосед по комнате лейтенант Виталий Садчиков в эту ночь предусмотрительно не появился дома. Мы весь день и ночь провели в разговорах и рассказах, каждый о своем: родители расспрашивали у меня подробности моей армейской жизни, а я о жизни в родной деревне и моих друзьях-сверстниках. Рано утром в понедельник я уже провожал родителей на Черкасской пристани обратно в Кременчуг.
Судя по разговорам и поведению моих родителей, они остались довольны моим положением и службой в Красной Армии, а также тем, что смогли более подробно узнать о моей жизни. Мы строили планы новой встречи на моей родине во время моего очередного отпуска.
Мог ли я или они тогда знать, что это была наша последняя встреча перед долгой разлукой, вызванная приближающейся войной. Только осенью 1947 г. нам пришлось снова встретиться…
В середине апреля полковая школа переехала в летние лагеря. В лагерь переведен артиллерийский парк школы, курсанты разместились в лагерных палатках, мы же, командиры взводов, получили места в деревянных домиках, выстроенных тут же. Лошади остались в конюшнях на старом месте. Чтобы добраться из лагеря в конюшню требовалось времени не более десяти минут.
Шел завершающий период в обучении курсантов школы.
Теперь все занятия с курсантами проводились в поле, в парке. И только политические занятия проводились в специально оборудованных для каждого учебного взвода местах в районе палаточного лагеря.
В войсках идет осмысление, обобщение и внедрение в боевую подготовку частей и подразделений Красной Армии опыта германо-польской и советско-финляндской войн. Последняя закончилась подписанием 12 марта 1940 г. в г. Москве советско-финляндского мирного договора. В соответствии с договором граница севернее г. Ленинграда отодвигалась за линию Выборг – Сортавала. Теперь вражеские орудия не могли обстреливать г. Ленинград, как это могло быть ранее. Карельский перешеек, ряд островов в Финском заливе, небольшая территория с г. Куолярви и часть полуостровов Рыбачий и Средний отошли в СССР. Нашей стране передавался в аренду на тридцать лет полуостров Ханко с правом создания на нем военно-морской базы…
Германо-польская война выявила существенные изменения в содержании и характере операций начального периода войны. Фашистская Германия упредила своих противников в осуществлении мероприятий по мобилизации и развертыванию вооруженных сил. Военные действия вермахта в Польше показали возросшую роль внезапных массированных ударов заранее созданных группировок сухопутных войск и военно-воздушных сил. Впервые для прорыва обороны противника и развития успеха использовались крупные подвижные соединения – танковые дивизии, танковые и моторизированные корпуса, которые действовали в тесном взаимодействии с авиацией. Появились условия для осуществления маневра подвижными силами в глубине обороны противника, по обходу и окружению его. Это давало возможность увеличить глубину наступательной операции и повысить темпы ее проведения.
Приобретенный опыт в советско-финляндской войне прорыва мощного укрепленного района в условиях суровой и снежной зимы послужил дальнейшему развитию тактического и оперативного искусства нашей Армии, способствовал улучшению организационной структуры войск, совершенствованию управления войсками и их боевой подготовки, а также совершенствованию оружия и военной техники.
В стране идет интенсивная работа по увеличению промышленной базы артиллерии и стрелкового вооружения армии. На производство артиллерийских орудий, стрелкового вооружения и боеприпасов переводится ряд гражданских промышленных предприятий, строятся новые заводы.
В 1939 г. в войска поступает на вооружение автомат В.А. Дегтярева, 76-мм дивизионная пушка образца 1939 года, 37-мм и 85-мм зенитные пушки и другие артиллерийские орудия. В то же время чувствовалось значительное отставание в нашей стране в производстве средств механической тяги для артиллерийских систем.
Теперь главное в боевой подготовке было практическое овладение новой техникой и способами ее применения в бою. Вся боевая подготовка велась с учетом опыта боевых действий в Испании, у озера Хасан, на реке Халхин-Гол, в советско-финляндской войне, а также боевых действий уже начавшейся второй мировой войны. Все занятия и изучения в войсках максимально приближались к боевой обстановке.
На тактических занятиях с курсантами, будущими командирами орудий, я на своих занятиях отрабатывал вопросы действия орудия, огневого взвода и в целом батареи в различных видах боя с учетом быстро меняющейся обстановки. На марше отрабатывались вопросы отражения внезапной атаки пехоты, кавалерии и танков противника, а также действие артиллерийских подразделений при угрозе нападения с воздуха и в условиях химической опасности. Отрабатывались вопросы действия орудия, взвода и батареи в различных видах боя, не забывая вопросов инженерного оборудования боевых порядков и их маскировки. За повседневными напряженными занятиями незаметно протекало время, приближаясь к окончанию учебы.
В начале мая прошел торжественный выпуск курсантов полковой школы. Это были первые серьезные итоги нашей молодой командирской службы в рядах Красной Армии. Мы гордились тем, что все курсанты всех учебных взводов полковой школы успешно сдали выпускные экзамены, получили звания сержантского состава, в основном – «сержант» и только некоторые «младший сержант».
Сержанты и младшие сержанты – выпускники полковой школы – направились в артиллерийские батареи дивизионов обоих дивизионных полков для прохождения дальнейшей службы в качестве командиров отделений и орудий.
Мы, командиры учебных взводов полковой школы, получили передышку в проведении занятий, которые в последнее время отличались своей интенсивностью. В полковой школе теперь остались только командование школы, командиры учебных взводов и младшие командиры сверхсрочной службы – старшина школы, помощники командиров взводов и командиры отделений, на долю которых теперь приходилось содержание в надлежащем порядке конного состава школы и материальной части артиллерии, приборов и стрелкового оружия.
Мы, командиры учебных взводов полковой школы, надеялись на наши первые командирские месячные отпуска, но ввиду осложнений международной обстановки все отпуска командованием округа были запрещены. Уже два года я не был на своей родине. А как хотелось появиться в родной деревне в форме лейтенанта Красной Армии. В нашем большом селе, охватывающем несколько хуторов, в командирах Красной Армии ходил только один человек – председатель сельского совета Ильяш. И то он был младшим лейтенантом запаса. С ним мне пришлось встречаться только летом 1938 г., когда курсантом Ростовского артиллерийского училища приезжал в отпуск в родное село…
С большим интересом воспринят Указ Президиума Верховного Совета Союза ССР от 7 мая 1940 г. об установлении генеральских и адмиральских званий для высшего командного состава Красной Армии и Военно-Морского флота. Газета «Правда» начала печатать фотографии: сначала первых генералов армии Г.М. Жукова, К.А. Мерецкова и И.В. Тюленева, затем первых генерал-полковников – И.Н. Воронова и В.Д. Грендаля.
Затем были напечатаны фотографии генерал-лейтенантов и генерал-майоров как общевойсковых, так и всех других родов войск, а также фотографии высшего командного состава Военно-Морского флота.
В эти же дни всю страну облетело сообщение о том, что Народным Комиссаром Обороны Союза ССР назначен Маршал Советского Союза С.К.Тимошенко. Бывший Нарком Обороны Маршал Советского Союза К.Е.Ворошилов возглавил Комитет Обороны при Совете Народных Комиссаров Союза ССР.
А события в Европе развиваются нарастающими темпами.
10 мая фашистская Германия начала осуществлять так называемую французскую компанию против Франции, Люксембурга, Бельгии и Нидерландов, завершившуюся подписанием 22 июня акта о капитуляции Франции.
11 июня 1940 г. в войну против Великобритании и Франции вступает Италия.
Расправившись с Францией Гитлер в июле 1940 г. дал указание о подготовке немецко-фашистских войск к вторжению в Англию. Но как уже потом стало известно, операция «Морской лев» была рассчитана на устрашение англичан и главным образом служила целям дезинформации в начавшейся подготовке к нападению на СССР.
С началом второй мировой войны Германия навязала Румынии кабальные экономические соглашения. Румыния превращалась в плацдарм для нападения на нашу страну. В этих условиях Советский Союз потребовал от Румынии решить так называемый бессарабский вопрос, то есть возвратить Бессарабию, захваченную в 1918 г., и передать нам северную часть Буковины, населенную украинцами.
Правительство Румынии пошло навстречу нашим предложениям. На территорию и Северной Буковины введены войска созданного на базе Киевского особого военного округа, Южного фронта под командованием генерала армии Г.К. Жукова.
Большая часть Бессарабии была воссоединена с Молдавской АССР, которая со 2 августа 1940 г. преобразована в Молдавскую Советскую Социалистическую Республику. Северная Буковина и часть уездов Бессарабии с преобладанием украинского населения воссоединена с Украинской ССР.
В конце лета 1940 г. наш полк передислоцировался в областной центр г. Ровно. Этот небольшой городок насчитывал в то время немногим более сорока тысяч жителей, почти ничем не отличался от других городов Западных областей, недавно вошедших в состав Украинской ССР.
Тыловые подразделения полка, в основном склады, и остатки полковой школы прибыли сюда по железной дороге, а штаб полка с батареями – с летних лагерей после завершения летней учебы и общевойсковых тактических учений.
Военный городок нашего 276-го артиллерийского полка располагался рядом с небольшим городком штаба и управления нашей 135-й стрелковой дивизии у самого начала бульвара имени Т.Г. Шевченко, основной улицы, пересекающей город на две примерно равные части.
Город выгодно отличался своей чистотой улиц, обилием зеленых насаждений и деревьев, разнообразной архитектурой зданий, особенно на бульваре имени Т.Г. Шевченко. Местное украинское население относилось к нам, командирам Красной Армии, с подчеркнутой вежливостью и приветливостью, чего нельзя сказать о лицах польской национальности, проживающих на территории города.
После устройства на новом месте, нас, командиров учебных взводов полковой школы, начали назначать в суточные наряды – дежурными по штабу дивизии, дежурными по полку и начальниками гарнизонных караулов. Так как основная масса подразделений дивизии и полка со своими штабами находилась в летних военных лагерях, а затем на общевойсковых корпусных учениях, то служба внутреннего наряда не была нам в тяжесть.
Отсутствие курсантов давало нам возможность больше уделять времени самообразованию, а также совершенствованию верховой езды на лошадях, которая зачастую заканчивалась импровизированным соревнованием по рубке лозы. Каждый стремился выйти победителем в этом престижном в то время соревновании – срубить шашкой на галопе большее число выставленных в определенном порядке веток лозы. Выходные дни использовали для знакомства с городом, его достопримечательностью – парком имени Тараса Григорьевича Шевченко, где в субботние и воскресные вечера на открытой площадке устраивались танцы, привлекающие значительную часть молодежи города. Играли на танцах самодеятельные оркестры предприятий, учреждений и организаций города. Другая часть молодежи коротала свое время в кинотеатре, ресторанах и кафе или же просто прогуливалась по аллеям парка. За сравнительно короткое время мы сумели побывать всюду, где была местная молодежь. Местная молодежь вела себя более чинно и вежливо, чем это мы привыкли видеть у себя в Белой Церкви или в Черкассах. Свой темперамент она проявляла в танцах и играх, стихийно возникавших, поддерживая свой национальный колорит.
Как и некоторые другие лейтенанты, я самостоятельно устроился жить на частной квартире. За сравнительно небольшую плату я снимал небольшую комнату со столом два раза в день – в завтрак и ужин. К моему подъему – шесть часов тридцать минут – гостеприимная хозяйка дома накрывала в гостиной стол легким завтраком с горячим чаем. А вечером к моему ужину собиралась вся семья. Центральное место за столом занимала хозяйка дома, рядом ее достопочтенный муж, который, кажется, никакого права и веса не имел в своем доме ввиду своего преклонного возраста, и их засидевшаяся в девицах дочь. Мое место было с четвертой стороны стола, справа от меня – хозяйка дома, слева – ее дочь. Первые дни все это для меня было непривычно, так как мне только одному приходилось есть, и в то же время разговаривать с ними, а им только разговаривать со мной. Они непрерывно меня расспрашивали о жизни и порядках в нашей стране, на моей родине. Их интересовали буквально всякие мелочи нашей жизни. Эти беседы в первые дни затягивались на несколько часов. Однако вскоре я начал вносить в них свои коррективы, ссылаясь на необходимость подготовки к занятиям на следующий день.
Ровно в семь часов утра коновод подавал мне к дому оседланную лошадь и я, под пристальным взгляом хозяйки дома, отправлялся на службу в полк. Вечером возвращался на квартиру, как правило, пешком.
Иногда вечером беседы переключались на международные темы. Всех тревожило разгорающееся пламя второй мировой войны, захватывая все большую и большую часть Европы, да и не только Европы.
В августе начались массовые удары немецкой авиации по городам Великобритании. 27 сентября представители Германии, Италии и Японии оформили агрессивный союз, направленный на дальнейшее развертывание агрессии и расширения второй мировой войны, вошедший в историю как Берлинский пакт 1940 г. По этому пакту Германии и Италии отводилась ведущая роль установления так называемого нового порядка в Европе, Японии – в Азии. Закреплялись взаимные обязательства сторон в оказании политической, экономической и военной помощи друг другу. Предусматривался раздел мира между тремя этими империалистическими государствами.
Лагерный период учебы войск закончился большими общевойсковыми учениями, в которых принимали участие все части нашей дивизии, в том числе и дивизионы, батареи и штаб нашего артиллерийского полка. Однако, чтобы получить дивизии высокую оценку за все учения, необходимо было показать проверяющим умение оборудовать и организовать работу на командном пункте дивизии. Для этого за городом на дивизионном стрельбище, солдатами саперного батальона дивизии и саперами стрелковых полков был оборудован командный пункт дивизии. Этот пункт поразил нас своими размерами и объемом инженерных работ, что не подтвердилось в дальнейшем – в ходе Великой Отечественной войны.
Учения войск закончились инспекторским смотром войск, в том числе инспекторским опросом всего личного состава, как установленной формой выявления предложений, заявлений и жалоб военнослужащих. Предложения, заявления и жалобы излагаются устно или подаются в письменном виде лицу, производящему опрос, которое в установленном порядке принимает меры для их разрешения.
При инспекторском опросе командиров взводов нашего полка несколько лейтенантов – командиров взводов батарей подали заявление инспектирующему о переводе их на службу в другую часть. Свою просьбу они мотивировали унижающей человеческое достоинство грубостью командира полка майора Тараненко по отношению к ним.
Весть об этом чрезвычайном происшествии с быстротой молнии облетела всех нас. До нас не доходили подробности этой грубости, но тут же припомнился случай, происшедший в полку еще в Черкассах.
На очередном совещании командного состава полка майор Тараненко прибыл чем-то разъяренным. Это мы заметили еще при приеме рапорта начальника штаба полка, также в звании «майор». Командир полка несколько раз прерывал рапорт и требовал рапортовать сначала потому, что рапортующий вместо обращения «товарищ майор» называл его «товарищ командир полка».
Беглым, колким взглядом осмотрев присутствовавших командиров на совещании, майор Тараненко остановил свое внимание на молодом лейтенанте, только что возвратившемся из отпуска и решившем отпустить усы. Грубо указывая пальцем на лейтенанта, майор Тараненко почти криком спросил:
– Что это такое?!
– Усы! – Ответил, подхватываясь с места и бледнея, лейтенант.
– Сбрить! Немедленно сбрить! – Грубо выкрикнул майор Тараненко.
Бедного лейтенанта пулей вынесло из помещения. Он бегом направился в парикмахерскую и через некоторое время появился вновь, сильно краснея, но уже без усов:
– Ваше приказание выполнил! – Отрапортовал лейтенант.
– То-то же! – без тени смущения сказал майор Тараненко, пронизывая острым взглядом «провинившегося» лейтенанта…
Такое тогда грубое поведение командира полка майора Тараненко на совещании командного состава полка как-то начало забываться, но теперь его напоминание принимало новую окраску. Теперь в разговорах между собой начали припоминаться и другие грубые выходки майора Тараненко с подчиненными.
С наступлением осени, осеннего очередного призыва в ряды Красной Армии, наступило время и нового формирования курсантского состава полковой школы. В этот период произошли некоторые изменения в составе командиров учебных взводов полковой школы. Вместо лейтенанта Лазарева Ивана командиром огневого учебного взвода, осуществляющим подготовку командиров орудий пушечных батарей, назначен лейтенант Роман Брагинский, только что прибывший в полк после окончания артиллерийского училища.
Где-то в конце пятидесятых или в начале шестидесятых годов, мне, будучи начальником учебной части и исполняя должность начальника военной кафедры Куйбышевского индустриального института, пришлось встретиться с Романом Борисовичем Брагинским. Он был в чине полковника и должности начальника штаба артиллерии Приволжского военного округа. Уже тогда на себя обратило внимание то, что к этому времени он, судя по академическим значкам на его кителе, окончил две военные Академии Советской Армии. Вскоре он уехал из Куйбышева, и нам так и не удалось подробно обо всем поговорить. И вот в газете «Красная Звезда» от 22 февраля 1994 г. читаю, что в редакцию поступил ряд Указов Президента РФ о присвоении почетных званий. За заслуги в научной деятельности почетное звание «Заслуженный деятель науки Российской Федерации» присвоено Брагинскому Роману Борисовичу – доктору военных наук, профессору Военной артиллерийской академии имени М.И. Калинина.
Нам много времени пришлось находиться в городе Ровно.
В конце ноября полк передислоцирован в военный городок, распложенный в шести километрах от г. Креминец Тернопольской области.
На должность командира полка в это же время прибыл полковник Дергачев из Киевского артиллерийского училища. Нам не было объявлено, куда и на какую должность был переведен майор Тараненко.
Полковник Дергачев активно начал налаживать боевую подготовку подразделений полка на новом месте. При посещении занятий он спокойно реагировал на обнаруженные недостатки, давал деловые советы по их устранению. В его действиях, советах чувствовался не только большой жизненный опыт, но и методическое мастерство. Моральный климат среди командного состава полка заметно улучшился, никто уже не помышлял уходить из полка.
С вступлением на должность Народного Комиссара Обороны Маршала Советского Союза С.К. Тимошенко требования усилились: жизнь и все занятии в войсках максимально приближались к условиям боевой действительности. Теперь непременным требованием стало – учить войск тому, что требуется на войне и делать все так, как это делается на войне. Стали более частые и длительные выходы в поле подразделений и частей с отрывом от мест дислокации. Личный состав приучали к самообслуживанию. Один день в неделю питались сухим пайком и чаем. На полевых занятиях стало практическое приготовление пищи самими солдатами из различных концентратов.
С разрешения командира полка я со своим учебным взводом в полном составе три раза за зиму выезжал на полевые занятия с отрывом на несколько дней (последний раз на неделю) от казарм полка. Это же проделывали и некоторые другие учебные взвода.
Поднявшись рано утром по учебной тревоге, забрав всех лошадей, орудия, зарядные ящики, получив продовольствие и фураж, мы отправились в заранее выбранный район. На опушке леса разбивали лагерь: строили шалаши или землянки для людей, укрытия для лошадей, оборудовали окопы полного профиля для орудий. И приступали к занятиям по боевой подготовке: построение параллельного веера орудий взвода, подготовка орудий к ведению огня с закрытой огневой позиции, отражение нападения пехоты и танков противника на огневую позицию взвода или батареи, ведение огня прямой наводкой по неподвижным и подвижным целям. В ходе занятий осуществляли перемещение боевого порядка на значительное расстояние. На марше отрабатывали вопросы отражения атаки пехоты и танков противника, действия в условиях угрозы воздушного нападения, отрабатывались приемы защиты от химического оружия. Первое время, не привыкшие к такой походно-боевой жизни курсанты роптали, но потом, втянувшись, с интересом относились к занятиям, с неохотой возвращались на зимние квартиры. Возвращались посвежевшие, опаленные ветром и морозами, но бодрые, готовые выполнять боевые задачи в любых условиях. Мне нравились такие занятия с курсантами, будущими командирами орудий. Но они требовали необходимой предварительной подготовки и повышенного внимания к личному составу в период жизни в полевых условиях. Правда, не все командиры учебных взводов полковой школы стремились к таким выходам на занятия в поле в зимних условиях. Полковая школа в полном составе ни разу не выходила на такие занятия в поле. Да может, этого и не нужно было для всех учебных взводов школы.
Зима 1940-1941 гг. оказалась очень снежной в этих краях. Снега везде было навалено предостаточно. От селения до селения, пробитые в снегу дороги так местами глубоко скрывались сугробами, что на отдельных участках двигаться проходилось как бы в снежном коридоре.
Как-то раз мне пришлось спускать орудие – 122-мм гаубицу образца 1910-1930 года – по крутому спуску дороги в таком снежном коридоре. Сняв гаубицу с орудийного передка, мы вдвоем со старшим сержантом Филютой спускали ее стволом вперед, нажимая для торможения на хобот орудия. В это время с противоположной стороны снежного тоннеля приближались двое саней с местными жителями, запряженных парой лошадей. Когда они увидели, что с горы к ним навстречу движется орудие (нас за щитом не было видно), то люди бросили лошадей и с криком «Тикай, братцы!» разбежались в разные стороны, бросив все. Только убедившись в своей безопасности, они остановились, а затем возвратились к своим саням. Смеху потом было сколько!
Большое место в боевой подготовке войск стало занимать боевое слаживание подразделений – обучение солдат и командиров совместным действиям в составе подразделений – отделений, взвода, батареи, дивизиона и полка. В ходе боевого слаживания у личного состава вырабатывались навыки, умения, морально боевые и психологические качества, необходимые для четкого выполнения функциональных обязанностей у группового оружия – действии орудийных номеров при ведении огня, например, по атакующим танкам, согласованности в выполнении боевых задач.
Менялось не только вооружение, но и экипировка солдат и командиров Красной Армии. Так, головной убор личного состава Армии, изготовлявшийся из шерстяных и других тканей, существовавший с 1919 года, получивший народное название «буденовка» с учетом опыта советско-финляндской войны был заменен более теплой шапкой-ушанкой. Для советских людей «буденовка» осталась символом легендарных побед одержанных Красной Армией в годы Гражданской войны и военной интервенции 1918-1920 г.
Мы с лейтенантом Брагинским жили на одной квартире в г. Кременец и каждый день в полк и обратно ездили верхом на своих лошадях. Один из курсантов моего или же его учебного взвода подавал нам на квартиру к шести часам утра лошадей, и мы совершали шестикилометровый путь в полк верхом на лошадях. В свои молодые лейтенантские годы мы не испытывали тяжести такого ежедневного пути не зависимо от погоды. Начальник полковой школы старший лейтенант А.А. Подолич так же жил в городе, но ему каждый день подавались сани, запряженные парой лошадей.
Однажды в пургу, посланные за начальником полковой школы сани в полк не возвратились. Была поднята тревога и организованы поиски. Только на третьи сутки курсант, лошади и сани были обнаружены в разных местах одного селения, где очутились, сбившись с дороги во время сильной пурги. Все обошлось хорошо, никто не пострадал. Мы с лейтенантом Брагинским в дни пурги оставались на ночлег в полковой школе.
Кроме полевых занятий, часто по воскресеньям в составе учебного взвода выходили на лыжах в лес на прогулку. Один такой выход моего учебного взвода чуть не закончился происшествием.
После завтрака всем взводом на лыжах по пересеченной местности мы направились в ближайший лес. Когда мы были уже в лесу, неожиданно разыгралась сильная пурга с обильным снегопадом. А я, как на беду, не захватил с собой ни компаса, ни топографической карты местности, понадеявшись на хорошую погоду. На расстоянии нескольких метров уже ничего не было видно, ни людей, ни деревьев, а тем более дороги, занесенной снегом. В итоге мы заблудились в лесу. На наше счастье был небольшой мороз. Только в понедельник к вечеру, голодные и усталые, но без потерь, мы возвратились в полк. В полку уже организовали поиски пропавшего взвода. Только то, что мы прибыли все одновременно, никто не имел обморожения, оградило меня от дисциплинарного взыскания, хотя начальник полковой школы и сделал мне разнос. А командир полка предупредил, что выходить в поле без компаса и топографической карты опрометчиво.
Начало Нового 1941 г. как-то прошло незаметно в повседневной напряженной учебе и службе. Международная обстановка не давала повода для ослабления усилий по повышению боевой готовности Красной Армии, что конкретно для нас означало – это повышение качества подготовки младших командиров, способных управлять орудием в бою.
С началом года немецко-фашистские войска начали высаживаться в Северной Африке. В наших газетах появилось сообщение о том, что там сосредотачиваются части так называемого Африканского корпуса под командованием генерала Э. Роммеля. Перейдя в наступление в конце марта, итало-германские войска во второй половине апреля достигли ливийско-египетской границы. Одновременно с военными действиями в Европе и Северной Африке, происходит дальнейшее расширение агрессии империалистической Японии в Китае. Японские войска, наступая в глубь территории Китая, начали оккупировать его южные районы, захватили северную часть французского Индокитая. Соединенные Штаты Америки весной 1941 г. ввели свои войска в Гренландию, а затем в Исландию, создав там свои военные базы.
У меня чудом сохранилась небольшого размена фотография, на которой лейтенанты Р.Б. Брагинский, И.Д. Гайдукевич и я, с папиросами в зубах, запечатлены в последние дни нашего пребывания в г. Кременец. С обратной стороны на ней надпись: «г. Кременец Тернопольский области, март 1941 г.». Это фотография, как и первые две, о которых упоминалось выше, мне очень дороги как память тех уже далеких теперь юношеских лет, лет нашей молодости, лет нашего возмужания в рядах нами любимой Красной Армии.
В конце марта наш полк снова меняет свое место дислокации. На этот раз своим ходом мы отправляемся в г. Изяслав – районный центр Хмельницкой области.
Полк двигался двумя колоннами: штабная батарея и первый дивизион составляли первую колонну, второй дивизион и полковая школа составляли вторую колонну.
Вымощенная булыжником дорога создавала такой шум от катящихся по ней деревянных колес орудий со стальными обводами, что ничего, кроме всепоглощающего шума не было слышно. Колонна шла переменным аллюром – то рысью, то шагом. Когда, придержав своего коня, я пропускал орудия взвода мимо себя, то увидел, что у второй упряжки ретиво идущей рысью, нет на прицепе орудия. Не раздумывая, я повернул эту орудийную упряжку в обратном направлении и, примерно через полкилометра увидел на дороге свое орудие – 122-мм гаубицу. Быстро взяв орудие на передок, рысью догнали свою колонну. Оказалось, что при движении рысью, при такой тряске по булыжнику, петля хобота орудия соскочила с крюка передка орудия и ездовые этого не заметили, так как было уже темно. Хорошо, что это было сразу обнаружено мною. Никому не пришлось краснеть перед начальством за «утерю» орудия на марше.
Полк разместился в военном городке, который ранее занимал кавалерийский полк. Лошадей разместили в хорошо оборудованных конюшнях. Для обучения верховой езды, кроме открытого, здесь был еще приличный крытый манеж. Казармы для личного состава были также добротные, трехэтажные кирпичные здания. Часть командного состава полка расположилась рядом с военным городком. Нас, лейтенантов-холостяков, разместили в недавно построенном деревянном домике, по два-три человека в комнате. При первом же дожде крыша и потолки комнат протекли, на полу появились лужи. Хорошо, что дело шло к лету, было уже тепло, но сыро.
Через некоторое время я перешел жить в одну из комнат дома командного состава вместе со старшиной сверхсрочной службы Корнийко, исполняющим обязанности начальника ОВС (отдела вещевого снабжения) полка. В коридоре этой квартиры жили еще две семьи командиров кавалерийского полка, ожидавшие переезда на новое место.
Очень мало нам было отведено времени на устройство на новом месте. Учеба в учебных взводах полковой школы не прекращалась. Интенсивность ее все больше нарастала. Теперь, с наступление тепла, через каждые два-три дня я со своим огневым взводом выезжал на занятия в поле, отрабатывая вопросы управления огнем орудия в различных видах боя и различных условиях обстановки.
Возвращаясь с очередных полевых занятий, мой огневой взвод на этот раз шел обыкновенной рысью, когда орудийные номера, как обычно, занимали свои места на орудийных передках и на подручных лошадях. Пропуская орудия мимо себя, что я часто делал на марше, я заметил, что у первого орудия дышло вышло из гнезда короба. Это при спуске с косогора, который начинался, грозило накатом почти трехтонной массы орудия на лошадей упряжки с возможными травмами ног лошадей. Не раздумывая, я подал команду «Пешие, слезай!» и тут же ездовым «Шире шаг!». Уже у самого подножья косогора дышловое гнездо короба передка так врезалось в дорогу и затормозило сразу орудие, что лошади, как по команде, сели, что называется, на хвост. Корневые лошади еле удержались на передних ногах. Все обошлось хорошо, благополучно. Лошади не пострадали, и орудие не перевернулось. Земля так втрамбовалась в гнездо дышла короба, что ее еле сумели выковырять подручными средствами, чтобы поставить на свое место дышло.
Приближался праздник Первомая. На улице было по-летнему тепло, грело солнышко, зеленели листья на деревьях. Весна была сравнительно сухой и теплой.
На 1 мая полк участвовал в общегородской демонстрации. Почему-то на демонстрацию на этот раз были выведены батареи дивизионов в строевом расчете с материальной частью – орудиями на конной тяге. Они прошли по центральной улице города, мимо импровизированной трибуны с местным начальством, и затем последовали в свой городок.
Дежурным по полку на этот раз был начальник полковой школы старший лейтенант А.А. Подолич, мне пришлось быть его помощником. Такая служба наряда в праздничные дни считалась почетной и более ответственной, чем в обычные дни. А так как личный состав линейных батарей полка участвовал в демонстрации, то основное дежурство по полку и гарнизону обеспечивала полковая школа.
С каждым днем возрастала международная напряженность. Фашистская Германия продолжала захватывать одно за другим государства Европы. В марте германские войска вторглись в Болгарию. В апреле итало-германские войска вторглись в Югославию и Грецию и к концу месяца оккупировали их. Таким образом, все страны Западной и Центральной Европы оказались оккупированными фашистской Германией и Италией или же попали в зависимость от них. Теперь экономика и ресурсы этих стран всецело использовались Германией для подготовки войны против нашей страны.
Начали поступать сообщения о сосредоточении под различными предлогами немецко-фашистских войск на территории Польши и Румынии вдоль наших западных границ.
Уже в апреле месяце представители разведывательного отдела штаба Киевского особого военного округа читали в частях округа для командного состава частей и соединений закрытые лекции о сосредоточении немецко-фашистских войск в полосе округа. Так, на лекции, на которой мне пришлось присутствовать, докладчик, пользуясь большой схемой, как наглядным пособием, называл места на бывшей польской территории, соприкасающиеся с нашей новой западной границей, где сосредотачивались танковые, механизированные и пехотные дивизии немецко-фашистских войск, раскрывал их боевой состав, называл фамилии командиров дивизии, давал им краткую характеристику. Эта лекция настраивала нас на повышение бдительности, организованности и дисциплины, на повышение качества боевой подготовки своих подразделений. Все мы, как мне казалось, стали более собранными, анализировали обстановку и мероприятия нашего командования, о которых нам было что-либо известно.
В первой половине мая в полковой школе мы окончили теоретический курс обучения младших командиров. Я остался доволен итогами выпускных экзаменов курсантов своего учебного взвода. Контрольные нормативы по строевой, физической, огневой подготовке и огневой службе у штатных орудий курсанты выполнили с оценкой «хорошо» и «отлично». Курсанты показали хорошие знания материальной части артиллерии и приборов, правил их боевой эксплуатации, положений Уставов и Наставлений Красной Армии. Неплохие результаты на экзаменах показали и другие учебные взводы полковой школы.
С выходом частей дивизии, в том числе и подразделений нашего полка, в летние лагеря, выпускники полковой школы переданы в линейные батареи для продолжения службы.
После выхода дивизионов полка летние военные лагеря наш военный городок как-то сразу опустел. В нем остался ограниченный контингент личного состава, обеспечивающий в основном охрану городка и складов полка.
Старшим начальником в городке оставался теперь начальник полковой школы. Он не любил в школе безделья и потому через несколько дней организовал занятия с нами, командирами учебных взводов полковой школы, оставшихся без курсантов. Семь часов различных занятий в день не были для нас такими утомительными, как наши занятия с курсантами школы. Мы совершенствовали свое мастерство в артиллерийско-стрелковой подготовке, в конном деле, в стрельбе из личного оружия и по знанию основных положений существующих Уставов и Наставлений Красной Армии, в частности, Боевого устава артиллерии и Полевого устава Красной Армии. У нас теперь появилось больше свободного времени, которое каждый из нас использовал по-своему.
Несмотря на то, что теперь мы были относительно свободные от исполнения своих обязанностей по полковой школе и не зависимые от оставшихся подразделений полка на зимних квартирах, об отпуске хотя бы на несколько дней для поездки на родину не могло быть и речи. Приказом командующего войсками Киевского особого военного округа отпуска всем категориям военнослужащих в округе были запрещены до особого на то распоряжения.
Последние дни мая и особенно начало июня появилось неизвестно откуда взявшееся какое-то напряжение. Поползли всевозможные слухи, которые, почему-то, передавались шепотом. Некоторые из них были похожи на небылицы. А тем временем до нас дошли слухи, что полки дивизии, в том числе наш артиллерийский полк, не успев как следует сосредоточиться в военных лагерях, не дождавшись даже прихода воинского эшелона, где размещалась боевая техника, в срочном порядке были сняты с лагерей и направлены на новую западную границу для производства инженерных работ по ее укреплению. У всех как-то стало тревожно на душе. А там еще пошли слухи о нарушении германскими самолетами наших воздушных границ, о задержании подозрительных лиц, оказавшихся немецкими шпионами. Все какие-либо случайные события, на которые раньше не обратили бы внимание, теперь обставлялись всякими домыслами, догадками, предположениями. Появившийся где-то в поле или в лесу пожар приписывался враждебным действиям немецких шпионов. На появлявшихся незнакомых лиц смотрели с каким-то подозрением. Напряженности, казалось, наступает кульминационный период…
В такой обстановке 14 июня 1941 г. передано по радио, а затем на второй день появилось и в центральной печати сообщение ТАСС (Телеграфное агентство Советского Союза). Вот его полный текст:
«Еще до приезда английского посла в СССР г-на Криппса в Лондон, особенно же после его приезда, в английской и вообще в иностранной печати стали муссироваться сухи «о близости войны между СССР и Германией». По этим слухам: первое – Германия будто бы предъявила СССР претензии территориального и экономического характера, и теперь идут переговоры между Германией и СССР об заключении нового, более тесного соглашения между ними; второе – СССР будто бы отклонил эти претензии, в связи с чем Германия стала сосредотачивать свои войска у границ СССР с целью нападения на СССР; третье – Советский Союз, в свою очередь, стал будто бы усиленно готовиться к войне с Германией и сосредотачивает войска у границы последней.
Несмотря на очевидную бессмысленность этих слухов, ответственные круги в Москве всё же сочли необходимым, ввиду упорного муссирования этих слухов, уполномочить заявить, что эти слухи являются неуклюже состряпанной пропагандой враждебных СССР и Германии сил, заинтересованных в дальнейшем расширении и развязывании войны.
ТАСС заявляет, что: первое – Германия не предъявляла СССР никаких претензий и не предлагает никакого-либо, более тесного соглашения, ввиду чего и переговоры на этот предмет не могли иметь место; второе – по данным СССР, Германия так же неуклонно соблюдает условия советско-германского пакта а ненападении, как и Советский Союз, ввиду чего, по мнению советских кругов, слухи о намерении Германии порвать пакт и предпринять нападение на СССР лишены всякой почвы, а происходящая в настоящее время переброска германских войск, освободившихся от операций на Балканах, в восточные и северо-восточные районы Германии, связано, надо полагать, с другими мотивами, не имеющими касательства к советско-германским отношениям; третье – как это вытекает из его мирной политики, соблюдал и намерен соблюдать условия советско-германского пакта о ненападении, ввиду чего слухи о том, что СССР готовится к войне с Германией, являются лживыми и провокационными; четвертое – проводимые сейчас летние сборы запасных частей Красной Армии и предстоящие маневры имеют своей целью не что иное, как обучение запасных и проверку работы железнодорожного аппарата, осуществляемые, как известно, каждый год, ввиду чего изображать эти мероприятия Красной Армией как враждебные Германии, по меньшей мере нелепо».
Это заявление ТАСС до некоторой степени успокаивало нас. Но мы были реалистами и всем своим нутром чувствовали приближение вплотную к границам нашей Родины дыхания войны.
Как потом стало известно, что заявление ТАСС преследовало две цели: во-первых, еще раз на весь мир заявить, что Советский Союз не намерен в настоящее время нападать на Германию, и, во-вторых, вызвать ответную реакцию со стороны руководства Германии. Но фашистские правители никак не реагировали на него, что разоблачало их истинные намерения. Борясь за предотвращение войны, наша страна в то же время учитывала, что гитлеровцы способны на любую авантюру. Поэтому предпринимались срочные мены к повышению боеспособности и боеготовности Красной Армии.
[page]
ИДЕТ ВОЙНА НАРОДНАЯ
В начале
Утро воскресенья 22 июня 1941 года оказалось тихим, теплым. Взошедшее яркое солнце на безоблачном небе предвещало жаркий день.
Еще с вечера договорились с соседями по квартире днем пойти на прогулку в лес, расположенный недалеко от окраины г. Изяслава. С шести часов утра по центральному радиовещанию страны передачи шли без каких-либо изменений по заранее объявленной программе.
Раскинувшись на зеленой траве возле дома, я ожидал выхода своих знакомых для прогулки в лес, как вдруг выглянула из окно соседка и неестественным голосом закричала, что по радио выступает Молотов, началась война…
Начало выступления заместителя Председателя Совета Народных Комиссаров и народного комиссара иностранных дел В.М. Молотова я не застал, но застал его оценку случившегося… «Это неслыханное нападение на нашу страну является беспримерным в истории цивилизованных народов вероломством. Нападение на нашу страну совершено, несмотря на то, что между СССР и Германией заключен договор о ненападении и Советское правительство со всей добросовестностью выполняло все условия этого договора… Вся ответственность за это разбойничье нападение на Советский Союз целиком и полностью падает на германских фашистских правителей».
Правительство призвало советский народ еще теснее сплотиться вокруг Коммунистической партии и выразило непреклонную уверенность в том, что Красная Армия и Флот с честью выполнят свой долг перед Родиной. Заявление заканчивалось словами «Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами!»
Весть о нападении гитлеровской Германии на нашу страну с быстротой молнии разнеслась повсюду. И сразу ушла радость весеннего утра, и не казался столь ясным солнечный день, наш поход в лес, естественно, был отменен.
Теперь разговор был только о начале войны с Германией, о ее вероломном нападении на нашу страну. Припоминались подробности предшествующих дней: пролетающие высоко в небе самолеты с непривычным для нашего гулом, частые, почти беспрерывные железнодорожные составы с цистернами или товарными вагонами, идущими на запад, зарево пожаров в окружающих степях, подозрительные личности, снующие вокруг железнодорожной станции и военного городка, и многое другое.
Мы еще не знали, что многие наши города и населенные пункты уже лежат в развалинах и пылают от бомб и снарядов фашистской армии, что уже гибнут наши люди – пограничники, воины Красной Армии, мирные жители наших городов и сел.
Еще в четыре часа утра тысячи немецких орудий открыли огонь по нашим пограничным заставам, по воинским штабам, узлам связи и районам расположения частей и соединений Красной Армии. Одновременно тысячи фашистских бомбардировщиков с черной свастикой на крыльях вторглись в воздушное пространство нашей страны. Они совершили варварское нападение на многие города прибалтийских республик, таких как Белоруссия, Украина и Молдавия, а также на военные объекты в приграничной зоне. Особенно сильные удары с воздуха были нанесены по аэродромам, на которых находились наши боевые самолеты…
Вскоре по радио было передано важное сообщение.
В целях мобилизации всех сил народа на отпор фашистским агрессорам, Президиум Верховного Совета Союза ССР издал указ о мобилизации с 23 июня военнообязанных 1905-1918 годов рождения на территории всех военных округов, кроме Средне-Азиатского, Забайкальского и Дальневосточного. В ряде районов и областей страны вводилось военное положение, то есть все функции органов государственной власти в отношении обороны, обеспечения общественного порядка и государственной безопасности передавались военным властям.
135-я стрелковая дивизия из района своего расположения Дубно-Острог-Ровно спешила на помощь стрелковым дивизиям своего 27-го стрелкового корпуса, занимавших оборону: 87-я стрелковая дивизия в укрепленном районе УР №2 между Устюгом и Владимир-Волынский, а 124-я стрелковая дивизия в укрепленном районе УР №4 восточнее Сокаль, Кристинополь, которые с первых часов начала вторжения немецко-фашистских войск в этом районе, вступили в бой с танками и мотопехотой противника.
Части этих двух стрелковых дивизий совместно с пограничниками на 80-километровом участке от Владимир-Волынского до Кристинополя встали на пути мощной группировки противника, состоящей из 11 дивизий, в том числе 3 танковых, стремящихся с ходу овладеть г. Владимир-Волынский и г. Луцком, где размещался штаб нашей 5-й армии и так же г. Ровно.
Наш 276 артиллерийский полк 135-й стрелковой дивизии, как и артиллерийские полки других дивизий корпуса, занимал по-батарейно огневые позиции западнее г. Владимир-Волынский, усиливая подразделения УР №2 по прикрытию государственной границы в районе Устилуга. Батареи полка, обособленно от стрелковых подразделений дивизии, сражались с наступающим противником, нанося ему ощутимые потери, неся также потери своих солдат, сержантов и офицеров от артиллерийского огня и авиации противника…
Поднятые по тревоге стрелковые полки дивизии форсированным маршем выдвигались к границе, навстречу врагу. Обстановка, в которой оказались наши войска с самого начала войны, была невыгодной и чрезвычайно тяжелой. Непосредственно на границе находились только отдельные подразделения дивизии, занятые оборонительными работами. Главные же силы дивизии, выдвигаясь из глубины, занимали оборону с ходу под ударами противника. Сложность обстановки усугублялась тем, что немецко-фашистские захватчики артиллерийским огнем и бомбовыми ударами авиации вывели из строя значительное количество линий и узлов связи. Устойчивое управление войсками нарушилось. Диверсанты взрывали мосты и железнодорожные пути, телефонно-телеграфные линии, уничтожали воинские склады…
На запасных путях станции Изяслав формировался железнодорожные эшелон с военным имуществом и боеприпасами для частей дивизии. В крытые вагоны грузились снаряды и заряды для всех артиллерийских систем, ящики с патронами для пулеметов, винтовок, карабинов, пистолетов и револьверов, ящики с ручными гранатами, со стрелковым оружием – ручными пулеметами, винтовками, карабинами, имуществом полевой связи. Кроме того, в вагоны грузили вещевое имущество для солдат, сержантов и командиров, продовольствие для личного состава и фураж для лошадей.
От начальника эшелона узнал, что предполагается этим же эшелоном отправить часть пополнения для частей дивизии, срочно собранных из запаса первого разряда военкоматом. Эшелон должен отправиться сегодня вечером.
По штатному расписанию военного времени я, как командир учебного взвода полковой школы, числюсь командиром артиллерийской батареи дивизионной артиллерии и с объявлением мобилизации должен вступить в эту должность по указанию своего командира полка или же следовать в пункт формирования артиллерийского полка. Поэтому, по разрешению начальника полковой школы старшего лейтенанта А.А. Подолича, который в это время оставался старшим начальником на зимний квартирах полка, я также готовился к отправлению с этим эшелоном, чтобы попасть в свой полк. Подготовил походный чемодан с положенными в нем принадлежностями, необходимыми в повседневном быту. Считая, что война должна закончиться в течение нескольких недель, во всяком случае, до наступления холодов, я даже не взял с собой шинели. Попрощавшись с соседями по квартире, я ушел к эшелону в надежде помочь в чем-либо его начальнику.
Познакомившись с начальником эшелона, который носил три кубика на интендантских петлицах, посоветовал ему установить на паровозе полевой телефонный аппарат с дежурным связистом, чтобы иметь постоянную связь с машинистом паровоза.
К вечеру эшелон был полностью сформирован, вагоны загружены необходимым имуществом, продовольствием и боеприпасами. На вокзал прибыла команда в количестве 120 человек, призванных из запаса, и эшелон тронулся в путь по маршруту Изяслав, Шепетовка, Кривин, Здолбунов, Ровно, Киверцы.
Ночь прошла спокойно. Железнодорожники давали нашему эшелону «зеленую улицу», поэтому не задерживлись на станциях и полустанках. К утру, минуя станцию Ровно, эшелон приближался к станции Клевань. Здесь произошла непредвиденная задержка, дальнейший путь сдерживал красный свет семафора. Примерно через полчаса красный свет семафора сменился на зленный, и эшелон двинулся дальше.
Переехав небольшой железнодорожный мост через какую-то речушку, мы увидели приближающийся с запада самолет. Это был немецкий самолет-разведчик. При непосредственном приближении самолета к эшелону машинист начал маневрировать скоростями паровоза. Самолет, сделав облет нашего эшелона, удалился на запад.
Как только стали подъезжать к станции Цумань, навстречу нашему эшелону теперь уже летело три вражеских самолета. Это ничего хорошего нам не предвещало, и начальник эшелона подал команду: эшелон остановить, людям оставить вагоны и укрыться в складках местности подальше от железнодорожного полотна.
При первом бомбометании немецкие летчики плохо прицелились и сброшенные бомбы, пролетев железнодорожное полотно, разорвались в метрах 300-400 от железнодорожного пути, не причинив нам никакого вреда.
Это были первые вражеские самолеты и сброшенные с них бомбы, которые мы так близко наблюдали. У нас было какое-то двоякое чувство. С одной стороны -.любопытство, ведь мы еще не видели ни бомбежки, ни разрыва бомб и не знали того урона, который они могли причинить нам, а, с другой стороны – чувство самосохранения заставило нас укрываться в складках местности и бежать в сторону от железнодорожного полотна. Как потом некоторые рассказывали, когда бежишь и смотришь на падающие бомбы, то сам того не осознаешь, что бежишь в ту сторону, в которую летят бомбы…
При втором заходе одна бомба попала в третий от хвоста эшелона вагон. Имущество, находившееся в этом вагоне, разбросало взрывом во все стороны.
Когда самолеты противника улетели и мы были готовы двигаться дальше, к эшелону не возвратилась добрая половина команды приписного состава.
С согласия начальника эшелона, я взял себе карабин и несколько десятков патронов к нему в обоймах. Это необходимо было не только для стрельбы по снижающимся самолетам противника, но и для самообороны. Надеяться на пистолет с таких условиях было, по крайней мере, несерьезно.
Не успели проехать станцию Цумень, как в небе снова появились вражеские самолеты, летящие по направлению к нам. Теперь было уже такое предчувствие, что дальше наш эшелон не продвинется.
Эшелон остановился. Люди, покинув вагоны, разбежались в разные стороны. На этот раз действительно эшелон был остановлен навсегда. Первые же бомбы попадали в вагоны или же разрывались вблизи них. Из-за дыма, пыли, огня нельзя было разобрать, что там творилось на самом деле. Паровоз испускал свои последние пары, так как разорвавшаяся вблизи бомба изрешетила его осколками…
Я вышел на железнодорожное полотно и решил идти пешком до следующей станции или какого-либо населенного пункта. Время приближалось к вечеру, когда с запада на железнодорожном полотне показалась дрезина – небольшая железнодорожная тележка на четырех колесах, приводимая в движение вручную. На ней было два железнодорожника. Узнав от меня, что произошло на дороге, они повернули обратно, захватив с собой и меня.
До станции Киверцы мы не добрались, так как было разрушено полотно на очень большом участке пути.
К ночи я вышел на дорогу, надеясь попутным транспортом продвигаться дальше. Уже было совершенно темно, когда я вышел на дорогу, мне встретилась автоцистерна, заправленная бензином, водитель остановился и взял меня в кабину.
Пока было возможно, мы двигались на запад в направлении Киверцы. Но вот колонна остановилась, оказалось, что дальше движения нет – дорогу перерезали немецкие автоматчики. Следовавшие за нами автомашины повернули на боковые дороги и начали разъезжаться в разные стороны. Так же сделали и мы. По дороге водитель мне рассказал, что ищет свою часть – автобатальон, но не знает, где теперь он и что ему делать. Так проездили или прождали всю ночь, мы не встретили никого ни из моего полка, ни его автобатальона.
На рассвете нам повстречалась полуторка, кузов которой почти полностью был загружен людьми. В кабине этой машины сидел майор Ефремов, заместитель нашего командира полка по тылу. Мы обрадовались нашей встрече. Он рассказал, что полк в первых же боях понес большие потери людей, материальной части орудий и конного состава. Особенно понес большие потери штаб полка. Батареи, которые остались, действуют разрозненно, и он теперь направляется на зимние квартиры полка для формирования полка второго состава. Он предложил мне следовать с ним вместе…
Мы тогда еще не знали, что в эти дни в районе городов Дубно, Луцк, Ровно развертывается встречное сражение между наступающей немецко-фашистской 1-й танковой группой и наносящими контрудар нашими механизированными корпусами Юго-Западного фронта, получившим задачу разгромить танковую группировку противника. Более суток мы колесили в этом районе, маневрируя и уклоняясь от немецких танковых колонн и ударов авиации.
За эти сутки мы насмотрелись, как по центральным и проселочным дорогам небольшими группами и в одиночку движутся с запада на восток, казалось, нескончаемой цепочкой с небольшими разрывами гражданские люди и военные. Трудно было в каждом солдате угадать, кто это – рядовой, сержант или средний командир. Среди них были с оружием и без него, в гимнастерках с петлицами и без петлиц с явным признаком, что они были недавно сорваны. Некоторые были вовсе без гимнастерок, а в нательных рубахах. Одни шли обутые, другие несли сапоги или ботинки на палке или же на винтовке, используя ее как коромысло. Когда их спрашивали, из какой они части, куда и почему идут в одиночку и неорганизованно, то, понурив головы, отвечали, что их часть разбита и уничтожена, а он только один остался в живых. Таких одиночек одной и той же части встречалось множество, и все твердили одно и то же: часть разбита, все погибли, один я остался в живых…
Было ясно, что это солдаты и сержанты тех частей и подразделений, которые в первые минуты нападения фашистской армии на нашу страну подверглись уничтожающему удару. Они понесли большие потери, а их командиры или погибли в этом неравном бою, или же потеряли управление своими частям и подразделениями и связь с вышестоящим командованием. Это шла неорганизованная масса солдат армии, которая потеряла веру в свои силы, а может быть охваченная паникой, самопроизвольно двигалась на восток – подальше от места своего, где было разбито подразделение или часть – от места своего позора. Появляющиеся в небе самолеты противника заставляли их кидаться во все стороны от дороги, маскироваться в складках местности и встречающейся растительности. А фашистские истребители, спускающиеся на бреющем полете, сбрасывали небольшие бомбы и огнем из пулеметов наносили потери и усиливали панику в их рядах.
Вперемешку с солдатами на восток шли и первые беженцы из гражданского населения, не желающие попасть в руки чуждой им армии. С небольшими пожитками на плечах на восток шли женщины, старики и дети, встречались и конные повозки, нагруженные домашним скарбом и детьми. К повозке была привязана корова, за которой семенил теленок, и бежала собака. Немецкие летчики и их не жаловали.
Только к утру 25 июня мы подъехали к западной окраине г. Ровно. Город находился в зоне активных боевых действий и на рассвете подвергся варварскому ожесточенному налету немецко-фашистской авиации. Проезжая по городу, мы воочию убедились в том, что натворили фашистские изверги с этим некогда мирным, зеленым и красивым городом.
Центральная улица города – улица имени Т.Г. Шевченко -.на всем протяжении лежала в руинах домов, подвергшихся бомбардировке, когда большинство жителей еще спало. Многие развалины домов еще дымились, некоторые дома еще горели. По улице мы с трудом пробирались на машине, расчищая путь от обломков разрушенных домов. Жителей города почти не было видно. Большая их часть была погребена под руинами, другая часть ушла из этого района, спасаясь от повторного налета. Никаких спасательных работ никто не производил, да и некому было их делать. С щемящим до боли сердцем мы покидали этот еще недавно знакомый нам город…
Не успев переехать мост на реке Горынь вблизи старой крепости Острог, как встретили, идущие на запад некоторые части механизированного корпуса. На мосту встретились группы людей, идущих в противоположных направлениях. Здесь и состоялся открытый разговор между ними. Командир части, следующий на запад, только тогда поверил в серьезность обстановки и положения наших войск, когда люди находящиеся на мосту, были внезапно обстреляны пулеметным огнем из района крепости, хотя линия фронта, казалось, была еще далеко впереди на запад от этого района. Храбрость отдельных командиров, враждебно настроенных против нас, – «Вы, паникеры!» – тут же куда-то девалась. Им пришлось в пыли дороги носом рыть землю, спасаясь от вражеских пуль.
По прибытии в город Изяслав я тут же вступил в командование только что созданной гаубичной батареи (в полку на зимних квартирах оставалась материальная часть артиллерии полковой школы) в составе двух 122-мм гаубиц.
К вечеру одно орудие батареи с передковым запасом боеприпасов и еще двадцатью осколочно-фугасными гранатами заняло огневую позицию на юго-западной окраине города, прикрывая шоссейную и железную дорогу из Тернополя на Шепетовку. За ночь под моим руководством (командиров взводов и орудий еще не было) была оборудована орудийная позиция с окопом полного профиля и укрытием для боеприпасов и личного состава орудия. Так же спешно сформирована и пушечная батарея из двух орудий 76-мм пушек образца 1939 года, принадлежащих полковой школе.
Командиром дивизиона из этих двух батарей стал начальник полковой школы старший лейтенант А.А. Подолич, который не имел ни штаба, ни взвода управления, ни командного состава.
Из командного состава в нашем полку теперь только были майор Ефремов, старший лейтенант Подолич и я – лейтенант. Сейчас не помню, был ли еще кто из командиров, кажется, никто.
Кроме прибывших на машине вместе с майором Ефремовым были еще несколько человек старшин и старших сержантов сверхсрочной службы, несколько человек бывших курсантов полковой школы, оставленных на зимних квартирах, также сержанты и рядовые солдаты, собранные со всех подразделений полка, оставшихся на зимних квартирах. Здесь же были лошади и повозки полковой школы и подразделений обслуживания полка…
На второй день я был отозван с огневой позиции 122-мм гаубицы. Там остался старшим старший сержант сверхсрочной службы, фамилию которого я сейчас не помню, он был из какого-то тылового подразделения полка.
При встрече со старшим лейтенантом Подоличем он проинформировал меня, что на западной окраине города, где находится 76-мм пушка становится тревожно, усилилось движение автомашин с запада, и что мне надлежит отправиться в этот район и обеспечить надлежащий порядок. В чем он должен заключаться, он так и не сказал.
Там для орудия была наспех оборудована позиция непосредственно у домика, стоящего с правой стороны дороги на Тернополь. Через дорогу вырыт небольшой окоп полного профиля, в котором находился наблюдатель, вооруженный карабином. Здесь, почти рядом, был окоп с оборудованной позицией для ручного пулемета Дегтярева, у которого постоянно дежурил пулеметчик.
С наступлением темноты орудие было заряжено осколочно-фугасной гранатой. Расчет располагался непосредственно у орудия. По дороге с запада усилился поток автомашин, повозок, начали более часто появляться легковые автомашины с командирами, в петлицах которых было не меньше «шпалы». Поток автомашин усилился, и при въезде в город образовалась пробка. Нетерпеливые начали постреливать из личного оружия в воздух намереваясь тем самым разрядить пробку. Это вызвало панику. Для успокоения нервов нетерпящих скорее проехать, мне пришлось приказать произвести выстрел из пушки, направив ствол вдоль дороги вверх, а затем дать пулеметную очередь трассирующими пулями поверх колонны автомашин. Это сразу отрезвило нетерпеливых, наступила тишина, только слышно было работу моторов машин и приглушенные разговоры людей. Пробка быстро рассосалась, и движение пошло нормальным ходом…
[page]
Нелегкий путь на восток
Утром поступило приказание майора Ефремова – к полудню снять орудия с огневых позиций на окраинах г. Изяслав и приготовить к движению все движущиеся орудия и средства. По всему было видно, что к вечеру или ночью мы покинем город и возьмем курс на восток.
Каких-либо официальных сведений о положении на фронтах борьбы с немецко-фашистскими войсками ни откуда не поступало. Скудные сводки, передаваемые по радио, не давали никакого представления о положении наших войск. Но зато слухи ходили разные. Они усиливались беженцами, проходившими через город. Высоко в небе пролетали отдельные немецкие самолеты, которых узнавали по их характерному звуку. Моторов наших самолетов не было слышно.
Несмотря на то, что большинство солдат и сержантов из тыловых подразделений полка, были переданы в батареи, в батареях ощущался недостаток личного состава. Некоторым красноармейцам пришлось сразу исполнять по две должности, например, ездового и орудийного номера. В своей батарее я был только один средний командир. Старшиной батареи был старшина сверхсрочной службы, а командиром одного из орудий выпускник полковой школы моего взвода сержант Сомов.
Колонна, возглавляемая майором Ефремовым, была построена так, что ее замыкали не тыловые подразделения, а артиллерийские орудия. Последней двигалась 76-мм пушка, не имея полного боевого расчета.
Выступили из городка под вечер. Когда обогнули небольшой лес и вышли на прямую дорогу, в деревне, находящейся от нас в нескольких километрах в сторону и назад, наблюдатели заметили пыль, движущуюся вдоль деревенской дороги. Когда об этом доложили старшему лейтенанту Подоличу, тот посчитал, что это немецкие танки или мотопехота, спешащие нам наперерез. Он уже было решил остановить орудия, занять огневую позицию и произвести огневой налет по танкам противника, то есть по деревне. Но когда лучше все рассмотрели в бинокль, то оказалось, что это движется один-единственный трактор «Коммунар». Эта неуклюжая громадина без кабины с высокой трубой, от гусениц которой клубилась пыль, а из трубы попыхивал дым…
Ночью на марше не было никаких происшествий. За эту ночь беспрерывного движения, за исключением остановок на малые привалы и один привал для кормления лошадей, мы прошли километров 30-35 по дороге на Староконстантинов. С рассветом колонна растянулась для того, чтобы не быть приманкой для вражеской авиации.
Поток беженцев и солдат, отступающих в одиночку и небольшими группами, достиг и дорог, по которым двигалась наша колонна. Воспользовавшись разрешением майора Ефремова, я очень быстро пополнил ряды своей батареи из идущих на восток солдат. Желающих ехать верхом на лошади, на орудийном передке или на повозке было предостаточно, но я отбирал в батарею артиллеристов. После непродолжительной беседы, если данный солдат оказывал доверие, то записывал его в батарею, назначал на должность и требовал привести себя в надлежащий вид, зачислял на довольствие. Я со всей ответственностью должен сказать, что подавляющее большинство из них оправдали оказанное им доверие и до конца нашего утомительного марша и возникающих стычек с наседающим противником честно выполняли свои обязанности…
Несмотря на то, что в этих районах еще не было боевых действий, на дорогах после Староконстантинова начали встречаться наши танки, по непонятным для нас причинам оставленные на дорогах без какого-либо присмотра. У некоторых танков была разорвана гусеница, другие стояли опрокинутые на обочинах дороги или в кювете. Умелец из орудийного расчета батареи, который ранее служил в артиллерийской мастерской полка, звали его, кажется, Василий Прощенко, снял с одного такого танка исправный ручной пулемет Дегтярева и захватил несколько дисков с патронами. Это было очень кстати для батареи, так как у нас было недостаточно стрелкового оружия…
Пролетел немецкий самолет-разведчик и сбросил серию листовок. Еще над территорией Ровенской области мне пришлось познакомиться с одной из них с паролем «ШВЗ», то есть с паролем-пропуском нашему солдату в немецкий плен – «Штык в землю!»
Командиры, а особенно политработники и представители органов контрразведки, считали большим криминалом, граничащим с преступлением перед Родиной, если кто-то их военнослужащих читал эти листовки. Однако, почти все, кто находил такие листовки, украдкой от других старались их прочесть. Было строгое требование: найдя листовку, необходимо было, не читая сдать ее комиссару или командиру. Мне приходилось замечать, как некоторые, найдя листовку, прочитав ее украдкой, тут же сдавали ее командиру, другие – скомкав ее или разорвав, с яростью бросали листовку под ноги и топтали. Но были и такие, которые ее припрятывали для самокрутки, так как курительная бумага была дефицитом. Трудно сказать, для чего прятали найденные листовки некурящие… Во многих листовках была какая-то вульгарщина вперемешку с матерщиной, слова и целые выражения, уже давно выбывшие у нас из употребления…
Оборудованная в инженерном отношении граница с Польшей, существующая до сентября 1939 года, была разрушена. Из дотов изъято пулеметно-артиллерийское вооружение, снято минное прикрытие подступов к дотам и дзотам, нарушена телефонная связь между ними. Теперь при подходе противника к старой советско-польской границе надо было как-то использовать оставшиеся инженерные сооружения. Новые 76-мм пушки по своим габаритам не помещались в старых орудийных капонирах, из которых были изъяты пушки старых образцов. Новые пушки пришлось устанавливать рядом с такими капонирами на открытых площадках. Стрелково-пулеметного вооружения не хватало для вооружения всех дотов и дзотов. Недостаточно было и личного состава для обслуживания «старых» дотов и дзотов.
Батарее по приказу старшего лейтенанта Подолича, который теперь именовался как командир дивизиона, предстояло своим огнем прикрывать малочисленные гарнизоны трех дотов второй линии Староконстантиновского укрепленного района.
На обширном ржаном поле в течение ночи были оборудованы и хорошо замаскированы огневые позиции двух 122-мм гаубиц. Приготовлены снаряды и заряды, правда, в незначительном количестве, так как на марше с нами их было немного и связи с артиллерийскими складами еще не было установлено. Обе орудийные упряжки по три пары лошадей на каждую гаубицу, верховые лошади командиров орудий и моя отправлены в тыл в деревню, находящуюся от огневых позиций примерно шестьсот-семьсот метров. Рядом с огневой позицией было оборудовано укрытие для колесного трактора «Фордзон», взятого накануне в одной из деревень недалеко от Староконстантинова. Этот трактор мы намеревались использовать в качестве средства передвижения орудий вместо лошадей.
В батарее средств наблюдения (даже такого простого как бинокль) не было. Также не было и средств полевой телефонной связи. Мы не имели даже связи с командиром дивизиона, который вопреки всяким нашим довоенным представлениям и уставам, находился не впереди нас на наблюдательном пункте, а где-то сзади от огневых позиций орудий. Мы не имели никакой связи с гарнизонами дотов.
За короткую и темную летнюю ночь мы так хорошо оборудовали и замаскировали свое местоположение, что пролетавшие рано утром над нами на бреющем полете два немецких самолета «мессершмидта» нас не заметили. Впереди от нас, строго на запад, на удалении до тысячи метров хорошо выделялись на горизонте три дота, гарнизон которых ты должны поддержать своим огнем.. По данным, которые нам сообщил старший лейтенант Подолич, там должны быть небольшие гарнизоны, вооруженные только стрелковым оружием. Ожидалось пополнение гарнизонов. Сведений о противнике мы не имели. Да и кто мог нам их сообщить?! Средств радиосвязи у нас не было. Какая-либо связь с вышестоящим начальником или штабом отсутствовала. Располагались мы в стороне от дороги, по которой шли потоки беженцев и наших солдат, отбившихся от своих частей.
День выдался солнечным, жарким. Личный состав коротал время в тени искусно оборудованных из стеблей ржи шалашах. Проценко вместе с одним из орудийных расчетов взяли у меня разрешение «посетить» танки, которые они приметили накануне вечером. Недалеко от нашего места расположения. Возвратившись через полтора-два часа, они принесли с собой еще два ручных пулемета Дегтярева и несколько дисков с патронами…
Почти к концу второй половины дня, когда солнце уже близилось к закату и наблюдение строго на запад значительно затруднялось последними солнечными лучами, на горизонте появились какие-то машины с людьми. Несколько машин остановилось, спрыгнувшие с них люди забегали вокруг дота. Стрельбы не было слышно. На таком расстоянии, да еще без средств наблюдения трудно было определить, что это за люди – свои или противник. Как потом выяснилось, что это была пехота противника, блокировавшая доты.
Не имея связи с дотами, для выяснения обстановки был послан разведчик ефрейтор Глеб Гамазин – уроженец Подмосковья. Гамазин одно время был курсантом полковой школы моего взвода, но по болезни был отчислен в другое подразделение, а теперь снова попал в мое подчинение. Я его знал как дисциплинированного человека, на которого можно было положиться и поэтому выбор, кого послать на разведку, пал именно на него. Так как стрелкового оружия – карабинов и пистолетов – на нашей позиции было недостаточно, я дал Гамазину свой пистолет ТТ и предупредил, что если это пехота противника, то немедленно дать нам знать хотя бы выстрелом из пистолета. За его движением внимательно следили с огневой позиции. В зависимости от обстановки разведчик должен продолжить наблюдение за противником или же возвратиться на огневую позицию.
На всякий непредвиденный случай к орудиям вызвал одну орудийную упряжку для возможного снятия орудия с огневой позиции. Второе орудие, как было сказано выше, предполагалось буксировать трактором.
Не успела подойти к нам упряжка, как со ржи впереди и по бокам орудий раздались все усиливающиеся автоматные очереди. Стало ясно: незаметно подкравшиеся под прикрытием густого ржаного поля автоматчики атакуют нашу огневую позицию. Преждевременно открыть огонь и тем самым обнаружить себя немецких автоматчиков заставила наша орудийная упряжка. Приближающаяся к орудиям. Поспешность, с которой они открыли огонь, не позволила им захватить нас врасплох. Орудийные расчеты быстро заняли свои места у орудий, готовясь к бою. Оба орудия одновременно открыли огонь осколочно-фугасной гранатой с установкой взрывателя на осколочное действие, придав стволам орудий наибольший угол склонения. Снаряды рвались в непосредственной близости впереди орудий, сдерживая атаку автоматчиков. Некоторые снаряды рикошетируя, рвались высоко в небе или далеко от орудий. Огонь автоматов противника на некоторое время утих. Противник явно был озадачен нашим внезапным огнем на такое близкое расстояние. По-видимому, перегруппировывал силы для решительного броска на нашу огневую позицию.
Не имея связи с гарнизоном дотов, вокруг которых хозяйничала немецкая пехота, а также с командиром дивизиона, я принимаю решение отвести орудия в тыл, прикрываясь огнем орудий и ручных пулеметов, которые оказались кстати на огневой позиции, благодаря смекалке солдат и сержантов батареи.
А тем временем орудийная упряжка сходу подцепила свое орудие и на полном галопе помчалась в сторону населенного пункта, где должно было орудие занять новую позицию для огневого прикрытия отхода второго орудия.
Второе орудие, прикрывавшее своим огнем отход первого, должно было буксироваться трактором. Но трактор, как это часто бывает, до этого казавшийся вполне исправным, в самый нужный момент не заводился. Вражеские автоматчики усилили огонь, наседали на нашу позицию, находясь уже на незначительном удалении от орудия. Чтобы бросить исправное орудие на поле боя, у нас ни у кого не было и мысли. Мы решили драться до последнего.
Я взял один ручной пулемет, сел на ствол орудия и, прикрываясь его щитом, поливал огнем пулемета наседающего противника. Командир орудия сержант Сотов (кстати, выпускник моего огневого взвода полковой школы) со вторым пулеметом поливал огнем противника, наседающего слева от орудия. Справа от орудия действовал один их орудийных номеров, который огнем пулемета сдерживал противника. Так продолжалось всего несколько минут. Орудие успело произвести еще два выстрела. Двое из состава расчета были легко ранены и, перевязав раны, остались в строю.
Наконец-то трактор удалось завести и взять орудие на буксир. Так, прикрываясь огнем трех пулеметов, орудие медленно отходило к деревне, пока не зашло солнце, и не наступила темнота. У деревни оба орудия соединились. Два зарядных ящика и повозка батареи вместе с походной кухней, старшиной батареи предусмотрительно были выведены на восточную окраину деревни. Не теряя времени, я отдал команду батарее двигаться на восток.
Оторвавшись от наседающих автоматчиков противника, батарея в течение ночи перешла на новый рубеж обороны.
В этой схватке с противником нашей союзницей была наступающая темная украинская ночь, на время которой немецко-фашистские войска, как правило, прекращали боевые действия. Если бы эта встреча с автоматчиками противника произошла в первой половине дня, то трудно теперь сказать, как бы она закончилась. Численное превосходство было на стороне противника, но и мы, батарейцы, не намеревались до наступления темноты оставлять занимаемый рубеж. Наличие боеприпасов, три ручных пулемета с достаточным количеством заряженных дисков, несколько карабинов и ручных гранат придавали нам уверенность в «неприступности» нашей позиции. На войне всякое бывает…
Проходя через один из районных центров Винницкой области рано утром, я услышал, как из репродуктора, установленного на одном из зданий в центре городка, льется мелодия песни и слова: «Вставай страна огромная, вставай на смертный бой…». Эти слова запомнились нам навсегда. Только уже потом, значительно позже я узнал, что 24 июня 1941 года В.И. Лебедев-Кумач опубликовал в газетах «Известия» и «Красная Звезда» пламенный поэтический призыв ко всем советским людям. А 25 июня композитор и дирижер ансамбля песни и пляски Красной Армии А.В. Александров положил слова этой песни на музыку. А через двое суток патриотическое произведение, созданное единым творческим порывом поэта и композитора, исполнялось Краснознаменным ансамблем на перроне Белорусского вокзала в Москве перед отправляющимися на фронт солдатами. И с тех первых дней и до водружения Красного Знамени Победы в поверженном Берлине над рейхстагом набатный клич этой песни «Священная война» каждое утро звучал в эфире, открывая радиопередачи из Москвы:
Вставай, страна огромная,
Вставай на смертный бой
С фашистской силой темною,
С проклятою ордой!
Пусть ярость благородная
Вскипает, как волна,
Идет война народная, священная война.
Теперь, когда мы покинули свой укрепленный район, стало установившимся правилом: днем мы совершенствуем свои огневые позиции, а к вечеру, соприкоснувшись с противником, произведя несколько орудийных выстрелов или небольшой огневой налет, прикрываясь ружейно-пулеметным и орудийным огнем продолжаем двигаться на восток. Это были самые страшные, казалось, на пределе отчаяния дни, когда мы не имели связи с вышестоящим командованием или штабом, а также не видяели рядом боеспособных стрелковых подразделений, которые не только были бы способны оказать достойное сопротивление наглеющему врагу, но и прикрыть нас и наши артиллерийские позиции. Владея таким мощным средством поражения, как артиллерийский огонь орудий нашей батареи нам все же без серьезного сопротивления врагу приходилось отходить, отдавать врагу нашу землю, оставлять на произвол судьбы дорогих нашему сердцу советских людей. Одним словом – отступать в глубь нашей страны… Если у нас, не знавших истинного положения на всем фронте борьбы с немецко-фашистскими захватчиками, сначала была надежда на наших героических пограничников и полевые части Красной Армии, накануне выдвинутые к границе, затем на старую советско-польскую границу и ее укрепления, то теперь мы уже надеялись на то, что наконец-то нам удастся остановиться на Днепре.
Наше тяжелое положение усугублялось еще и тем, что не было централизованного снабжения. Чтобы получить снаряды и заряды для наших 122-мм гаубиц, нам самим приходилось разыскивать склады боевого питания. Доставать фураж для конного состава и добывать продукты питания для личного состава батареи.
В городе Виннице в батарее появился комиссар. Это был старший политрук (одна шпала в петлице), мобилизованный из запаса еще в г. Проскурове (с 1954 года г. Хмельницкий), работающий до войны директором одной из средних школ города. Это был скромный, уравновешенный, преданный нашей Партии и Правительству коммунист, служащий в армии не за страх, как это писали в своих листовках гитлеровские лжецы, а по своему глубокому убеждению, веря в правоту дела нашей Партии, нашего народа. Он влился в батарею с небольшой группой солдат и сержантов. Его фамилия была Щербина. Имени его теперь уже не помню, потому что его все звали одним словом «комиссар», как и меня – «командир». Несмотря на то, что он был значительно старше меня по возрасту, мы с ним сразу сдружились на общности взглядов на окружающие нас события, на общности интересов в такой критический момент для нашей Родины и на согласованности наших действий.
Уже при подходе к Виннице батарея была почти полностью укомплектована личным составом, ни на одном рубеже нам не приходилось долго задерживаться. Основные события на нашем участке фронта происходили немного севернее нашего пути отхода. Мы всё время находились как бы на фланге группировки противника, наносящей свой главный удар в направлении на Житомир и Киев. Нам теперь больше всего доставалось от авиации противника, летчики которой особенно на истребителях наглели со дня на день. Доходило до того, что они охотились не только за отдельной машиной или повозкой, но и за отдельным человеком, атакуя его в поле, на дороге.
Винницу мы прошли сходу, не задерживаясь. На севере слышна канонада. Туда в основном была нацелена и авиация противника. Проходя по одной из улиц города, я обратил внимание, что возле одного небольшого домика стоит пара верховых лошадей, возле которых находтся один солдат. Одна из лошадей оседлана командирским седлом. Когда поинтересовался у солдата, что это за лошади и почему здесь находятся, он несмело, почти плачущим голосом ответил: «Это лошадь нашего капитана» и что «товарищ капитан спит в этом доме». Оказалось, что это капитан какой-то кавалерийской части, что они всю ночь ехали вдвоем «оттуда», что их утром накормила хозяйка дома, что «товарищ капитан немного выпил и уснул». Я, не долго думая, взял в свою батарею и этого солдата и его лошадей. Не знаю, как себя чувствовал проснувшийся капитан! Наши войска оставили Винницу с боем 19 июля…
С появлением в батарее старшего политрука Щербины, мне стало значительно легче управляться с делами батареи, потому что большую часть забот по обеспечению батареи всем необходимым он взял на свои плечи.
Потеряна связь батареи с командиром дивизиона старшим лейтенантом Подолич А.А. Да это и не мудрено. Средств связи не было. До этого связь осуществлялась посыльными. Управление дивизиона вместе с управлением полка находились на одной автомашине. В таком потоке людей, машин, повозок, военной техники да еще все усиливающейся активности авиации противника, не мудрено потеряться или попасть под удары авиации. В общем, связь потеряна: не прибыл связной от командира дивизиона, и посланный связной от батареи не сумел разыскать ни машины, ни людей.
Теперь мы с комиссаром батарей старшим политруком Щербиной самостоятельно принимаем решение о действиях батареи.
Из боеприпасов в батарее остался только передковый запас боеприпасов, который считался неприкосновенным, используемый исключительно при самообороне орудий, огневых позиций батареи. Зарядные ящики оказались пустыми. Артиллерийские базы снабжения в районе Винницы нам обнаружить не удалось. Почти полное отсутствие боеприпасов к орудиям, ограниченное количество патронов к ручным пулеметам (пустые диски мы возили с собой) и карабинов сводит боеспособность батареи к минимуму, она способна пока что только охранять себя от неожиданностей.
Из различных источников нам стало известно, что одним из основных пунктов формирования пополнений для частей и соединений действующей армии нашего фронта является 174-й запасной стрелковый полк, расположенный в лесу за Днепром в районе г. Золотоноша, куда можно попасть только через наплавной мост через Днепр в районе г. Черкассы. Оценив создавшееся положение – отсутствие связи, достаточного количества боеприпасов, а так же то, что за последние дни мы не встретили ни одно мало-мальски боеспособное подразделение или часть, которые бы двигались на запад, мы принимаем решение следовать в пункт формирования пополнений войск фронта, то есть в г. Золотоношу.
Наш путь теперь лежит через Гайсин, Христиновку, Умань, Шполу, Смелу, Черкассы, в Золотоношу. Собрав личный состав батареи (он в данное время насчитывал около восьмидесяти человек старшин, сержантов и рядовых солдат), мы объяснили обстановку и состояние нашей батареи, принятое нами решение. Поставили задачу – в кратчайшее время сосредоточиться в районе Золотоноши, избегая потерь личного и конного состава, а так же вооружения и материальной части артиллерии. Указали, чтобы каждый запомнил основные пункты нашего маршрута следования. Двигаться преимущественно будем ночью по полевым дорогам, чтобы сохранить копыта лошадей и избежать ударов авиации противника. Длительные остановки будут только в дневное время и в местах, хорошо замаскированных от наблюдения с воздуха.
Старшина батареи получил задачу обеспечения личного состава продовольствием, особенно хлебом. Для этого вперед по маршруту движения высылать хозяйственную повозку и организовывать выпечку хлеба в крестьянских хатах. Помощник старшины получил задачу по обеспечению конного состава фуражом, организовывать подковку или перековку лошадей по мере необходимости. На каждом привале тщательно проверять ковку лошадей.
На марше наша колонна может представлять заманчивую цель для авиации противника, усиливающую налеты на дорогах, по которым движутся отходящие войска и беженцы. Представьте себе, что по дороге компактно движутся две 122-мм гаубицы, два зарядных ящика, пять хозяйственных повозок и походная кухня. В этой колонне сорок две лошади, из которых двадцать четыре артиллерийские, двенадцать обозных и шесть верховых. Они могли свободно перевозить тридцать человек верхом на лошадях, двадцать человек на передках орудий и зарядных ящиках, двадцать пять на повозках и трех на полевой кухне. Если же немного потесниться, то можно было еще дополнительно посадить по одному человеку на передки и по два на хозяйственные повозки.
Колонна была построена так, что ее возглавляло и замыкало орудие с орудийным расчетом, готовым немедленно открыть огонь снарядами, имеющимися в орудийном передке. Командирам орудий было приказано следовать верхом на лошади возле своего орудия, не отвлекаясь по сторонам. Назначены наблюдатели за воздухом для своевременного оповещения о появлении самолетов противника, а также наблюдатели по сторонам дороги. Предусмотрев, казалось, все, мы тронулись в путь, рассчитывая за десять дней, а может и раньше прибыть в Золотоношу…
За три ночных перехода на рассвете прибыли в сравнительно большой населенный пункт – Христиновка. В стороне от центральной дороги расположились под деревьями не далеко от церкви на дневку. Орудия, зарядные ящики и повозки замаскировали под деревьями. Походную кухню расположили в одном их крестьянских дворов. День был солнечный, тихий. Населенный пункт постепенно начал наполняться машинами какого-то эвакогоспиталя, повозками медсанбата и различным транспортом беженцев. Время подошло к обеду. У батарейной кухни скопились батарейцы, получая вкусно приготовленный обед. Послышался шум одиночного самолета. Затем на небольшой высоте пролетел самолет с запада на восток и как потом утверждали батарейцы, видевшие его во время полета, на его крыльях были отчетливо видны красные звезды, что и не вызвало ни у кого подозрения. Но вот внезапно с востока на такой же высоте появился немецкий самолет и сбросил на наше расположение сразу четыре бомбы. Одна из бомб разорвалась у окруженной батарейцами кухни. Я в это время был через дорогу от двора, где располагалась кухня. Меня взрывной волной отбросило под какую-то изгородь. Когда утихли разрывы бомб, и рассеялся дым, то увидели страшную картину. Сама кухня было перевернута на бок, вокруг нее лежали убитые и раненые батарейцы, слышны крики и стоны о помощи. Прошло некоторое время, пока пришли в себя уцелевшие и стали оказывать помощь пострадавшим. Перед моими глазами и сейчас иногда стоит жуткая картина. Раненый в живот старшина батарей, вытащив их кобуры револьвер, стреляет себе в голову, но не попадает, пуля прошла мимо головы и он снова целится и пытается выстрелить, пока не подбежал к нему солдат и не вырвал из его рук оружие. Во дворе, недалеко от не большой воронки лежат отдельные части человеческих тел и убитые. Раненые пытаются подняться и отползти в сторону. Мне на этот раз, можно сказать, повезло. В моем ватнике оказался только небольшой осколок в вате полы.
Пока я с уцелевшими батарейцами оказывал необходимую первую помощь раненым, комиссар батареи обратился к руководству эвакогоспиталя с просьбой оказать помощь в ликвидации последствий бомбардировки. Хорошо, что руководство эвакогоспиталя пошло нам навстречу и быстро подобрало раненых, оказав им помощь и взяв их на лечение. Выделили несколько человек из похоронной команды и помогли нам в захоронении останков погибших. На церковном кладбище вырыли братскую могилу, где были похоронены убитые батарейцы. Пусть простят нас грешных их души, что на сей раз мы похоронили своих братьев по оружию без воинских почестей, которых они, безусловно. заслужили своей преданностью военной присяге, не оставили боевых рядов, как это сделали некоторые бегущие на восток.
В этот день наша батарея потеряла одиннадцать человек убитыми и семнадцать человек раненными, взятыми эвакогоспиталем, данных о котором ни я, ни комиссар не взяли.
По мере ликвидации последствий бомбардировки, я тут же отправил батарейцев с материальной частью артиллерии и освободившимися повозками подальше от этого места по дороге строго на восток от Христиновки в первое же селение, где они должны ждать моего прибытия.
Только к концу дня я справился с делами, отослал последнюю повозку в указанный пункт. Сам же остался еще в Христиновке. Обошел весь район бывшего расположения батареи и сел отдохнуть под церковной оградой.
Меня охватила такая тоска и боль за только что потерянных бойцов, что я вошел в какое-то оцепенение. Стал ко всему окружающему безразличен. Наступила какая-то апатия к жизни. Ничего меня не радовало. В голове даже промелькнула недобрая мысль – покончить с собой. Но потом, опомнившись и подумав, что погибнуть еще успею в этой жестокой, безжалостной войне. Что подумают обо мне люди, которых я вел, которые доверились мне, поддерживали меня в трудные минуты и которые теперь на окраине какой-то деревни ждут меня.
С наступлением темноты я двинулся один по дороге на восток для встречи со своими батарейцами. Шел один, не ощущая ни голода (за весь день во рту не было ни крошки), ни вечерней прохлады, наступившей после жаркого дня. Шел, не оглядываясь назад и не смотря по сторонам, хотелось скорее найти пристанище, отвлечься от всего, забыться. Ноги, казалось, помимо моей воли, сами несли меня на восток, к ожидавшим меня людям.
Не помню, сколько я времени шел, как на окраине селения Верхнячка меня встретил батареец. Мы молча обнялись. Потом, немного помолчав, он рассказал мне, что у людей подавленное состояние, все тяжело переживают случившееся, что некоторые начали поговаривать, что, может быть, я уже и не приду. Но комиссар сказал, что командир обязательно придет, и велел ему ожидать меня на окраине. Он еще рассказал, как двигались сюда из Христиновки орудийные упряжки. Что ездовой зарядного ящика рядовой Юнусов один управлял пятеркой лошадей, так как двое других ездовых и одна выносная лошади пострадали во время бомбежки. Что одну гаубицу тащили только четыре лошади, а две остальные из выноса ранены и их пришлось оставить у жителей Христиновки. Теперь я уже не помню всех подробностей его рассказа. Только хорошо запомнил его последние слова. Он сказал: «Хорошо, что теперь Вы прибыли…»
В эту ночь дальше села Верхнячики мы не пошли. Нам после отдыха предстояло переформировать орудийные расчеты и «службы» батареи, перераспределить лошадей, так как часть их вышла их строя – были убиты или ранены. В орудийных упряжках, как и было, оставили по три пары самых крепких лошадей, а число лошадей в упряжках зарядных ящиков сократили. И сохранили только корневые пары, потому что в ящиках не было снарядов и зарядов… Конную амуницию выносных упряжек уложили в зарядные ящики, а седла выносных пар пошли на седловку свободных лошадей, на которых посадили людей, назначенных разведчиками. Полевая кухня, хотя и получила значительное повреждение, осталась пригодной для приготовления пиши, так как ее основная часть – котел остался не поврежденным…
Топографических карт местности нашего движения мы не имели. Нам их заменяло общение с местными жителями, в основном старожилами. От них мы узнали, что нам можно сократить путь на Черкассы. Мы этим воспользовались. Теперь мы решили оставить справа в стороне от нашего движения г. Умань и двигаться по полевой дороге, минуя село Молодецкое, на село Папуженцы и далее прямо на Звенигородку, и там уточнить свой маршрут. Старожилами было сказано, что напрямую расстояние до Звенигородки семьдесят километров. Это расстояние мы решили пройти за две ночи.
Как мы и предполагали, за два ночных перехода без каких-либо происшествий прибыли в г. Звенигородку. Остановились на большой дневной привал на восточной окраине города, рассредоточив орудия, зарядные ящики и повозки на более значительном расстоянии друг от друга, чем это делали раньше.
Пока личный состав готовил пищу, производил осмотр и мелкий ремонт конской амуниции, своего обмундирования, уже порядочно изношенного, особенно обуви, перековку лошадей, заготовку продовольствия и фуража на дальнейший путь, мы с комиссаром занялись изучением и подготовкой нового маршрута движения с учетом сложившейся обстановки…
На нашем участке фронта наступление немецко-фашистских войск не получило достаточно быстрого развития. В ожесточенном сражении, развернувшемся в конце июня в районе Луцка и Ровно, в котором с обеих сторон участвовали сотни танков, войска Красной Армии нанесли войскам противника значительный урон и временно задержали их продвижение, дав таким образом возможность нашему командованию организовать прочную оборону в районе Коростеня и Киева. Начатое противником в первых числах июля наступление в районе Молдавии также было приостановлено нашими войсками на рубеже реки Днестр, севернее Кишинева. Активная и упорная оборона наших войск на Юго-Западном и Южном фронтах привела к резкому замедлению наступления группы немецко-фашистской армии «Юг» на Украине и в Молдавии.
Войска Красной Армии вели ожесточенные бои в данное время в районе южнее Коростеня и западнее Киева, под Белой Церковью у Бердичева, Винницы и на реке Днестр. Нашим войскам приходится прилагать огромные усилия, чтобы сдерживать напор превосходящих сил противника, стремящихся прорваться в глубь нашей страны.
Сосредоточенным ударом моторизованных корпусов при сильной поддержке авиации врагу удалось прорваться южнее Коростеня и к 11 июля выйти в район Киева. Однако овладеть Киевом с хода гитлеровцы не смогли. Наши войска, выдвинутые в этот район, оборонялись исключительно стойко.
В то же время сильный контрудар советских войск при поддержке танков и авиации из района Коростень во фланг прорвавшемуся на подступы к Киеву противнику заставил последнего отказаться от наступления на Киев и временно перейти к обороне…
Читающие эти строки, могут сказать: «Как же так, в то время когда части и соединения Красной Армии героически сражаются на всех фронтах Великой Отечественной войны, нанося противнику ощутимые потери, задерживая его продвижение в глубь нашей страны, он со своими батарейцами преспокойно движется на восток к пункту формирования пополнения, избегая прямой встречи с противником?» Да, на первый взгляд это так, но чтобы правильно понять наши действия, необходимо правильно представить весь ход боевых действий на всем советско-германском фронте. Да, героически сражались части и соединения Красной Армии. Но это были части и соединения. А как быть группе солдат – сержантов, плохо вооруженных и не имеющих боеприпасов к своему оружию? Что она может сделать на фронте, вклинившись между сражающимися частями? Самое большое, так это закрыть образовавшуюся маленькую брешь всего на несколько минут, потеряв при этом людей, оружие и лошадей, не принеся какой-либо хоть мало-мальски помощи сражавшимся частям. Мы полагали, что лучшим выходом будет сохранить людей, материальную часть артиллерии и лошадей для пополнения частей и соединений для последующих, может быть еще более ожесточенных сражений с врагом, и в этом была наша правота…
Приближаясь к Днепру, учитывая активность авиации противника и его диверсионных групп, нам надо в своем движении к переправам на Днепре в районе Черкасс избегать крупных населенных пунктов. Поэтому мы решили миновать г. Шпола и Смела, и составить маршрут прямо на переправы – на селение Вязовок, далее севернее города Смела на село. Один дневной привал сделать в районе селения Вязовок, второй – в районе Белозорье с таким расчетом, чтобы следующий дневной привал был на окраине города Черкассы.
При выходе на дорогу Смела – Городище, которую надо было только пересечь, нам встретилась следовавшая, как в народе говорят – во всю прыть, бричка-фаэтон, запряженная парой гнедых лошадей. На ней было два человека – один в форме милиционера, второй в смешанной милицейской и гражданской одежде. Когда мы их остановили, они предъявили документы милиционера Смеловского районного отделения милиции и милиционера-охранника Смеловского пивзавода. Их документы не вызывали никакого подозрения. Но когда мы спросили, куда и зачем они едут, то от них не получили вразумительного ответа. Так же не ответили – кому принадлежит фаэтон и лошади. Посоветовавшись с комиссаром, мы решили лошадей и бричку-фаэтон у них отобрать, а их самих отпустить на все четыре стороны. Они, особо не возражая, видя, что с вооруженными людьми в военное время особо не поспоришь, понурив головы, пошли в степь от дороги в сторону Городища. Мы же последовали дальше своим маршрутом.
На рассвете третьего дня после Звенигородки мы въезжали в город Черкассы. В этом городе в зиму с 1939 на 1940 год и почти все лето 1940 года располагался 276-й артиллерийский полк, в котором прошло время моего становления, как командира Рабоче-крестьянской Красной Армии, будучи командиром учебного взвода полковой школы, где я готовил командиров 122-мм гаубиц, таких, какие были теперь в моей батарее.
В город с комиссаром батареи мы въезжали на бричке-фаэтоне. За нами следовали две гаубицы, за ними два зарядных ящика, затем хозяйственные повозки, и замыкала нашу колонну полевая кухня. Мы направились на территорию бывшего нашего летнего лагеря, где было все мне так знакомо. Было такое чувство, как будто я вернулся в родной дом. И только появившийся высоко в небе самолет с надсадным звуком, в котором теперь все опознавали немецкого разведчика, заставил нас быстро прийти в себя. Мы быстро рассредоточились и замаскировались.
Целый день приводили в порядок себя, оружие, обмундирование и снаряжение, и конскую амуницию. Наш конный состав за такой длительный переход значительно исхудал. У некоторых окончательно износились подковы. Сказалось мало количество овса в рационе питания лошадей за последние несколько дней. Дело в том, что после Христиновки на нашем пути следования нам не приходилось встречать склады с продовольствием и фуражом, как это было раньше. Поэтому в добывании продовольствия и фуража в последнее время нам всецело пришлось полагаться на находчивость вновь назначенных старшины батареи и его помощника, на щедрость председателей колхозов, встречавшихся на нашем пути, а также на щедрость жителей сел и деревень Украины, через которые пролегал наш путь. Как бы ни было нам трудно, но наше путешествие, казалось, приходит к концу. Нам остался всего один тридцатикилометровый переход, который должен начинаться с переправы через Днепр.
На отдых в Черкассах мы отвели почти целые сутки, рассчитывая на то, что переправу через Днепр мы должны осуществить рано на рассвете, чтобы с наступлением светлого летнего времени быть уже на значительном расстоянии от переправ на Днепре. О моральном состоянии личного состава батареи я ничего не говорю, но одно то, что за все время пути никто из батарейцев не отставал, говорит само за себя.
На рассвете мы уже были готовы к дальнейшему движению. Выдвинувшись в походную колонну, мы поспешили к переправе через Днепр, упреждая появление над переправой «костыля» – так тогда прозвали немецкого самолета-разведчика. Появился костыль – ожидай бомбардировщиков. И как только начинается интенсивная переправа через Днепр, прилетают бомбардировщики и истребители и начинают бомбить и обстреливать из пулеметов и пушек переправы.
Миновав город и спустившись к реке, мы быстро приблизились к понтонной переправе. Подъезды к переправе оказались свободными, переправляющихся в это время почти никого не было, и мы свободно, без остановки, соблюдая установленные интервалы между упряжками и скорость передвижения, последовали по понтонному мосту на левый берег Днепра.
Левый песчаный берег Днепра по обе стороны от переправы был разбит колесами автомашин, орудий, повозок, выступали следы танковых и тракторных гусениц. Небольшие лозовые кустарники были везде помяты. Батарейцам пришлось помогать лошадям всех упряжек – орудий, зарядных ящиков, повозок и кухни – в преодоление этого разбитого участка песчаного берега. Пешим также нелегко было передвигаться – ступни ног утопали в песке.
С наступлением светлого времени, когда в небе над переправами появился немецкий самолет-разведчик, мы уже были на значительном расстоянии от переправы и ощущали меньшую опасность быть подвергнутыми нападению авиации противника. Значительно улучшилась и дорога. Мы уже могли посадить всех наших на подручных лошадей, передки, повозки и кухню. Скорость нашего передвижения заметно возросла.
Во второй половине дня, минуя Золотоношу, ты приблизились к лесному массиву, дорогу в который при входе преграждал шлагбаум, за которым мы увидели красноармейца с винтовкой. Это был дневальный по контрольно-пропускному пункту, регулирующему и, если необходимо, то и задерживающему движение в районе расположения 174-го запасного стрелкового полка.Через несколько минут, не задерживаясь на открытой дороге, мы поехали по дороге через лес, указанной лейтенантом-общевойсковиком, внезапно появившимся из-за дневального и расспросившем нас о цели нашего прибытия в глубь леса.
Так закончилось наше десятидневное путешествие…
[page]
Запасной стрелковый полк
174-й запасной стрелковый полк – это один из пунктов сбора и формирования команд рядового и сержантского состава, а также среднего командного состава Красной армии для пополнения частей и соединений Юго-Западного фронта, переформирующихся в прифронтовой полосе. Отсюда маршевые роты и батареи рядового и сержантского состава направляются на места формирования, а также идет пополнение средним командным составом частей и соединений как формирующихся, так и сражающихся на фронте.
Разместив орудия, зарядные ящики, повозки и полевую кухню в указанном нам месте, распорядившись накормить людей и лошадей, мы с комиссаром батареи старшим политруком И.Щербой направились в штаб полка.
После короткого разговора с общевойсковым капитаном, фамилии и должности своей он не назвал, сопроводил нас к начальнику штаба полка. Начальник штаба полка, майор, с видом утомленного человека, располагался в полевой палатке, где на длинном столе стоял полевой телефонный аппарат, возле стола стояло несколько табуреток, а в дальнем углу палатки стоял топчан с набитым сеном матрасом, небрежно прикрытый одеялом, служивший ему походной кроватью. Встретил он нас очень дружелюбно, как это нам показалось на первый взгляд. Указав на табуретки, приставленные к столу напротив его стула, сказал, ни к кому не обращаясь: «Садитесь!».
Мы подробно рассказали о нашей команде. У начальника штаба полка на этот раз, по-видимому, было в свободное от дел время, так как он не перебивал нашего рассказа, хотя слушал его, как нам показалось, не очень внимательно. Когда мы перечислили наш состав, наше вооружение и снаряжение, наличие боеприпасов, состояние личного и конного состава, он оживился, еще раз переспросил о личном составе и вооружении, и как нам показалось, остался доволен. Когда мы передали ему списки личного состава с указанием военной специальности каждого, и рода войск он сказал: «Ну, хорошо, идите, устаивайтесь, отдыхайте до утра. А утром видно будет, что с вами делать».
При уходе мы заявили, что готовые выполнять указания командования полка и быть там, туда нас пошлют, но хотелось бы, чтобы нас использовали по нашей специальности. Тоже было сказано о сержантах и солдатах, пришедших вместе с нами. Мы не претендуем на то, чтобы быть всем вместе, так как в нашей команде находятся люди различных специальностей не одного рода войск.
Убедившись, что люди и лошади накормлены и определены на ночлег, мы тоже устроились на ночлег на одной их повозок. Это было первая, после десяти предыдущих, ночь, когда мы относительно безмятежно могли спать, ни о чем не думая. Все равно, сразу не могли уснуть. Несмотря на то, что вопросы охраны нас в данное время не тревожили, все же в голову приходили всякие мысли, тревожащие наши души…
Поднявшись рано утром, приведя себя в надлежащий порядок, начали знакомиться с окружающими. Мы обратили внимание на то, что здесь находятся не только военнослужащие общевойсковики, но и представители всех родов войск и служб, такие как пехотинцы, пулеметчики и минометчики, артиллеристы и танкисты, связисты и летчики, кавалеристы и железнодорожники. Военнослужащие не только мобилизованные и присланные военкоматами, но и отбившиеся и отставшие от своих частей, едущие или возвращающиеся из командировок и отпусков и не заставшие свои части на прежнем месте дислокации. Здесь, так же, отходящие по разным причинам с фронта, сопровождающие раненных солдат. По каким только причинам не находятся здесь рядовые, сержанты, а так же средние командиры Красной Армии проходящие службу в кадровых частях или же призванные из запаса, мобилизованные. Всех их здесь формируют в команды, в маршевые роты, батареи и направляют в пункты формирования частей.
Почти все, находящиеся здесь, размещаются в лагерных палатках, возле которых вырыты глубокие окопы – щели для защиты от обстрела и бомбардировок вражеской авиации. Палатки тщательно замаскированные от наблюдения с воздуха. Машины, орудия, повозки рассредоточенные и замаскированные. Под густыми деревьями оборудованы примитивные коновязи. Кухни расположены в стороне от палаток. По лагерю дежурил военный патруль – лейтенант и два солдата, вооруженные винтовками. Сюда непрерывно прибывают и убывают группы, команды. Штаб работал круглосуточно…
Нас предупредили, что всех нас взяли на довольствие и пищу, мы будем получать, как и все остальные, на общей кухне в установленном порядке. Таки образом с нас снималась еще одна забота – забота о хлебе насущном, что было немаловажным для нас с комиссаром в данное время.
Старший политрук раздобыл где-то газеты, правда, они не первой свежести, но все же наши – советские, которых мы уже давно не видели. Теперь мы могли узнать о том, что делается на фронтах войны, узнать некоторые подробности.
Однако, скупые сводки Совинформбюро на давали всего того представления о положении на фронтах борьбы с немецко-фашистскими оккупантами, которое нам хотелось подробнее знать. Многое, о чем мы прочитали в газетах, для нас было новинкой. Только здесь мы могли познакомиться с полным текстом речи, с которой 3 июля выступил по радио председатель Государственного Комитета Обороны И.В. Сталин с обращением к советскому народу и его армии. Само обращение по форме для нас было не обычное:
Товарищи! Граждане!
Братья и сестры!
Бойцы нашей армии и флота!
К вам обращаюсь я, друзья мои!
Так начиналось это выступление, в котором дан глубокий анализ происходящих событий и определены задачи армии и народа в деле защиты социалистического Отечества.
В речи со всей прямотой и конкретностью сказано, что требуется для того, чтобы ликвидировать опасность, нависшую над нашей Родиной и какие меры нужно принять для того, чтобы разгромить врага. Прежде всего, необходимо, чтобы наши люди поняли всю глубину опасности, которая угрожает нашей стране. Необходимо, чтобы в наших рядах не было места нытикам и трусам, паникерам и дезертирам, чтобы наши люди не знали страха в борьбе и самоотверженно шли на нашу отечественную освободительную войну против фашистских поработителей. Немедленно перестроить все на военный лад, подчинив интересам фронта и задачам разгрома врага. Красная Армия, красный Флот и все граждане Советского Союза должны отстаивать каждую пядь советской земли, драться до последней капли крови за наши города и села, проявлять смелость, инициативу и смекалку. Организовать всестороннюю помощь Красной Армии, обеспечить усиленное пополнение ее рядов, обеспечить ее снабжение всем необходимым, организовать широкую помощь раненным. Укрепить был Красной Армии, подчинив интересам этого дела всю свою работу, производить больше вооружения и снаряжения, наладить местную противовоздушную оборону. Организовать беспощадную борьбу со всякими дезорганизаторами тыла, дезертирами, паникерами, распространителями слухов, уничтожать шпионов, диверсантов, вражеских парашютистов, оказывая во всём этом быстрое содействие нашим истребительным батальонам. При вынужденном отходе Красной Армии угонять весь подвижной состав, не оставлять врагу ни килограмма хлеба, ни литра горючего, угонять скот. Все ценное, которое не может быть вывезено – уничтожать. В занятых врагом районах создавать партизанские отряды и диверсионные группы для разжигания партизанской войны – для взрыва тостов, дорог, порчи телефонной и телеграфной связи, поджога лесов, складов, обозов. В захваченных районах создавать невыносимые условия для врага и всех его пособников. Речь заканчивалась призывами:
Все наши силы – на поддержку нашей героической Красной Армии, нашего славного Красного Флота!
Все силы народа – на разгром врага!
Вперед, за нашу победу!
На одном вздохе мы прочитали эту речь, и нам многое прояснилось, что до этого было мало понятным. Мы со всей глубиной осознали ту опасность, которая нависла над нашей Родиной. Вождь Партии и народа не может без достаточного на то основания так выступать перед народом, мы как-то посуровели, более серьезно стали относиться к своему положению…
Мы были артиллерийской батареей до прибытия в этот полк. Наутро прибывшие с нами люди как-то стазу растворились по своим специальностям, их сразу распределили по командам. Как не грустно было расставаться с людьми, с которыми прошли трудный путь, но обстоятельства требовали того, чтобы мы скорее вливались в формирующиеся части для фронта.
После обеда меня пригласили в штаб полка и сообщили, что я назначаюсь командиром маршевой батареи, которая в настоящее время формируется из артиллеристов и предназначенная для пополнения артиллерийского полка, находящегося в настоящее время на переформировании. Состав маршевой батареи и маршрут движения будет указан перед выходом. Время выхода – предположительно завтра утром.
На следующий день утром мне были представлены пять командиров маршевых взводов – лейтенантов артиллеристов, каждый их которых возглавлял маршевый взвод, состоящий их тридцати человек сержантского и рядового состава, приписанных к наземной артиллерии. Тут же была уточнена схема маршрута нашей маршевой батареи до села Борки Козелецкого района Черниговской области, расстояние до которого составляло около ста пятидесяти километров. Это расстояние предполагалось пройти за четыре форсированных перехода. А наше распоряжение передавалась полевая походная кухня и пароконная повозка для транспортировки продуктов и фуража на путь следования. Часть продовольствия была выдана сухим пайком (надвое суток) и часть мы должны были готовить самостоятельно – на полевой кухне.
Посоветовавшись с командирами взводов, мы решили, что двигаться будет не компактно всей батареей, а повзводно с не большими интервалами, не привлекая к себе лишнего внимания. Всему составу было сообщены все четыре пункта большого привала на ночлег, на которых будет выдаваться горячая пища вечером и рано утром. Командирам взводов было указано, кроме тог, что разрешается для передвижения взвода использовать попутные транспортные средства, на которых размещать не обязательно весь взвод, а можно и более мелкими группами с назначение старшего. Проверка наличия личного состава взвода будет производиться только вечером и утром.
Командирам взводов было рекомендовано, систематически проводит разъяснительную работу среди личного состава. Прежде всего, обратить внимание на важность нашего своевременного, без отстающих, прибытия в пункт назначения и пополнения артиллерийского полка, в котором так нуждается фронт.
Одним из командиров маршевых взводов был лейтенант Овчаренко Николай Яковлевич. Выпускник Киевского артиллерийского училища, успевший уже побывать в боях на Киевском направлении в составе училища, а после получении я приказа Народного Комиссара Обороны о присвоении курсантам училища первичного командирского звания «лейтенант», направлен в этот запасной полк. С Овчаренко мы прошли рядом в артиллерийских подразделениях почти до конца Великой Отечественной войны.
В запасном стрелковом полку мне пришлось прибывать менее пятидесяти часов. Жаль, что здесь же разошлись наши пути со старшим политруком Щербиной И.. Больше мне с ним встретиться не пришлось.
В расположение переформирующегося артиллерийского полка мы прибыли своевременно и, что было на удивление даже командованию полка, без потерь. Командиры маршевых взводов передали по спискам весь свой состав, не потеряв ни единого человека. Это было здорово!
[page]
На формировании
Формирующийся 667-й артиллерийский полк располагался в сосновом бору в стороне от центральных дорог. Штаб полка размещался в полевой палатке, вокруг которой были отрыты окопы-щели для укрытия личного состава на случай налета авиации противника. Такие же окопы-щели были отрыты на опушке и в глубине бора, где располагался личный состав прямо на земле без каких либо укрытий. Мне в этом смысле совершенно не повезло. Я не имел даже шинели, был же одет в летнее хлопчатобумажное обмундирование, под которым были трусы и майка, на ногах хромовые сапоги, на голове – пилотка. Кроме поясного ремня (командирского со звездой и портупеей) и полевой сумки у меня ничего не было. Даже не было полотенца, чтобы было можно хорошо обтереться после утреннего умывания. Да и не всегда утром приходилось умываться из-за отсутствия воды.
Для ночного отдыха пришлось самому сооружать из мелких веток, листьев и травы подстилку, чтобы не лежать на сырой земле. Ночи были прохладные, особенно в лесу, и поэтому почти не спал, а переворачивался с боку на бок до самого утра. И только утром, когда начинало пригревать солнце, засыпал и то не надолго, так как надо было подниматься и браться за дело. Хорошо, что на следующий день после нашего прибытия нас взяли на довольствие и мы получали горячую пищу два раза в день. Это уже была благодать!
Через два-три дня, сейчас точно не помню, меня назначили командиром третьей, еще не сформированной батареи. Прибывшие со мной командиры взводов, сержанты и рядовые пошли на формирование первой и второй батареи. Командиром одной из них был старший лейтенант Плотников, солидный мужчина, русоволосый и на первый взгляд казавшимся суровым человеком. Он то и помог мне, после нашего знакомства, обзавестись своим котелком и ложкой, а так же старой плащ-накидкой, что уже существенно скрашивало мой быт. Вскоре прибыло новое пополнение из сержантского и рядового состава, и я получил в свою батарею нескольких сержантов и человек двадцать рядовых. Теперь мне стало не много веселей, началось формирование моей третьей гаубичной батареи…
Стойкая оборона войск Киевского укрепленного района и контрудары наших войск, расположенных севернее и южнее этого укрепрайона, сорвали попытку немецко-фашистских войск захватить столицу Украины город Киев с ходу. Гитлеровцы вынуждены были прекратить наступление на Киев и сосредоточить свои основные усилия северо-западнее города, где на позициях Коростенского укрепрайона, оборонявшиеся войска фронта, своими активными боевыми действиями сковывали значительные силы немецко-фашистских войск, что в свою очередь, значительно облегчало положение войск, удерживающих Киев.
В двадцатых числах июля контрудары наших войск юго-западнее Киева вынудили противника перейти к обороне не рубеже Фастов – Белая Церковь.
30 июля немецкие войска возобновили наступление на Киев, нанося главный удар в стык между Киевским укрепрайоном и войсками, обороняющимися южнее Киева. Войска Юго-Западного фронта, обороняющиеся южнее Киева, вынуждены были отойти. Одновременно танковая группа немецко-фашистских войск развернула наступление в южном направлении, однако 7 августа она была остановлена на линии железной дороги Коростень – Киев. Южнее Киева наши войска нанесли контрудар по группировке противника, в результате которого овладели городом Богуслав и плацдармом на правом берегу Днепра в районе Триполья.
10 августа часть немецко-фашистских войск в результате ожесточенных боев ворвалась в юго-западные пригороды Киева. Обороняющие город войска отбили атаки противника, и перешли в контратаку. К 15 августа почти полностью восстановили прежнее положение. На штурм Киева противник пок больше не решался. Его войска, около 17-ти дивизий оказались скованными на подступах к столице Украины активными боевыми действиями наших войск…
Вскоре батарея получила сорок восемь артиллерийских лошадей и дополнительно некоторое число сержантов и рядовых красноармейцев, прибывших из запаса. Мне, как единственному среднему командиру в батарее предстояло заботиться не только о людях, ни и о конном составе, а его было не малое количество.
Для содержания лошадей надо было построить коновязь в лесу с таким расчетом, чтобы она не видна была с воздуха, найти и оборудовать водопой для лошадей и по возможности скрытые пути к нему. Установить порядок водопоя таким образом, чтобы исключить большое сосредоточение лошадей на нем. Для оборудования коновязи мы позаимствовали у местных жителей пилы топоры и лопаты, которых в полку не было.
Каждое утро надо было чистить лошадей. Но ввиду того, что еще не было ни щеток, ни скребниц, то приходилось чистить жгутами соломы, сена или сухой травы, которых так же не доставало в районе нашего расположения. Лошадям надо было задавать корм три раза в день. Это не так сложно было бы, если бы у нас были торбы для кормления овсом или ячменем. Их у нас не было. Кормили в основном сеном. Два-три раза в день надо было водить лошадей к речке на водопой. Несмотря на то, что речка протекала не далеко от нашего расположения, надо было организовать водопой так, чтобы не было большой скученности лошадей на реке. Место водопоя замаскировать нам не удалось из-за отсутствия поблизости подручных средств.
Среди личного состава батареи, уже значительно пополнившегося новыми людьми, необходимо было отыскать человека, который бы раньше имел дело с лошадьми, умел расчищать копыта лошадей и, что особенно нам было необходимо – умел подковывать лошадей. К нашему большому удовольствию такой человек нашелся из только что полученного пополнения. Это была настоящая находка для нашей батареи. Этот рядовой красноармеец. Как мне показалось, с большой охотой занялся этим делом. Он попросил разрешения отпустить его на некоторое время в соседнюю деревню для приобретения необходимого инструмента. Я ему поверил и отпустил. К вечеру он явился весь сияющий. В его рукодельной сумке оказался почти весь необходимый инструмент для обработки и ковки лошади. К моему большому сожалению, я не помню фамилии этого честного, добросовестного трудягу, призванного в армию из украинского села. Он добросовестно исполнял свои обязанности за всё то время, что я командовал этой батареей. Яне могу сказать, где и как он доставал подковы и ковочные гвозди, но ни одна лошадь на все время моего пребывания в батарее не вышла из строя по причине порчи копыт. Он не только добросовестно выполнял свои обязанности, но обучал этому ездовых батареи.
Конной амуниции и снаряжения у нас не было. На каждую лошадь был только один недоуздок – узда без удил с одним поводом, да несколько попон. Как мы были довольны, что нам выделили одну пароконную повозку для подвоза кормов для лошадей.
Долго нам не пришлось задержаться на этом месте. Несмотря на героические усилия наших войск на всех участках фронта, обстановка почти везде складывалась не в нашу пользу. Несмотря на значительные потери, враг стремился пробиться на Восток. Поступило распоряжение перенести место формирования полка в глубь тыла, дальше на восток. Батарея получила походную пароконную кухню и пароконную повозку. Теперь их в батарее стало две – это до некоторой степени облегчало обеспечение на марше личный состав и лошадей продовольствием и фуражом. Чтобы не привлекать лишнего внимания во время передвижения командование полка решило передвижение подразделений осуществить не по одной, а по нескольким дорогам.
Личному составу батареи пришлось передвигаться верхом на лошадях без седел, только покрытых имеющимися попонами. Если лошадь сопротивлялась верховой езде, то ее привязывали за повод-чембур своего недоуздка к недоуздку другой лошади, на которой следует верховой красноармеец. Несколько человек, в том числе и я, передвигались на пароконных повозках.
Кухня и одна пароконная повозка со старшиной батареи и выделенными людьми следуют впереди колонны до следующего большого привала, где готовят пищу и место для размещения людей и лошадей на привал. Затем следуют лошади одна за другой на удалении, обеспечивающем зрительную связь между предыдущей лошадью следующей за ней. Этот интервал составлял две-три минуты. Таким образом, колонна растягивалась на полтора-два километра. Замыкала колонну вторая пароконная повозка, на которой следовал и я. Всем было строго наказано – беречь копыта лошадей, не передвигаться по щебенке и асфальту, использовать только грунтовую дорогу. Через четыре таких перехода, а это было уже в середине августа, мы достигли территории Сумской области.
Припоминается такой случай. Остановившись на ночной привал в не большой деревеньке, затерянной от больших дорог где-то в лесу на западе Сумской области, я спросил у пожилого жителя этой деревни, где здесь можно достать не много водки или же самогона. Это нам нужно было для обработки потертостей, так как на получения спирта или йода мы не могли рассчитывать.
Он сказал – Смотри, сынок, у которой избы из трубы к вечеру появится дымок, туда и заходи, там наверняка есть самогон. И действительно, ближе к вечеру из нескольких труб начал появляться дымок. И что меня больше всего поразило то, что первым дымок появился из трубы хаты председателя колхоза, а потом почти в каждом доме.
Проснувшись рано утром, я решил осмотреть расположение лошадей. И тут я увидел, то лошади были все на месте, а у их ног лежало сено, но ни единого человека из состава батареи не обнаружил. Решил, ничего не предпринимая, немного выждать. Так я провел у коновязи около двух часов. И вижу, идут мои батарейцы с понурыми головами. Примерно за полчаса все собрались. Я все понял. Сердобольные жители деревни угостили моих батарейцев самогоном. А батарейцы усталые после продолжительного марша, а многие убитые горем после потери своего селения, попавшего в руки фашистов, не устояли перед соблазном. Выпили немного и уснули, как говорят, мертвым сном. Хорошо, что ночью ничего не случилось. Когда собрались все, я сказал:
– Всё, что случилось этой ночью, я знаю. И я, прежде всего, виноват в том, что своевременно строго на строго не предупредил вас. Это в нашей батарее случилось первый и надеюсь последний раз. Впредь за такое буду строго взыскивать, несмотря на лица и не принимать никаких объяснений. А сегодня я вам все прощаю. Объяснений мне от вас никаких не надо, больше того, я не потерплю никаких разговоров в батарее на эту тему… А сейчас напоить лошадей, позавтракать, если есть чем, и ровно через час выступаем в дорогу.
После этих слов мои батарейцы оживились, чувствовалось, что им стало легче на душе. Закипела обычная работа…
Упорное сопротивление частей Красной Армии на Киевском направлении, где проходили упорные, кровопролитные бои, привели к дальнейшей задержке наступления немецко-фашистских войск на этом направлении, и вынудило командование вражеских войск снять с московского направления часть своих сил и направить против войск Юго-Западного фронта. Теперь немецко-фашистские войска развернули наступление с севера в сторону Конотопа и Чернигова. В связи с угрозой выхода войск противника в тыл войскам Юго-Западного фронта, а так же прорывом немецко-фашистских войск южнее города Черкассы к Днепру, по указанию Ставки ВГК, все войска Юго-Западного фронта, кроме войск, обороняющих город Киев, отводились за Днепр с целью организации прочной обороны по левому берегу Днепра…
Наконец-то, батарея получила материальную часть артиллерии – четыре 122-мм гаубицы, зарядные ящики к ним, амуницию для конного состава, артиллерийские приборы, а так же некоторое стрелковое оружие, телефонные аппараты, катушки с кабелем, таблицы стрельбы и другие. Кроме того, получено несколько строевых и обозных лошадей с повозками. И, что самое главное, батарея получила пополнение почти до полного комплекта штата.
Предстояло за несколько дней сформировать все расчеты и отделения батареи и приступить к согласованию расчетов орудий и отделений разведки и связи, готовых выполнять свои обязанности по подготовке и ведению огня орудием, взводом и батареей в различных условиях боя.
На должность командира взвода управления батареи прибыл лейтенант Иванченко, призванный из запаса, назвавший себя рабочим из Донбасса. Он, как никто другой, помог мне укомплектовать взвод управления батареи разведчиками, вычислителем, связистами и радистами. Среди прибывшего пополнения в батарею нашлись и сержанты и рядовые, которые в той или иной степени и в разное время служили в артиллерийских частях во взводах управления. Их надо было отобрать, организовать в отделения разведки, связи и радио, и начать элементарные занятия по специальности с имеющимися приборами для разведки и наблюдения и имуществом полевой проводной телефонной связи. Радиостанций в батарее пока не было, и поэтому решено всех радистов обучать работе телефонистов полевой проводной связи. Всему составу взвода управления, в том числе и лейтенанту Иванченко, пришлось овладевать основами артиллерийской разведки и связи снова. У меня была полная надежда на серьезность подхода ко всем этим вопросам со стороны лейтенанта Иванченко. Я как-то с первой встречи и беседы проникся к нему уважением и доверием. И в этом, как показало будущее, я не ошибся.
На должности командиров огневых взводов прибыло два молодых лейтенанта, только что окончивших ускоренные курсы военного училища. Оба они не имели опыта службы в армии, а со школьной скамьи пошли в военное артиллерийское училище, окончили ускоренный курс, получили звание «лейтенант» и впервые прибыли в воинскую часть – наш переформирующийся артиллерийский полк.
Мне самому пришлось взяться за формирование орудийных расчетов. Благо, нашлись сержанты и рядовые, которые ранее были в орудийных расчетах, хотя и не имели еще опыта боевой службы при орудиях. Буквально в течение одного дня были сформированы орудийные расчеты на все четыре гаубицы.
Так как боевого устава артиллерии в батарее не было, пришлось вместе с командирами огневых взводов восстановить в памяти и записать обязанности каждого из семи номеров орудийного расчета по команде «Орудие, к бою!» и в период ведения огня. Вспомнить правила подготовки орудий на огневой позиции к бою и, в частности, направление основного орудия в цель по артиллерийской буссоли, построение параллельного веера орудий батареи, определения наименьшего прицела, на котором можно вести огонь с данной огневой позиции батареи, другие вопросы боевой деятельности на огневой позиции батареи. На второй день прибывшие в батарею из артиллерийской мастерской сержант и рядовой вместе с командирами огневых взводов и орудийными расчетами проверили противооткатные приспособления орудий и выверили прицельные приспособления. Орудийные расчеты приступили к занятиям по правилам подготовки орудий к бою и ведению огня с закрытых огневых позиций.
Прибывший вместе с пополнением старший сержант Кононенко – ветеринарный фельдшер, ранее проходивший кадровую службу в артиллерийских частях, вместе с командиром отделения тяги и ездовыми орудийных и зарядных упряжек, разобрались с конной амуницией, укомплектовали все упряжки. Закипела напряженная работа во всех звеньях батареи.
Буквально через два-три дня каждый рядовой и сержант батареи знал свое место в боевом расчете, знал элементарно свои обязанности и как их выполнять. Оставалось наращивать знания и умение в выполнении своих обязанностей во время боевой деятельности батареи. Основное было то, что личный состав батарей не имел опыта своей боевой деятельности.
В один из дней, когда шла полным ходом учеба личного состава батареи, батарею посетил командир полка майор Аристов вместе со своим адъютантом старшиной Журавлевым. Побывал на занятиях огневых взводов и у связистов. Он констатировал, что батарея на первый случай готова к выполнению огневых задач в боевых условиях. Нам казалось, что такая оценка батареи преждевременная, о чем я сказал командиру полка. Он мне тут же сурово возразил, что в такой тяжелой обстановке, в которой находятся наши войска на фронте, подразделения с еще меньшей готовностью направляются на фронт и вступают в бой. Мне нечего было ему возразить, и я заявил, что батарея в любое время готова выполнить приказ командования полка.
Эта готовность батареи досталась мне ежедневными хлопотами буквально на каждом участке сколачивания отделений, бессонными ночами. Но такая уж участь командира батареи, впервые формирующего батарею не для парадного показа, а для настоящей боевой работы в условиях боевой обстановки фронта. А обстановка на всех фронтах Великой Отечественной войны складывалась тогда не в пользу Красной Армии и не предвещала ничего хорошего…
В конце августа немецким войскам удалось форсировать Днепр севернее Киева и в районе Чернигова соединиться с войсками, наступающими с севера в сторону Конотопа. Возникла угроза обхвата войск Юго-Западного фронта справа…
Сейчас уже не помню, были ли к этому времени созданы в полку управления дивизионов и были ли вообще к этому времени командиры дивизионов. Все распоряжения поступали непосредственно от штаба полка. Вскоре было получено распоряжение штаба полка – батарее получить на складах продовольствие и фураж на трое суток, один боекомплект боеприпасов к гаубицам. Приказано – с наступлением темноты выступить в район железнодорожной станции Перекоповка, что южнее г. Ромны Сумской области, занять боевой порядок на восточном берегу реки Сулла и поддержать своим огнем стрелковые подразделения на этом рубеже.
Двигаясь на запад, мы были горды, что и мы должны, наконец, вступить в борьбу с ненавистным врагом, внести свой вклад в дело организации разгрома врага. Одновременно закрадывалось сомнение, сумеет ли так быстро сформированная батарея из случайно, можно сказать, встретившихся на дорогах войны солдат, не изучивших еще друг друга, не знающих, кто на что способен, стать действительно боевой единицей, способной своим огнем поражать противника и оказывать необходимую поддержку своим стрелковым подразделениям.
Больше всего меня тревожил вопрос: сумеют ли молодые лейтенанты – командиры огневых взводов, не имеющие еще никакого опыта, подготовить орудия для ведения огня? Если этого огня с огневой позиции батареи нет, то и нет такой боевой единицы, как батарея! Непрерывно приходили в голову мысли – проверены и подготовлены ли противооткатные приспособления орудий, выверены ли прицельные приспособления орудий. Если при проверке и подготовке противооткатных приспособлений допущены какие-либо неточности или ошибки, то при первом же выстреле орудие выйдет из строя и становится уже не средством борьбы, а обузой для всей батареи. Его надо защищать, его надо отправлять в дивизионную артиллерийскую мастерскую для восстановления. А где эти мастерские?..
От правильности выверки прицельных приспособлений зависит точность направления орудия в цель, возможность вести огонь прямой наводкой, как по огневым точкам, так и по танкам противника. Куда полетят первые снаряды из такого орудия?..
Сумеют ли расчеты орудий в боевой обстановке правильно комплектовать заряды для выстрела? Заряды со складов поступают «Полные». Для комплектования другого по силе заряда надо из гильзы вынуть столько пучков пороха, каким номером заряда подана команда, стрелять. Например, подана команда – «Заряд ВТОРОЙ!» – значит долой из гильзы два пороховых пучка. А не забудут ли перед посылкой снаряда в ствол орудия снять с взрывателя колпачок с тесемкой? Иначе разрыва снаряда у цели не произойдет. Как поведут себя орудийные расчеты и ездовые орудий в случае появления авиации или танков противника, когда орудие еще на марше? Сумеют ли они быстро рассредоточиться и привести орудия к ведению огня для отражения танков противника? Все эти и другие вопросы вставали передо мной и на марше, и во время привалов, и во время ночного отдыха…
В начале сентября немецкие войска форсировали Днепр и захватили плацдармы в районе Кременчуга. Развернув отсюда наступление на север, они соединились с войсками, наступающими с севера, и 15 сентября замкнули кольцо окружения войск Юго-Западного фронта в районе Лохвицы на севере Полтавской области. Как потом уже стало известно, в окружение попали части 5-й, 37-й, 26-й, 21-й армий фронта. По приказу Ставки ВГК 19 сентября г. Киев был оставлен нашими войсками.
Попытка незначительными силами деблокировать войска, которые вели тяжелые бои в окружении, успеха не имела. Лишь часть их смогла прорваться на Восток. При выходе из окружения в районе села Шумейкино близ Лохвицы погибли командующий войсками Юго-Западного фронта генерал-полковник Кирпонос М.П., член Военного Совета фронта Бурмистенко М.А. и начальник штаба фронта генерал-майор Тупиков В.И..
К исходу 26 сентября разрозненные части войск Юго-Западного фронта отошли на линию Белополье (северо-западнее города Сумы), Шишаки (восточнее Миргорода, на реке Пселл), Красноград (на юго-ападе Харьковской области), где им приказано занять прочную оборону, не допуская дальнейшего продвижения противника в глубь страны…
Батарея находилась на восточной опушке леса, что восточнее г. Ромны Сумской области, и в кольцо окружения не попала. На рассвете, буквально на наших глазах, обнаглевший противник высадил воздушный десант на опушке леса. Мы, не имея связи, вынуждены были в течение всего светового дня находиться буквально под носом вражеских войск, обративших все свое внимание на наши войска, находящиеся в окружении. Организовав круговую оборону, ждать темноты, чтобы под покровом ночи отойти на восток, где присоединиться к нашим частям для организации обороны.
И так, не успев встретиться с противником и проверить свою боевую готовность, мы вынуждены снова двигаться на восток. В кромешной тьме, в этой беспросветной темноте ночи, соблюдая строжайшие меры светомаскировки, мы продолжили свое движение. Впереди батарейной колонны я в полной темноте нащупывал дорогу, по которой за мной двигался взвод управления батареи и затем огневые взвода.
За ночь непрерывного пути мы отошли на значительное расстояние от войск противника, замыкающих кольцо окружения. На наше счастье, утром пошел дождь, небо заволокло тучами, что почти исключало появление вражеской авиации, и мы смогли даже днем продолжать движение.
[page]
Походы, бои и отходы
Немецко-фашистские войска, замкнувшие кольцо окружения частей и соединений армий Юго-западного фронта, основные усилия направили на ликвидацию окруженных. Соединения и части фронта, не попавшие в кольцо окружения, в том числе и наша батарея, занимали более выгодные, оборонительные рубежи в полосе своего отхода по левому берегу реки Пселл. Войска совершенствовали оборону в инженерном отношении, переформировывали взаимодействие и одновременно вели бои с наседавшими разведывательными подразделениями противника, пытавшимися прорваться дальше на Восток.
За короткий промежуток времени батарее не один раз пришлось производить смену боевого порядка, перемешаться в различных направлениях то с севера на юг, то с запада на восток, то совершенно в противоположных направлениях. Все эти перемещения в сочетании каждый раз с оборудованием боевого порядка батареи в инженерном отношении (рытье окопов и наблюдательного пункта полного профиля) и ведение огня по появляющемуся противнику, изнуряли личный состав. Иногда доходило до того, что люди при очередной смене боевого порядка буквально засыпали на ходу. Немало усилий и воли приходилось отдавать командирам взводов батареи, командирам отделений и орудий для того, чтобы поддерживать надлежащий порядок, не терять боеспособности, поддерживать моральное состояние личного состава на должном уровне.
Все это усугублялось тем, что батарея из-за отсутствия такого управленческого звена, как дивизион со штабом, средствами управления и обеспечения, потеряв связи со штабом и командованием полка, вынуждена была перейти на полное самообслуживание. Решались вопросы не только обеспечения людей продовольствием, а конного состава – фуражом, но и пополнения боеприпасами, производства текущего ремонта или замены изношенного обмундирования и обуви, конного снаряжения. Это вынудило сформировать при старшине батареи достаточно сильное хозяйственное отделение за счет сокращения штатных подразделений – орудийных расчетов, отделений разведки и связи.
Наступила осень с частыми дождями. Мелкий дождь иногда моросил несколько суток беспрерывно. Полевые дороги, совершенно раскисли, и движение по ним значительно затруднилось. Движущиеся по этим дорогам орудия, повозки, машины превратили их в сплошное месиво. Три пары артиллерийских лошадей с большим трудом тащили гаубицу, особенно гаубицы второго огневого взвода, у которых шины колес была из густматики. Налипающий на колеса чернозем делал их объемными, малоподвижными. Лошади выше колен проваливались в грязь, которая была почти сплошной по всей дороге. Темпы передвижения замедлялись. Правда, такие же условия были и для войск противника, который был менее к ним приспособлен, чем мы. Поэтому, оторвавшись от противника, прошли по таким дорогам за сутки километров тридцать, только на второй день мы могли ожидать подхода его передовых частей. К этому времени мы уже приводили себя в порядок, подготовились к открытию огня с закрытых огневых позиций. Встречали противника огнем своих орудий…
На одном из таких маршей мы подобрали валявшиеся на дороге несколько листовок, сброшенных вражескими самолетами. Несмотря на ненастную погоду, вражеский самолет-разведчик «костыль» почти всё дневное время находился в воздухе. Улетал на некоторое время, видимо, для заправки горючим. Своим унылым завыванием под облаками и нас приводил в уныние и раздражение. Иногда из колонны звучали одиночные винтовочные выстрелы. Это отчаявшиеся бойцы стреляли по самолету. Однако эти выстрелы своей цели не достигали и «костыль» продолжал парить над дорогой.
Немцы продолжали разбрасывать с воздуха листовки. Одна из таких листовок была о взятии немцами г. Киева и окружении наших войск восточнее его. В ней говорилось, что маршал Буденный, который ранее заявлял, что немцы войдут в Киев только через его труп, бесследно исчез. В боях за Киев и в ходе окружения и ликвидации окруженной группировки войск Юго-Западного фронта, Красная Армия потеряла много своих бойцов и командиров, среди которых был и командующий Юго-Западным фронтом Герой Советского Союза генерал-полковник Кирпонос. Далее в листовке были приведены астрономические цифры потерь Красной Армией в этих боях убитыми, ранеными и попавшими в плен. Приводились огромные цифры наших потерь вооружения и боевой техники, писалось о многочисленных трофея, попавших в руки немецко-фашистских войск. Заканчивалась листовка призывом к командирам и бойцам Красной Армии сдаваться в плен немцам. Собранные листовки мы тут же сжигали. На наших солдат, сержантов и офицеров такие листовки не оказывали никакого воздействия. На них просто не обращали внимания. Разве что использовали для самокруток, если они были отпечатаны на подходящей бумаге.
Накапливая опыт в ведении артиллерийского огня по вражеским огневым точкам и живой силе, совершенствуя свое мастерство, неизбежно неся потери в личном и конном составе, батарея, как и другие части и соединения 21-й армии Юго-Западного фронта, вела оборонительные бои, отходя на восток…
Когда мы отходили, вокруг нас горели на полях хлеба, скирды соломы, горели деревни. Люди семьями и небольшими группами покидая свои насиженные места, вливались в поток беженцев, стремящихся от этого ада уйти подальше на восток, заполняя все дороги. Казалось, беженцам нет числа. В небе почти беспрерывно находились немецкие самолеты, особенно досаждал один самолет-разведчик. Он беспрерывно кружил над нашими головами. Наших самолетов мы не наблюдали уже продолжительное время. Создавалось впечатление, что их вообще у нас нет. От всей этой безрадостной картины сжималось сердце, было больно оставлять родную землю, советских людей. В их глазах выражался упрек: «На кого же вы нас оставляете?». Что мы могли им в это время ответить?
Мы не жалели себя в боях, но враг был сильнее, опытнее нас. Дивизии немецко-фашистских войск были хорошо укомплектованы личным составом, вооружением и боевой техникой. Особенно значительным было его превосходство в танках, авиации, автотранспорте. Его стрелки в основном были вооружены автоматами, тогда как у нас не хватало даже винтовок на всех. А об автоматах мы пока что могли только мечтать. Основная масса нашей артиллерии была на конной тяге, даже 152-мм гаубицы передвигались при помощи конной упряжки. Более тяжелые артиллерийские системы, которых в нашей армии было незначительное число, перемещались неуклюжими, тихоходными тракторами ЧТЗ, не приспособленными для условий маневренной войны. Вражеские войска более свободно маневрировали, сосредотачивая силы на узких участках, в основном вдоль дорог. Они тем самым прорывали в ряде мест наши еще не окрепшие боевые порядки. Используя свои временные преимущества, противник продолжал теснить наши войска на восток, и мы вынуждены были оставлять наши города и села.
После кратких огневых схваток, не имея ни танков, ни прикрытия с воздуха, мы вынуждены снова отходить на новые рубежи…
Однажды ночью мы пробирались по проселочной дороге, а справа и слева от нас двигались вражеские танки и мотопехота. В небо часто взлетали осветительные ракеты, освещая местность и ослепляя глаза. После вспышки в темном небе ракеты некоторое время вокруг ничего не было видно, только шум моторов напоминал о реальной опасности. Двигались мы очень медленно. Так прошли всю тревожную ночь, останавливаясь только на малые привалы для непродолжительного отдыха лошадей. На рассвете, почти полностью выбившись из сил, на окраине какой-то деревни мы заняли боевой порядок батареи – орудия повзводно справа и слева от дороги, наспех оборудовав и замаскировав орудийные окопы. Лошадей разместили в крестьянских дворах. По всему горизонту нависали темные, густые тучи, и вскоре пошел дождь. Стояла безветренная погода, по всему было видно, что этот осенний затяжной дождь продлится не одни сутки.
Не успели накормить горячим завтраком людей, напоить и накормить лошадей, как заметили, что стрелковые подразделения, остановившиеся было в деревне, покидают ее и устремляются на восток. Не имея связи с вышестоящим артиллерийским начальством, мы последовали за ними.
Тучи низко нависли над нами. Моросил мелкий дождик. Все люди, лошади, кладь на повозках, чехлы орудий – все намокло, со всего стекали струи воды. На протяжении всей дороги образовалась густая, липкая грязь, в которой застревали повозки. Люди, ноги и брюхо лошадей, орудия и повозки, были забрызганы грязью. Передвигались с трудом, то и дело останавливаясь от непомерной тяжести налипшей грязи, чтобы передохнуть, и снова двигались дальше. Одна отрада, что над головами не было этого унылого звука вражеского самолета-разведчика, да и вообще самолетов противника.
Вскоре нам встретились не дооборудованные участки противотанкового рва. Они просматривались на несколько десятков метров направо и налево от дороги. Работающих нигде не было видно. Они, по-видимому, бросили эту никому не нужную изнурительную работу. Во рвах них мы обнаружили несколько немецких листовок. Содержание одной из них мне хорошо запомнилось. Там было написано: «Девочки и дамочки, не копайте ямочки, придут наши таночки – зароют ваши ямочки!». Были листовки и другого, явно похабного содержания.
Уже третьи сутки идет, не переставая, моросящий дождь. В такую погоду немецкие самолеты не летали, и мы более-менее спокойно продвигались дальше на восток, останавливаясь на небольшие привалы. Чувствовалась усталость не только людей, но и лошадей. Люди буквально засыпали на ходу. Только споткнувшись о что-нибудь на дороге, падая в грязь, просыпались, поднимались и продолжали идти вперед, как ни в чем не бывало.
По ночам я не смыкал глаз. Верхом на лошади или сидя на повозке, следующей в голове колонны, я определял направление движения. Не имея топографической карты, это приходилось делать либо по интуиции, либо по рассказам местных жителей, показывающим нам направление дороги на тот или иной населенный пункт. И только днем, часто верхом на лошади, ухитрялся немного поспать. Моя лошадь была очень послушная и смирная. Спокойно шла рядом с лошадью орудийной упряжки или же следовала за повозкой. Я же, отпустив повод, верхом в седле засыпал. Лошадь так осторожно ступала, словно чувствовала, что седок на ней спит, и старалась его не потревожить…
В первых числах октября батарея заняла боевой порядок непосредственно за железнодорожным полотном дороги Сумы – Харьков недалеко от селения с прозаическим названием Белка. Отсутствие средств полевой телефонной связи вынуждало командира почти каждый раз располагать командно-наблюдательный пункт в непосредственной близости от огневой позиции орудий, что значительно затрудняло обзор передовых стрелковых подразделений и подступы со стороны противника и подходы к ним. Поэтому зачастую приходилось пользоваться данными передового наблюдательного пункта, на котором, как правило, находился командир взвода управления батареи. Однако, и с ним связь была не всегда устойчивой. Из-за малой маневренности гаубиц не было возможности расположить их ближе двух-трех километров от переднего края расположения наших войск. Такая огневая позиция гаубичной батареи могла быть выведена из строя после первых же выстрелов, так как находилась в зоне оружейно-пулеметного огня противника.
Так как противник свои основные силы направил вдоль дороги Ахтырка – Богодухов – Харьков, на нашем участке фронта проходили мелкие стычки в основном с разведывательными подразделениями противника. Мы продержались на этом рубеже почти целую неделю. Всё это время шли дожди. Грунтовые дороги раскисли так, что никакая техника противника не могла по ним передвигаться. За это время нам ни разу не пришлось открывать огонь всей батареей. Огонь велся одиночными орудиями и только тогда, когда надо было поддержать огнем стрелковые подразделения, отражающие атаки противника. Атаки мелких групп противника отражались оружейно-пулеметным огнем передовых стрелковых подразделений. Ночью противник подступы к своему расположению освещал ракетами.
Под покровом ночи был осуществлен новый отход подразделений, обороняющихся на нашем участке фронта, дальше на восток. На рассвете стрелковые подразделения по ветхому мосту через речушку Ворсклица – приток Ворсклы в районе села Пожня, перешли на другой берег и заняли оборону. Отойдя на восток еще километра три, батарея заняла боевой порядок на опушке рощицы, направив свои орудия строго на запад. Здесь мы простояли до вечера. Огневые позиции основательно оборудовать не стали, так как пошли слухи, что мы здесь надолго не задержимся – будем отходить на новые оборонительные рубежи.
Теперь была выработана новая тактика нашего отхода. Продвигались в основном по ночам. С рассветом занимали боевой порядок, направляя орудия на запад. А с наступлением темноты, независимо от того, появлялся противник или нет, мы сворачивали боевой порядок и следовали дальше. При ненастной погоде движение продолжалось и в светлое время.
Армии Юго-Западного фронта с 17 октября начали отход на новый оборонительный рубеж Белгород – Мерефа – Змиев – Балаклея, в основном совпадающий с речкой Северский Донец, оборудуя оборону по его восточному берегу. Отход должен был быть закончен к 23 октября.
Отходя на новый рубеж, батарея сначала двигалась на юго-восток к селу Великая Писаревка, расположенному в восточной части Сумской области, затем повернула на северо-восток, на райцентр Грайворон Курской области и далее на Борисовку и Белгород.
За время следования по этому маршруту батарее не один раз приходилось отбиваться от наседающих немецких автоматчиков, преследующих наши части, нанося нам потери. С нами же отходили и беженцы, наслышанные о зверствах фашистов на оккупированных ими территориях. Об этих зверствах было известно не только по сообщениям газет и радио, но от очевидцев, сумевших пробраться из оккупированной территории.
На новом оборонительном рубеже, не надеясь на стрелковые подразделения нашей армии, батарея располагалась так, чтобы было удобно осуществлять оборону от наседавшего противника. Как правило, теперь батарея располагалась на восточной окраине населенного пункта, выставляя на его западной окраине при въезде парный дозор, который должен был нас предупреждать о появлении противника. Орудия располагали на перекрестках или вдоль улиц, чтобы удобнее вести огонь. У орудий постоянно находились не менее двух человек орудийного расчета, способные немедленно открыть огонь. Остальные из орудийных расчетов отдыхали в ближайших домах…
На одном из участков между Грайвороном и Борисовкой дорога, по которой двигалась батарея, проходила по заболоченному участку местности. Слева от дороги на протяжении нескольких километров проходила узкая полоса болота, за которым тоже была дорога. Во второй половине дня со стороны болота наша колонна подверглась обстрелу немецких автоматчиков. Обстрел был настолько неожиданным и интенсивным, что два орудийных расчета были прижаты к земле. Чтобы справиться с возникшим положением, пришлось привести первое орудие к бою и обстрелять участок болота, откуда велся автоматный огонь. После нескольких выстрелов осколочно-фугасными гранатами, разорвавшихся непосредственно на болоте, обстрел батарейной колонны прекратился. К счастью, батарея не понесла потерь, не считая одного человека, легко раненного в руку. На этот раз мы экономили свои боеприпасы. Их в батарее было очень много. Кроме передкового запаса, считающимся неприкосновенным, было еще порядка ста двадцати дальнобойных осколочно-фугасных гранат и зарядов к ним. На пополнение батареи боеприпасами до занятия боевого порядка на новом рубеже мы не рассчитывали. Поэтому снаряды приходилось экономить…
Днем на батарейную колонну жутко было смотреть. Люди, вымотанные бесконечными переходами без длительных остановок на отдых, выглядели измученными, похудевшими. Лица покрыты щетиной, обмундирование было изношено, латано-перелатано, шинелей на всех не хватало. Многие солдаты и сержанты были одеты в гражданские сюртуки и пальто, на головах головные уборы не только разных родов войск, но и гражданские картузы и шапки. Обуты были все кто в чем: часть в ботинках с обмотками и без них, и только некоторые были обуты в сапоги. Но зато каждый солдат и сержант имел карабин или винтовку и достаточное число патронов к ним, были и гранаты. Все командиры взводов, орудий и отделений, а также старшина батареи вооружены револьверами или пистолетами. А старшина батареи, кроме того, на двух повозках имел по одному ручному пулемету и по два-три снаряженных диска с патронами к ним. Такое количество оружия в батарее при общем его недостатке было благодаря тому, что командиры всех степеней требовали от личного состава подбирать везде – на поле боя и на марше – брошенное оружие, приводить его в надлежащий порядок и держать в боевой готовности.
Лошади, как и люди, выглядели не лучшим образом. Все очень похудели за последнее время, многие потеряли подковы, разбили копыта. Конная амуниция была в плачевном состоянии и требовала ремонта.
Запасов продовольствия для людей и фуража для лошадей батарея не имела и уже длительное время централизованно не получала. Пришлось самим заготавливать продовольствие и фураж.
Уже продолжительное время мы не получали никаких известий, даже сообщений Совинформбюро, не знали, что делается на фронтах, даже на ближайшем от нас участке фронта. Более месяца в батарее никто не читал газет, ни местных, ни центральных. Радио не было. Имеющаяся в батарее одна-единственная полевая радиостанция не имела питания. Раньше, когда была исправна радиостанция, можно было слушать Москву, а теперь и этой возможности у нас нет.
Несмотря на все трудности и тяжести походно-боевой жизни, люди не пали духом, не опустили руки, а продолжали честно и добросовестно тянуть нелегкую лямку солдата Красной Армии, выполняя свой долг. Что было очень отрадно. Батарея не имела ни одного отстающего за все дни нелегкого марша на восток и стычек с противником. Неся потери в личном составе, мы пополнялись за счет солдат и сержантов, отбившихся по каким-либо причинам от своих частей или следующих в свои части и не находящих их в указанном месте. После беседы с такими воинами они оставались в составе нашей батареи. Здесь они находили сплоченный коллектив независимо от национальной принадлежности, где каждый мог в минуту опасности подать руку помощи. Важным было и то, что, несмотря на все трудности, личный состав батареи был обеспечен пищей. Если за кем-либо было замечено уныние или усталость, к нему сразу же было обращено особое внимание, и после дружеской беседы и совета удрученное состояние проходило. В батарее царили взаимовыручка и взаимопонимание.
Немец, окрыленный своими успехами, нахально пер, что называется, напролом. Его автоматчики на мотоциклах стремились проникнуть в любые щели, образующиеся между нашими частями и подразделениями, чтобы сеять панику в наших рядах. На пряжках их ремней начертаны лицемерные слова: «С нами Бог!». Они молились перед каждым боем и перед каждым грабежом или убийством ничем неповинных наших людей и не испытывали угрызения совести – фюрер убеждал их, что принимает на себя все грехи. Они воевали с комфортом. Останавливаясь на ночь, основательно устраивались на отдых. Ночью тщательно освещали ракетами все подступы к своему расположению. Утром, обязательно позавтракав, возобновляли свое движение. У них еще достаточно было сил.
У нас сил было мало. Мы тогда не знали точных цифр наших потерь, но напор врага чувствовали по всему. При оборонительных боях и при и изнурительных маршах на восток мы свято верили, что наше дело правое и победа обязательно будет за нами. С тем шли в бой. Врага уничтожали не только огнем, но кололи штыками, били саперными лопатами – всем тем, что попадало под руку в этой рукопашной схватке, грудью закрывали страну от фашистов. И даже умирая смотрели на запад, где обязательно хотели закончить войну. Смерть наших солдат, сержантов и офицеров не была напрасной. Они уничтожали, обескровливали врага, задерживая его продвижение вперед. Этим мы давали возможность нашему командованию выиграть время для накопления сил в тылу для коренного перелома на фронте, для будущей победы, в которую мы не переставали верить в самые трудные дни нашего отступления. Мы все верили в Победу!
Стояла пасмурная, дождливая погода. Сплошные тучи нависали над землей. Из-за тумана, видимость была плохая. Колонны отступающих войск, эвакуированных и беженцев запрудили всю ширину разбитой дороги. Местами этот, казавшийся бесконечным, поток расходился на две-три колонны. В одну из таких колонн втиснута была и наша батарея. Казалось, ничто не могло нарушить этот равномерно движущийся поток. Ничто не предвещало изменения ни погоды, ни нашего движения. Но вот подул слабый ветерок. Затем он усилился, разгоняя тучи. В небе появились светлые пятна, тучи начали редеть, и в них как бы образовалось окно. Выглянуло солнышко. И сразу же в промежутке между тучами появился немецкий самолет-разведчик, как будто он ожидал появления этого окна, и сбросил одну-единственную бомбу. И надо же было случиться так, что эта бомба попала как раз на подразделение, идущее впереди нашей батареи. Разрыв бомбы для всех был таким неожиданным, что многие не могли сообразить, что же произошло. До этого я так безмятежно дремал верхом на лошади, что очнулся только тогда, когда лошадь стала падать. Мне повезло в том, что падая вместе с лошадью, я машинально вытащил правую ногу из стремени и она оказалась прижатой лошадью к земле. Я сразу не сообразил, в чем дело, почему падает лошадь? Оказалось, что крупный осколок от разорвавшейся бомбы попал в ее правую переднюю ногу выше колена и перебил кость ноги. Лошадь упала, а я остался невредим. Самолет улетел. Подразделение, попавшее под вражескую бомбу, понесло значительные потери. В нашей батарее потерь не было, только пострадала моя лошадь. Как бы не было мне ее жалко, ее все же пришлось застрелить. Колонны войск и беженцев как-то сразу поредели. Ветер как внезапно появился, так внезапно исчез. Небо снова заволокло тучами и заморосил мелкий дождик. Казалось, что ветер появился только для того, чтобы проделать в тучах просвет для вражеского самолета…
В ходе оборонительной операции войска 21 армии под натиском превосходящих сил противника 24 октября 1941 г. оставили г. Белгород. В этот день наша третья батарея 667-го артиллерийского полка 81-й стрелковой дивизии 21-й армии с огневой позиции южнее г. Белгорода и восточнее железной и шоссейной дорог Белгород – Харьков, вела обстрел всеми своими четырьмя орудиями колонны вражеских войск, движущихся из Борисовки на Белгород. По вражеской колонне в общей сложности было выпущено до шести десятков гаубичных дальнобойных осколочно-фугасных гранат. Было отмечено несколько прямых попаданий в колонну войск, растянувшихся по дороге более чем на километр. Противник понес потери в живой силе и технике, часть колонны рассеяна. Огонь батареи прекратился из-за отсутствия боеприпасов. На батарее оставались боеприпасы только в орудийных передках, да и то не в полном комплекте. Оставшись почти без боеприпасов и не имея возможности их получить до завершения отхода войск фронта на новый оборонительный рубеж, батарея форсированным маршем устремилась на восток.
Переправившись без каких либо приключений через Северский Донец по ветхому мосту, мы взяли курс на село Большетроицкое. В этот день мы еще дважды переходили небольшие речушки, мосты через которые были взорваны саперами. Хорошо, что речки были неглубокими и рядом валялись разбросанные взрывами бревна и доски, при помощи которых переправа не составила большого труда.
Но при переправе через р. Короча нам пришлось попотеть. Дорога к разрушенному деревянному мосту проходила по песчаной насыпи через болотистую местность. В районе моста справа и слева от дороги был пруд с топким дном. Разрушенная часть моста составляла десять – пятнадцать метров, её нам предстояло перекрыть подручными материалами так, чтобы могли пройти орудийные упряжки вместе с орудиями весом около трех тонн.
Первые три орудия переправились без каких либо приключений. Но после переправы каждого орудия сооруженный нами настил постепенно разрушался. В некоторых местах проваливались колеса орудий или ноги лошадей. При переправе четвертого орудия подручная лошадь первого выноса провалилась правой ногой так, что сразу не могла ее вытащить, и была опрокинута следующей за ней лошадью. Она повалилась с насыпи в воду, потащив за собой и подседельную, которая навалилась на нее так, что виновница падения оказалась под водой. Ездовому чудом удалось спрыгнуть с седла в воду. Мы не сумели быстро вытащить вторую лошадь, поэтому подручная захлебнулась. С большим трудом удалось удержать остальных лошадей упряжки от падения, растащить и вытащить из воды лошадей, снять снаряжение с утонувшей лошади и переправить орудие на противоположный берег.
После некоторого исправления и усиления настила на противоположный берег были переправлены повозки и походная кухня. К одной из повозок была привязана 76-мм дивизионная пушка без орудийного передка, оставленная какой-то частью рядом с переправой. Мы решили ее не оставлять и дотащить до конечного пункта нашего движения. По полученным сведениям штаб нашего артиллерийского полка остановился в населенном пункте Короча.
На второй день на пути следования батареи появился адъютант командира полка младший лейтенант вместе с разведчиком верхом на лошадях. Он передал приказ командира полка, согласно которому батарея должна остановиться в пятнадцати километрах южнее Короча. Нам надлежало занять огневую позицию на восточной окраине деревни, организовать ее круговую оборону силами батареи, привести в порядок личный и конный состав, вооружение, организовать боевое дежурство. Боеприпасы в батарею в ближайшее время будут доставлены. В штаб полка представить списки личного состава, сведения о наличии лошадей, материальной части, вооружения и снаряжения. Получив такое распоряжение, мы воспрянули духом, так как закончился период отступления на восток.
Действительно, основные силы немецко-фашистских войск на нашем участке фронта не предпринимали попыток продвижения дальше рубежа реки Северный Донец. Только разведывательные подразделения и мелкие группы пехотных частей на отдельных участках переправлялись через реку, располагались в населенных пунктах, не контролируя промежутков между ними. Но об этом потом…
[page]
Батарея
Настало время более подробно рассказать, что же собой представляет артиллерийская батарея вообще и наша батарея в частности.
Батарея – основное огневое и тактическое подразделение в артиллерии. Батареи могут быть отдельные, входить в состав артиллерийского дивизиона или полка, как это в дивизионной, корпусной и армейской артиллерии.
Первоначально слово «батарея» означало временное сосредоточение на одной позиции различного количества орудий. Перед началом первой мировой войны батареи стали вооружаться однотипными орудиями, количество которых в батарее колебалось от двух до восьми.
В дивизионной артиллерии, которая сводит в состав стрелков и танковых дивизий, в бою батарея чаще всего действует в составе артиллерийского дивизиона. При выполнении задач самостоятельно используется в полном составе или же повзводно, или поорудийно. Для выполнения огневых задач батарея занимает боевой порядок, основными элементами которого являются наблюдательные пункты и огневые позиции.
К моменту окончания отхода частей 21-й армии Юго-Западного фронта на рубеж Северского Донца третья батарея 667-го артиллерийского полка 81-й стрелковой дивизии представляла собой: командир батареи лейтенант И.Ф. Немченко, автор этих строк. Заместитель командира батареи младший лейтенант В.И. Коструба, он же старший офицер батареи организующий работу на огневой позиции.
Взвод управления батареей возглавлял лейтенант Иванченко, который боевой опыт командования взводом управления приобретал в батарее.Взвод управления состоял из отделений разведки связи и радио. Состав и численность взвода:
– командир отделения разведки – один – старший сержант;
– старший разведчик – три человека – младший сержант и ефрейтор;
– разведчики – шесть человек, в том числе коноводы командира батареи, заместителя командира батареи и командира взвода управления;
– вычислитель – один – младший сержант – ведет огневой планшет для стрельбы;
– командир отделения связи – один – старший сержант;
– старший связист – три человека, они же начальники направления связи НП-СП, НП-ПНП и так далее.
– связисты – девять человек;
– командир радио отделения – один – старший сержант;
– старший радист – два человека;
– радисты – три человека.
Всего во взводе управления батареей было тридцать один человек сержантов, ефрейторов и рядовых.
Командно-наблюдательном пункт батареи (КНП) – это специально оборудованное место для ведения наблюдения за действиями противника своих войск и изучения впереди лежащей местности, а также для управления огнем батареи. На наблюдательном пункте постоянно находится командир батареи – это его рабочее место, для руководства боевой деятельностью батареи, управления ее огнем. При относительном затишье на фронте командир батареи, с разрешения командира дивизиона, может временно находиться в районе огневых позиций батареи, оставляя за себя командира взвода управления. На КНП батареи, находится командир отделения разведки, который организует работу разведчиков. Для этого на КНП батареи имеются артиллерийская стереотруба, артиллерийская буссоль, бинокли, огневой планшет и топографическая карта масштаба 1:25000 (1:50000). Для связи командира с огневой позицией и передовым или боковым наблюдательными пунктами на КНП располагаются связисты и радисты со средствами связи.
В батарее, помимо КНП, при необходимости оборудуются передовой и боковой наблюдательные пункты.
Передовой НП предназначается для разведки противника, более тесного взаимодействия с общевойсковыми подразделениями и корректирования артиллерийского огня. Работу на передовом НП, как правило, организует и осуществляет командир взвода управления. Для наблюдения применяется перископ разведчика и бинокли.
Боковой наблюдательный пункт служит главным образом для обнаружения целей, наблюдения за результатами стрельбы и корректирования артиллерийского огня.
Командир взвода управления организует инженерное оборудование и маскировку наблюдательных пунктов и подступов к ним. Во время обороны для введения противника в заблуждение могут сооружаться ложные наблюдательные пункты. Наблюдательные пункты – это глаза и уши командира. В батарее два огневых взвода. Командиры этих взводов были лейтенанты Иванов и Захарченко. Боевой опыт им приобретался уже непосредственно на поле боя.
В огневых взводах батареи были:
– командиры орудий – четыре старших сержанта;
– наводчики орудий – четыре младших сержанта, в орудийных расчетах числящиеся под первым номером, они наводят орудие на цель или же непосредственно при стрельбе прямой наводкой, или, используя точку наводки при стрельбе с закрытых огневых позиций, используя поворотный и подъемный механизмы орудия;
– орудийные номера – всего двадцать четыре человека: второй орудийный номер – замковый, его основная обязанность – закрывать орудийный затвор (замок) после разряжения и открывать его после выстрела; третий орудийный номер – первый заряжающий, его основная задача состоит в том, чтобы зарядить орудие снарядом; четвертый орудийный номер – второй заряжающий, его основная задача – это зарядить орудие зарядов в гильзе, предварительно проверив правильность комплектации заряда; пятый орудийный номер – первый ящичный, его основная обязанность – подавать снаряды первому заряжающему; шестой орудийный номер – второй ящичный, его основная задача – правильно скомплектовать заряд и передать снаряженную гильзу в руки второго заряжающего; седьмой орудийный номер – правильный, его основная задача – следить за работой наводчика и в необходимых случаях производить поворот хобота орудия в ту или иную сторону с помощью правила орудия;
– командир отделения тяги – старший сержант – после занятия огневой позиции батареи организует укрытие орудийных передков, зарядных ящиков и лошадей. Он организует работу ездовых по уходу за лошадьми и упряжью, обеспечивает своевременную подачу орудийных передков на огневую позицию батареи в случае ее оставления;
– ездовые орудийных упряжек и упряжек зарядных ящиков – всего двадцать четыре человека.
Всего, в двух огневых взводах без командиров было пятьдесят семь человек.
Огневая позиция батареи – это участок местности, занимаемый орудиями батареи. По степени скрытности от наблюдения противника огневые позиции могут быть открытыми и закрытыми.
Батарея дивизионной артиллерии, как правило, занимает закрытую огневую позицию, расположенную за естественными укрытиями, скрывающими от наблюдения с наземных наблюдательных пунктов противника не только орудия, но и вспышки выстрелов, дым и пыль от выстрелов орудий. Заместитель командира батареи, он же является старшим на огневой позиции батареи, располагается так, чтобы были хорошо видны орудия, места расположения командиров огневых взводов. Рядом с ним располагается связист, поддерживающий непрерывную связь с командиром батареи, находящимся на КНП. При отсутствии заместителя командира обязанности старшего на батарее возлагаются на командира первого огневого взвода.
Подготовка огневой позиции батареи к ведению огня включает в себя следующие виды основных работ:
– приведение орудий к бою после их постановки на огневой позиции;
– ориентирование основного (обычно первого) орудия в заданное направление, осуществляемое обычно при помощи артиллерийской буссоли, фиксирование этого направления отметкой по точкам наводки;
– построение параллельного веера батареи, при котором канал ствола второго, третьего и четвертого орудий смотрят параллельно каналу ствола первого орудия;
– определение наименьших прицелов, при которых возможна стрельба через существующие укрытия;
– подготовка необходимого числа снарядов и зарядов;
– расчистка сектора обстрела;
– маскировка огневой позиции от наблюдения с воздуха;
– оборудование укрытий (окопов) для личного состава, орудий и боеприпасов;
– топографическая привязка, то есть определение точки координат стояния основного орудия батареи.
Взвод управления и два огневых взвода это боевые подразделения батареи, обеспечивающие ведение артиллерийского огня. Кроме того, в батарее имеется и «тыловое» подразделение – хозяйственное отделение.
Личный состав хозяйственного отделения составляет:
– старшина;
– помощник старшины – старший сержант;
– писарь – ведущий поименный учет сержантского и рядового состава, составляющий ежедневно строевую записку, которую отправляет в вышестоящий штаб;
– повар, ездовой кухни, фуражир, кузнец и ездовые повозок (восемь человек).
Всего хозяйственное отделение батареи, включая старшину, насчитывало пятнадцать человек.
Кроме того, в нашей батарее были еще:
– санитарный инструктор – два человека – старшина медицинской службы;
– ветеринарный инструктор – один человек.
К моменту окончания отхода личный состав насчитывал всего сто одиннадцать человек. Конный состав к этому времени включал в себя двадцать строевых лошадей, сорок восемь артиллерийских и девятнадцать обозных лошадей. Всего восемьдесят семь лошадей.
Из материальной части артиллерии батарея имела:
– 122-мм гаубицы – четыре;
– зарядные ящики к боеприпасам – четыре;
– 76-мм дивизионная пушка без орудийного передка – одна.
Средством связи служили один телефонный коммутатор, четыре полевых телефонных аппарата, две радиостанции РБ – без батарей питания, полевой телефонный кабель на катушках. И чтобы все это перевозить была двуколка.
Что касается стрелкового вооружения, то весь личный состав батареи был вооружен револьверами, пистолетами, карабинами, винтовками, в том числе несколькими трофейными. В батарее было еще два ручных пулемета Дегтярева и несколько дисков с патронами к ним и ручные гранаты.
Из шанцевого инструмента были большие саперные лопаты малые пехотные лопаты, топоры, ломы, киркомотыги, поперечная пила, а при орудиях – банники, банники-разрядники, лямки и трассирующие шнуры.
[page]
На последнем рубеже
Закончился тяжелый и изнурительный отход на восток. За время отхода батарея потеряла несколько бойцов убитыми и раненными. Легко раненые не покинули батарею. Получив первую медицинскую помощь, категорически отказались от эвакуации в тыл, продолжая лечиться на месте, выполняя посильную работу во время отхода. Места выбывших из строя заняли другие бойцы, добровольно присоединившиеся к нам, не потерявшие веру в наше правое дало, в нашу победу над врагом. Таких среди личного состава батареи было большинство. Это цементировало ряды солдат и сержантов, заставляло сомневающихся хорошо подумать, прежде чем что-либо предпринять. Что греха таить – несколько сержантов и рядовых, в основном из приписного состава, ночью тихо ушли из батареи во время изнурительного перехода по грязной дороге в слякотную погоду. Они не выдержали испытания трудностями перехода. О них как-то мало было разговоров на следующий день. Да, думаю, что и они потом раскаялись в своем поступке. Но не это было главное в жизни батареи. Главное было то, что те солдаты и сержанты, которые прошли в составе батареи весь путь и пришли к последнему рубежу отхода на восток, поверили в свои силы, в силы Красной Армии, в силы нашего народа, в силы, способные остановить рвущегося в глубь нашей Родины врага. Частицей этой силы был каждый солдат батареи, крепко державший оружие в своих руках…
С новой силой закипела работа по организации обороны на новом рубеже. Под орудия батареи занята и оборудована огневая позиция в кустарнике на восточной окраине населенного пункта фронтом на запад. Отрыты окопы полного профиля для орудий с неглубокими ходами сообщения между орудиями. Щели для укрытия личного состава вырыты в полный профиль и перекрыты деревянным настилом с земляной насыпью. Рассчитаны исходные установки прицелов по заградительному огню перед западной, северо-западной и юго-западной окраинами на ближних и дальних подступах к селению. Направления заградительных огней у каждого орудия отмечены колышками, на случай ведения огня по ним ночью. Установки прицела по этим огням записаны на щитах орудий и у командиров орудий.
За счет основных орудийных расчетов батареи сформирован сокращенный расчет 76-мм пушки. Непосредственно на западной окраине селения оборудована и занята огневая позиция этой пушки для стрельбы прямой наводкой. Расчету этой пушки поставлена задача – после получения боеприпасов к ней надежно прикрыть подступы к населенному пункту, закрыть вход в него по главной дороге, идущей с запада. Разведчикам, связистам и радистам взвода управления батареи указаны места, которые они должны будут занять в случае нападения противника или в случае сигнала боевой тревоги. Оборудован командный наблюдательный пункт, организована полевая телефонная связь КНП с огневой позицией батареи и позицией 76-мм пушкой. Свои задачи получили и ездовые упряжек орудийных, зарядных ящиков и повозок.
Таким образом, каждый человек из состава батареи получил свою боевую задачу, место и способ действия при объявлении тревоги или при появлении угрозы нападения противника на населенный пункт.
Для отдыха люди распределены по крестьянским хатам. Всем указано на жесткую дисциплину поведения и передвижения по населенному пункту. Без разрешения старшего никто не имел права покидать район расположения орудия, отделения, группы. Такой строгий порядок и дисциплину требовало от нас то обстоятельство, что мы не имели никаких данных о противнике, о положении наших частей и подразделений, не имели еще устойчивой связи с вышестоящим начальством.
Конный состав укрыт в колхозной конюшне и в крестьянских сараях, находящихся недалеко от нашего расположения. Организовано круглосуточное боевое дежурство. По ночам было организовано дополнительное патрулирование всего участка нашего расположения. Первые несколько ночей я, а также заместитель командира батареи и все три командира взводов попеременно не смыкали глаз, пока не наладили более или менее четкое боевое дежурство, контролируя положение дел на всех участках нашего расположения. И снова нам приходилось решать такие жизненно важные вопросы, как обеспечение питания личного состава и конный состав фуражом. Надо было привести в порядок материальную часть артиллерии, вооружения, снаряжения и обмундирования, организовать ремонт износившейся обуви.
Все эти вопросы решались и раньше, но это было на ходу, во время отхода, когда никто не обращал внимание на запаздывание походной кухни, на рваную одежду или обувь. Теперь же мы стояли на одном месте в обороне и эти вопросы, казавшиеся ранее «мелочными», теперь могли сыграть решающую роль в поведении исхудалых, уставших, оборванных людей. Теперь каждая такая «мелочь» могла стать спичкой в пороховом погребе, и это требовало от командования самого пристального внимания ко всем вопросам быта и боевой деятельности личного состава батареи.
Первая очень важная трудность возникла с обеспечением хлебом. Если во время отхода нас выручали жители сел и деревень, мимо которых мы проходили, делясь с нами хлебом и мукой, и чем только могли, то теперь нельзя было надеяться на эту щедрость, так как каждая крестьянская семья имела ограниченное количество муки и зерна. Нам в некоторой степени повезло. В колхозных амбарах села нашлось определенное количество муки и зерна пшеницы. А так как руководство колхоза по различным причинам отсутствовало, нам пришлось наложить свою руку на эти запасы.
Недалеко от восточной окраины села, как обычно, на возвышенности находилась ветряная мельница. Мельница, по рассказам жителей, с самой весны не работала. С помощью сельчан нам удалось разыскать человека – старика лет под восемьдесят, который мог сойти за мельника. Он сначала отрицал, что он может обращаться с мельницей. Но тогда мы представили ему доказательства в том, что он не прав, и если сегодня-завтра мельница не заработает, то он ответит за это по всей строгости военного времени. Только после этого он согласился запустить мельницу. Так под пристальным вниманием нашего часового, приставленного к мельнику, мы получили необходимое количество муки для выпечки хлеба. Хлеб выпекали в печках крестьянских хат на капустном листе. Кто не пробовал пшеничного каравая, выпеченного на капустном листе в печке, тот не может представить себе его непревзойденный вкус! Пышного каравая, большого круглого хлеба хватало на четыре – пять человек на целый день. С помощью жительниц села ежедневно выпекалось по двадцать пять караваев, что решило нашу проблему с хлебом до централизованного снабжения им с продовольственных складов дивизии.
С мясом было немного проще. С помощью местных жителей мы установили: кто накануне нашего прихода взял из колхозного стада себе на подворье коров, телок и бычков. Это дало нам право на законном основании, как нам тогда казалось, отобрать необходимое количество голов не молочного скота для обеспечения мясом личного состава батареи. Никто нам не возражал, некоторые сами приводили скот в расположение батареи.
С овощами мы недостатка не испытывали, местные хозяйки щедро делились с нами картошкой, свеклой, морковью, капустой, луком…
Казалось, что все идет хорошо, как вдруг возникла новая неприятность. Не хватало соли. Кончились наши запасы, кончились они и у селян. Несоленая пища никому не шла на пользу. Появились жалобы не только на отсутствие аппетита, но и заболевания желудка. Надо было срочно находить выход. И тут у кого-то из нас возникла мысль, что надо попытать счастье, и спросить у заведующей магазином, который уже не работает много времени. Местные жители сказали, что раньше в этом магазине всегда было достаточное количество соли. Мы обратились к бывшей заведующей сельским магазином, но она наотрез отказалась с нами разговаривать. Тогда по моему разрешению был проверен чердак дома, в котором она жила. Оказалось, что там находился тщательно замаскированный целый мешок поваренной соли. Мы его конфисковали. И потребовали указать добровольно, где еще спрятана соль. После настойчивых требований, не обошедшихся без угроз, она призналась, что еще один мешок был спрятан на чердаке дома ее подруги. Мы и этот мешок с солью конфисковали. Я распорядился распределить эту соль между жителями деревни, главным образом, где располагались наши бойцы…
Через несколько дней в штаб полка был направлен заместитель командира батареи младший лейтенант В.Г. Коструба со списками личного состава батареи и данными о наличии конного состава, вооружения и снаряжения. Вместе с ним был отправлен и старшина батареи, который в «дар» работникам штаба повез десятка два больших пшеничных караваев. Как потом выяснилось, этот хлеб для них был как раз кстати – они уже несколько дней не получали хлеб со склада дивизии из-за остановки походного хлебозавода. В штабе с большим радушием встретили заместителя командира и старшину со сведениями о состоянии дел в батарее. Командир полка обещал посетить нашу батарею при первой же возможности. Нам пообещали, что скоро подвезут на батарею боеприпасы, пополнят запасы патронов, питанием для радиостанций… Что касается того, чтобы взять нас на продовольственное снабжение, то просили некоторое время подождать, пока не наладится связь дивизионных складов с армейскими складами. Обещали помочь готовыми заготовками подков для лошадей. Одним словом, поездка в штаб полка вселила в нас уверенность, что мы не одинокие и что о нас помнят и заботятся.
Во время вынужденного нашего отхода с места первоначального переформирования полка, управление дивизиона еще не было создано. Теперь командование полка принимает меры для организации управления дивизиона. И нам сообщили, что наша батарея останется под прежним своим номером, то есть «третий», и войдет в состав первого дивизиона…
В батарее налаживалась размеренная жизнь. Да оно было и не мудрено, так как большей части личного состава батареи пришлось пронести нелегкую солдатскую ношу от западной границы нашей Родины до Северского Донца. Немало испытать горечи и разочарования на своем пути, терять в ходе ожесточенных схваток с ненавистным и коварным врагом своих боевых товарищей и друзей, приобрести в бою новых, а некоторым пролить свою кровь в этой неравной борьбе. Товарищ и друг, приобретенный в тяжелом бою, никогда не подведет!
Уже несколько дней не слышно было не только орудийной канонады, но и одиночных выстрелов. В небе не появлялись ни один – ни наш, ни вражеский самолет. Вообще мы не имели никаких данных о противнике. Казалось, и войны вокруг нас нет. Так прошли последние дни октября, и так же прошли и первые дни ноября месяца.
К нашему сожалению, мы ничем не могли отметить у себя в батарее день 7 ноября – 24-ю годовщину Великой Октябрьской социалистической революции, кроме как повышением своей бдительности и воспоминаниями о том, как проходили эти дни раньше до войны. У кого что осталось в памяти от этих праздничных дней.
Однажды старшина привез из штаба полка несколько центральных газет. Газеты, изданные в Москве, олицетворяли для нас связь с сердцем матери-Родины. Из них мы черпали уверенность в правоте нашего дела, они давали нам силу и энергию для борьбы с ненавистным врагом. Газета из Москвы – это глоток чистого воздуха, поднимающего наше настроение и удесятиряюшего наши силы и возможности. В газетах нас заинтересовали прежде всего доклад И.В. Сталина на торжественном заседании Московского Совета депутатов трудящихся с партийными и общественными организациями Москвы 6 ноября 1941 г. «24-я годовщина Великой Октябрьской социалистической революции» и речь И.В. Сталина на параде Краской Армии 7 ноября 1941 года на Красной площади в Москве. Мы все были восхищены и удивлены тем, что, несмотря на такое тяжелое положение на фронте, в столице нашей Родины – Москве состоялись не только торжественное заседание, но и парад на Красной площади. Тогда мы еще не знали где, как и в каких условиях были подготовлены и проходили все эти мероприятия. Но сам факт проведения этих мероприятий придавал нам новые силы и новую уверенность в правоте нашего дела. По несколько раз мы перечитывали доклад и речь, находя все новое и новое подтверждение того, что нам самим пришлось испытать и пережить за эти дни войны, в них мы находили ответы на многие волнующие нас вопросы…
В один из ясных, по-осеннему солнечных дней на наблюдательный пункт батареи верхом на лошади явился старший лейтенант, сопровождаемый разведчиком-коноводом, вооруженным карабином. Он был одет в простую защитного цвета солдатскую телогрейку, к узкому воротнику которой прикреплены петлицы, на которых размещались по три красных кубика. Небольшого роста, коренастый. На плече его висела командирская планшетка уже достаточно потрепанная, а на другом плече – револьвер в кобуре. Небритое лицо, постоянное движение желваков на скулах лица выдавало не только его недовольство чем-то, но и озабоченность. С первых же слов в его речи послышался знакомый русский мат, хотя с виду он был похож скорее на чуваша или мордвина. Он представился как командир дивизиона Васин, назначенный в наш полк.
После знакомства с ним он потребовал, чтобы я немедленно произвел пристрелку орудием с закрытой огневой позиции у развилки дорог, находящейся в трех километрах на северо-запад от нашего наблюдательного пункта. Из его объяснения я понял, что могут внезапно появиться немцы, и эта развилка будет служить репером для быстрого переноса огня по неприятелю. Я дал ему понять, что батарея имеет подготовленные исходные данные по многим впередилежащим точкам местности и ввиду того, что неизвестно какие будут подвезены снаряды – старая французская граната или дальнобойная – и при малом количестве снарядов в данное время на огневой позиции нет необходимости бесцельно расходовать снаряды. Тем более, что в районе точки, указанной для пристрелки, находятся люди и что она находится вблизи населенного пункта. Как будут реагировать на это местные жители? Производить пристрелку я категорически отказался, тем более он не смог показать мне удостоверение, что он является именно командиром первого дивизиона нашего полка. Разгневанный старший лейтенант оставил наш наблюдательный пункт, пообещав, что это так мне не пройдет, что он доложит командиру полка. К счастью, этот инцидент со старшим лейтенантом Васиным на этом был исчерпан. Когда сформировали управление дивизионов, среди командования первого дивизиона, куда вошла наша батарея, его не оказалось.
Недолго продолжалась наша мирная жизнь под прикрытием частей и соединений Юго-Западного фронта, остановивших вражеские войска на рубеже Северского Донца. Мы набирали силы и опыт применения нашего грозного оружия – артиллерийских орудий. Совершенствовали свое артиллерийско-стрелковое мастерство, огневую службу при орудиях, обучали разведчиков и связистов.
За это время произошло некоторое организационное изменение в батарее. На дивизионный обменный пункт сдана 76-мм пушка, сдали все зарядные ящики, а также большую часть стрелкового оружия – пулеметы, все винтовки, часть карабинов, револьверов и пистолетов, все имеющиеся ручные гранаты. Нам было сказано, что всё это необходимо для вооружения стрелковых подразделений дивизии, которые испытывали недостаток оружия. Кроме того, мы передали артиллерийские упряжки зарядных ящиков вместе с ездовыми. Главное, что нас очень беспокоило и огорчало – нам пришлось передать в другие подразделения часть личного состава батареи, который мы так берегли и пополняли во время отхода, но который оказался лишним по штату, из расчета которого формировался полк. Мы лишились нескольких разведчиков, связистов, радистов. На одного человека были сокращены орудийные расчеты, переданы в другие подразделения несколько повозок с лошадьми и ездовыми. Были и другие изменения.
Как нам не трудно было, но все же пришлось расстаться с людьми, прошедшими такой трудный путь отступления вместе с нами. Однако, мы хорошо представляли сложившуюся необходимость переформирования частей и подразделений фронта, после понесенных потерь во время отхода на новые оборонительные рубежи. Части фронта готовились к новым сражениям с противником, который пока на нашем участке не предпринимал активных боевых действий, а, казалось, собирался всю зиму отсидеться в теплых домах наших населенных пунктов, захваченных по правому берегу Северского Донца.
Шла вторая половина декабря. Утихли все страсти, связанные с передачей из батареи «лишних» людей, лошадей и вооружения. Мы, если можно так сказать, сами переформировались, уточнили для каждого свое место и обязанности по новому штатному расписанию, проводили тренировки по огневой службе, обучали работе с приборами наблюдения разведчиков, связистов по прокладке и организации проводной телефонной связи. Одним словом, готовили батарею к предстоящим боям. По-нашему мнению, батарея была по-прежнему боеспособна, хотя многие солдаты из орудийных расчетов не имели стрелкового оружия, что снижало нашу способность к самообороне, если бы дело дошло до этого.
Снабжение боеприпасами, продовольствием и фуражом со складов полка и дивизии было организовано нормально. Теперь основное внимание командования было направлено на поддержание боеспособности батареи, необходимого порядка и организованности, на организацию боевой работы, на организацию охраны и обороны мест расположения звеньев батареи.
Наступал новый период в нашей жизни, период активных боевых действий на нашем участке фронта. Враг не должен иметь ни одного дня передышки, ни одной минуты покоя! Такое теперь было требование к войскам фронта.
В декабре 1941 г. я, командир третьей батареи первого дивизиона 667-го артиллерийского полка, политическим отделом 81-й стрелковой дивизии 21-й армии Юго-Западного фронта был принят кандидатом в члены ВКП(б) – Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков). Наконец-то стала сбываться моя заветная мечта – стать полноценным и полноправным членом Партии большевиков.
Первое наиболее ощутимое желание стать членом ВКП(б) было в период ознакомления с материалами 18-го съезда ВКП(б), проходившего в марте 1939 года. Будучи курсантом Ростовского артиллерийского училища, изучая на занятиях материалы съезда, я ощутил в себе потребность вступить в ее ряды. И тогда же я осознал то, что в данное время я еще не могу быть ее членом. Ничего еще не сделано мной для своей страны, для своего народа, чтобы сказать, что я достоин быть коммунистом.
Вся последующая служба в рядах Красной Армии перед Великой Отечественной войной и особенно активное участие в боевых действиях первого периода Отечественной войны было направлено на то, чтобы оправдать доверие членов партии большевиков и встать в ее ряды. И вот такое время, как мне казалось, наступило. Отдавая все свои силы и знания делу защиты нашей Родины – Союза Советских Социалистических Республик – от немецко-фашистских захватчиков, командуя артиллерийской батареей, которая благодаря моим стараниям и стараниям всего личного состава, занимала по своей боевой подготовке одно из ведущих мест в полку, я решил подать заявление о приеме меня кандидатом в члены ВКП(б). Боевые товарищи и соратники, члены партии, поддержали мое стремление. И я был принят кандидатом в члены ВКП(б).
В дни, когда мне в политотделе дивизии вручили кандидатскую карточку, я сиял от непомерной радости. В дни боев и затишья, везде, несмотря на сложности и опасности, подстерегающие меня на каждом шагу, на фронте, я, как зеницу ока берег эту кандидатскую карточку, держа ее аккуратно завернутую в непромокаемый материал в кармане гимнастерки против сердца…
Партия, не скрывая от народа правды, предупреждала, что предстоящая борьба будет тяжелой и потребует немало жертв. Вместе с тем одной из величайших ее заслуг было то, что уже тогда, в самый тяжелый момент после нападения сильного и жестокого врага, она сумела вселить в советский народ веру в грядущую победу. Обращаясь в грозный час фашистского нашествия к многомиллионному советскому народу с призывом подняться на Великую Отечественную войну, партия в первый же день заявила: «Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами!». Призыв партии к борьбе во имя свободы и независимости социалистической Родины вселял уверенность в победе над фашистскими агрессорами. И советский народ не дрогнул в сложной и трудной обстановке, когда войска на фронте вели тяжелые оборонительные бои и отходили в глубь страны. Своей работой в массах она сумела вызвать всеобщий патриотический подъем, подчинив его главной задаче – мобилизации всех сил народа на отпор врагу. Великий патриотический подъзем советского народа, его героические подвиги на фронте и самоотверженный труд в тылу стали залогом преодоления величайших трудностей и грозной смертельной опасности, нависшей в начале войны над нашей Родиной.
[page]
Снова огонь по врагу
Сформировано управление первого дивизиона полка. Командир дивизиона – капитан Гельгафт, комиссар дивизиона – политрук Чаусов, начальник штаба дивизиона – старший лейтенант Губенко, адъютант дивизиона, то есть помощник начальника штаба – младший лейтенант Слободенюк, начальник разведки лейтенант Перебейнос, военфельдшер Швец Татьяна Степановна… Фамилий других из состава управления дивизиона не помню.
В состав дивизиона входили три батареи – 1-я, 2-я пушечные и 3-я гаубичная, на вооружении которых были 76-мм пушки марки Ф-22 и 122-мм гаубицы. Первой батареей командовал коренастый, крепкого телосложения лейтенант Плотников. Командиром одного из огневых взводов этой батареи был лейтенант Овчаренко Николай Яковлевич, с которым я познакомился еще в 174-м запасном стрелковом полку в районе г. Золотоноша. Фамилии командира второй батареи теперь уже не помню.
Все батареи были на конной тяге. Как наши части, так и противник, занимали населенные пункты, превращая их в очаги сопротивления, организуя круговую оборону. Сплошной линии фронта с окопами вдоль всего переднего края ни у противника, ни у наших частей в этот период еще не было. Между занятыми противником населенными пунктами находилось как бы ничейное пространство, по которому легко было проникнуть в глубь обороны. Ночью немцы предпочитали отсиживаться в населенных пунктах, освещая ракетами все подступы к ним. Иногда ночью можно было встретить на дорогах небольшие группы или отдельных солдат противника, задержавшихся в пути и спешащих к своему месту расположения. Активных военных действий обе стороны пока не предпринимали.
Накапливая силы для предстоящих боев, мы должны были не давать врагу передышки. Постоянно атакуя его гарнизоны, наносили потери его живой силе и технике, создавая невыносимые условия его существованию на захваченных им населенных пунктах. Такая обстановка накладывала свой отпечаток на способ действия наших войск. В этот период он состоял в том, что постепенно сближаясь с противником, во внезапных ночных или утренних налетах на населенные пункты, занятые им, кратковременным огневым боем, иногда с применением артиллерии, уничтожать или же изгонять противника из насиженных мест. Такие налеты заканчивались занятием атакуемого населенного пункта или же возвращением участвовавших в налете в исходный пункт.
Приближался новый 1942 г.
Командир дивизиона капитан Гельгафт вместе с комиссаром политруком Чаусовым посетили нашу батарею и сообщили, что по данным общевойсковой разведки противник, занимающий деревню в десяти километрах от расположения батареи, готовится встретить Новый год банкетом в здании сельской школы. Батарее предстоит поддержать своим огнем действия стрелкового подразделения 202-го стрелкового полка дивизии, который в ночь на первое января 1942 г. предпримет штурм этого населенного пункта и, в частности, здания этой школы. Атаке стрелкового подразделения должен предшествовать сильный огневой налет орудий огневого взвода батареи по зданию школы. Подготовку к огневому налету осуществить скрытно днем 31 декабря. Огневую позицию орудиями занять с наступлением темноты, строго соблюдая меры скрытности и светомаскировки. Предварительную пристрелку не производить, а более точно подготовить исходные данные с учетом всех условий стрельбы.
С командиром огневого взвода лейтенантом Ивановым и двумя командирами орудий его взвода, соблюдая меры предосторожности и маскировки, мы выбрали огневые позиции орудий непосредственно у развилки тропы на опушке леса в восьмистах метрах от населенного пункта. Определили направление стрельбы, обозначив его колышками, подготовили исходные данные для установок прицельных приспособлений орудий с учетом стрельбы ночью и отсутствия видимости за результатами стрельбы.
В расчетное время выехали с двумя 122-мм гаубицами, прихватив с собой на повозках по двадцать снарядов и зарядов на орудие. Огневая позиция занята. Орудия направлены в цель. Возле каждого орудия приготовлено по двадцать снарядов и зарядов. Орудия заряжены. С напряжением ожидаем сигнала – красной ракеты в условленном районе ровно в полночь. В такие минуты ожидания мысли каждого витают далеко от того места, где ты находишься. Все сосредоточенно всматриваются в то направление, где должна появиться ракета, хотя времени до ее появления еще предостаточно. Все разговаривают полушепотом, как будто противник может услышать. Но так уже принято – перед боем солдаты громко не разговаривают… Наводчики орудий уже который раз проверяют установки прицельных приспособлений, наводку орудий.
Темноту новогодней ночи осветила вспышка красной ракеты, и в это же время следует моя команда «Огонь!». Опушку леса озаряют две почти одновременно появившиеся вспышки выстрелов орудий, за которыми последовал непрерывный огонь орудий с максимально возможной скоростью. В считанные минуты снаряды закончились. До нас доносится звук разрыва последнего снаряда и следом за ним многоголосое «Ура-а-а!». Это стрелковое подразделение пошло в атаку. Доносятся одиночные винтовочные выстрелы, иногда отдельные короткие автоматные очереди – это какой-то одиночный солдат противника, пришедший в себя, пытается оказать сопротивление. Но, тщетно. Звук автоматных выстрелов перекрыла длинная очередь станкового пулемета. Звуки выстрелов постепенно затухают и через некоторое время вспыхивают вновь, чтобы потом замолкнуть навсегда…
Огневой взвод под руководством командира лейтенанта Иванова направился в район основной огневой позиции батареи. Я же, вместе с двумя разведчиками верхом на лошадях отправился в деревню, где уже затихли выстрелы.
Как выяснилось, в результате огневого налета по зданию школы, где гитлеровцы устроили встречу Нового года, не ожидая таких действий с нашей стороны, в само здание было два попадания. В основном зале, где проходило пиршество, буквально было все перевернуто взрывом. Среди обломков разбитых стульев, столов, посуды валялись трупы немецких солдат и молоденьких девушек.
Немногочисленный гарнизон противника без особого сопротивления оставил деревню. Оставшиеся в живых немцы надолго запомнят эту новогоднюю ночь, как им пришлось спасаться бегством, еле унося ноги из насиженного места.
Стрелковые подразделения 202-го полка подсчитали потери противника, собрали оружие и трофеи. Потерь среди наших подразделений не оказалось, за исключением одного легко раненого солдата из стрелковой роты.
Так мы встретили Новый 1942 г..
В эту же новогоднюю ночь старший сержант Ковальчук, прикомандированный штабом дивизиона к нашей батарее, несколько раз ходил в тыл противника за языком. В разведку в неглубокий вражеский тыл он всегда отправлялся один. Первого января в батарею Ковальчук не вернулся. Это вызвало у нас беспокойство. Обычно он уходил с вечера, а к утру следующего дня возвращался с какими-либо сведениями или трофеями. Но какова было наша радость и изумление, когда рано утром второго января в расположение батареи появились двое крестьянских саней, запряженных лошадьми. Лошадь вторых саней была привязана к первым саням, на которых сидел сам Ковальчук, а рядом с ним лежал немецкий солдат. Как потом рассказывал сам Ковальчук: ночью по дороге ему встретились два немца, едущих на санях. Когда он неожиданно для них крикнул «Хенде Хох!» то один из них попытался схватить винтовку, но тут же был сражен пулей из автомата, а второй послушно поднял руки. Его-то он и доставил в батарею. Немцы везли для одного из гарнизонов новогодние подарки и почту. Шоколадные наборы и другие новогодние подарки мы оставили себе, а пленного с немецкой почтой отправили в штаб полка. Как потом нам стало известно, среди многочисленной почты оказались бумаги, представляющие определенную ценность для нашего командования.
19 января 1942 г. мне исполнилось 23 года.
Приказом Командующего Юго-Западным фронтом №39/Н от 23 февраля 1942 года старший сержант Ковальчук награжден орденом «Красного Знамени», а я, командир третьей батареи лейтенант Немченко – медалью «За боевые заслуги». Это были первые награды в нашем полку после его переформирования…
Первая военная зима оказалась не только снежной, но и очень холодной. Начавшиеся рождественские, а затем крещенские, как говорили в народе, морозы достигали большей силы, чем в прежние годы, и сильно затянулись. Нередко морозы сопровождались сильными ветрами. Мела поземка, ограничивающая видимость. Мерзли не только люди, но и лошади. В батарее появились первые обморожения. Обмораживали руки, ноги, лицо – главным образом щеки и нос. А командир огневого взвода лейтенант Иванов, ходивший в хромовых сапогах, полученных по окончании училища, и никак не желая с ними расстаться, так обморозил ноги, что его пришлось отправить в медсанбат дивизии.
В одну из таких морозных и ветреных ночей нам пришлось совершить почти десятикилометровый марш вдоль фронта, чтобы занять новый боевой порядок для поддержки огнем подразделений стрелкового полка дивизии в предстоящем наступлении на один из населенных пунктов.
Взвод управления батареи на новое место был направлен еще днем. С наступлением темноты двинулись и огневые взвода. По дороге, во многих местах занесенной снежными завалами, одно за другим двигались орудия. Чтобы как-то согреться, я слез с лошади и шел пешком впереди лошадей головного орудия. Некоторые сугробы, перекрывающие дорогу, преодолевали с трудом. Я шел сравнительно быстро, орудийные упряжки отстали от меня не несколько десятков метров, а может и больше. Преодолевая очередной сугроб, я присел, чтобы передохнуть и спрятал лицо от колких ударов ветра со снегом. Или я устал так сильно, или же меня убаюкал ветер, но я почти мгновенно уснул. Не знаю, сколько времени продолжался мой сон, но когда открыл глаза, передо мною были лошадиные ноги, а чуть выше головы исходил пар. Лошади остановились и, несмотря на понукание ездового, дальше не двигались. Подошедший командир орудия приподнял меня на ноги и только тогда я сообразил, в чем дело. Если бы я уснул не точно на дороге, а на обочине, то лошади наверняка бы меня миновали, и я окончательно бы замерз. Часто потом я об этом вспоминал в ненастную погоду и больше не останавливался. Это послужило мне уроком. Оказывается, лошади, несмотря на непогоду и свою усталость, почувствовали замерзающего человека и остановились…
Стрелковый батальон, располагаясь в снежных окопах, изготовился к атаке противника, занимающего деревню Шахово. Атаку стрелкового батальона должна была поддержать огнем наша батарея стрельбой с закрытых огневых позиций. Перед атакой пехоты батарея должна была произвести короткий огневой налет по восточной окраине деревни, где, по данным общевойсковой разведки, расположены огневые точки противника.
Раннее морозное утро. Деревья, кустарники, да и сами люди были покрыты инеем. Мороз все крепчал и крепчал. Стынет лицо. На веках глаз иней, кажется, что льдинки застилают зрение. Пальцы рук мерзнут так, что трудно что-либо взять рукой, несмотря на теплые рукавицы. В нескольких десятках метров от боевого порядка мой наблюдательный пункт. Здесь же рядом находился начальник артиллерии 81-й стрелковой дивизии подполковник Балаев. Начало светать. Близилось время начала атаки, а следовательно, и начало открытия огня из орудий батареи.
Связисты то и дело меняли капсюля микрофона телефонного аппарата, которые тут же замерзали после двух-трех слов, сказанных в микрофон. Замерзшие капсюля они отогревали, засовывая их под гимнастерку. Как видно, о передаче команд на огневую позицию по телефонной связи не могло быть и речи. А начальник артиллерии дивизии грозил мне немедленным расстрелом, если батарея своевременно не откроет огонь. Он уже делает попытку вытащить из кобуры револьвер. Шутки с ним плохи. Надо было как-то выходить из создавшегося положения. И я принимаю решение. Быстро строю живую цепочку из связистов и разведчиков батареи, расположив их так, чтобы можно было услышать голос соседа, и начинаю подавать команды, хотя я сомневался, что они дойдут до огневой позиции. Стараюсь оттянуть время. Казалось, расплаты мне не миновать за то, что в таких условиях батарея не в состоянии открыть огонь. И тут пришло мое спасение. Со стороны деревни, которую мы должны вот-вот атаковать, бежит человек, машет руками и что-то кричит. Когда он подбежал совсем близко, то мы услышали:
– Братцы, не стреляйте! Немцы еще вчера ушли из нашей деревни туда!.. – и показывает на запад.
Как видно, общевойсковая разведка проспала эту ночь и не обнаружила уход немцев из деревни. А ретивый начальник артиллерии дивизии, если бы он был настоящим артиллеристом, должен был знать, почему возникла заминка с открытием огня. А причина была в несовершенстве средств полевой связи в таких экстремальных условиях. Так мы без боя «заняли» деревню Шахово.
Несмотря на то, что деревня Волобуевка не представляла собой какого-либо стратегического пункта ни в системе обороны немцев, ни в своем расположении, так как располагалась в лощине, перед дивизией стояла задача – овладеть Волобуевкой. Первоначально предполагалось взять этот населенный пункт внезапной утренней атакой силами усиленной стрелковой роты в центр селения – на школу, где предположительно был размещен основной гарнизон противника. Внезапная атака стрелковой роты была встречена сильным пулеметным огнем из нескольких направлений. Сразу же понеся потери, рота вынуждена была залечь на склонах при подходе к школе. Все светлое время противник держал залегшую пехоту под непрерывным прицельным огнем, не давая возможности стрелкам не только подняться в атаку, но даже пошевелиться. В результате, не добившись успеха, рота понесла чувствительные потери не только от огня противника, но и замерзшими и обмороженными.
На второй день атаку повторили, но уже силами стрелкового батальона. Результаты повторной атаки были также плачевными – батальон понес потери, не добившись успеха. Затем, через два дня была предпринята попытка взять деревню силами оставшихся от первых двух атак. Надо было видеть своими глазами, как цепи стрелков, не вооруженные даже винтовками, так как в дивизии был большой некомплект стрелкового вооружения, не доходя до замерзших трупов, оставшихся лежать не подобранными от предыдущих атак, переминались с ноги на ногу, ведя редкий бесприцельный огонь из имеющихся у них винтовок в сторону населенного пункта.
Видя, что и это наступление не достигло своей цели, начальник артиллерии Балаев приказал вывести на прямую наводку на здание школы 122-мм гаубицу, чтобы уничтожить противника засевшего в ней. Мне, в условиях этой обстановки ничего не оставалось делать, как взять команду орудием на себя и повести его для выполнения этого приказа, связанного с риском потерять и орудие и людей и лошадей.
Пока не было слышно пуль над головами, орудие подвезли орудийной упряжкой, затем выкатили вручную силами орудийного расчета. Вот тогда мы увидели следующую картину. Весь склон по направлению школы был усеян закоченевшими трупами наших солдат. Некоторые из них вместо винтовок даже держали в руках обыкновенные палки.
Противник не дал нам возможности долго вести огонь из гаубицы прямой наводкой. После наших первых выстрелов противник открыл шквальный огонь из двух пулеметов по орудийной позиции. Сама гаубица не приспособлена без хорошего и надежного упора сошника станины вести прицельный огонь с последующей корректировкой, так как она после каждого выстрела сильно откатывалась от прежнего места. С первых же выстрелов наводчик орудия был тяжело ранен, и мне самому пришлось занять его место. После двух-трех выстрелов противник усилил огневой налет на нашу позицию, не давая возможности нам поднять головы. Мы вынуждены были срочно вызвать передок к орудию, чтобы его сохранить боеспособным. Это нам удалось сделать ценой потерь раненным одного ездового и двух лошадей первого выноса. На месте огневой позиции орудия мы оставили убитыми две лошади. Подобрав раненых, мы оставили эту позицию, ожидая получить соответствующее наказание от дивизионного артиллерийского начальства.
Деревня Волобуевка на этот раз опять не была взята нашими войсками. Дивизия понесла значительные потери в живой силе и не только под этой деревней, но и в других местах. Артиллерийскому начальству теперь, по-видимому, было не до нас. Им всем надо было держать ответ за свои действия перед Военным советом армии.
Батарея самостоятельно заняла боевой порядок в новом районе. По данным штаба впереди нас должно находиться стрелковое подразделение одного из стрелковых полков дивизии. И вдруг мы встретили разведчика из передового разъезда, который доложил нам, что в полутора километрах впереди навстречу батарее по дороге в Сажное движется колонна пехоты противника численностью около роты. Голова колонны спускается в овраг. Надо было предпринимать какие-то меры. В батарее было недостаточно стрелкового оружия для того, чтобы отразить приближающегося противника. Без огня артиллерийских орудий здесь не обойтись. Надо было срочно приводить орудие к бою.
Конфигурация местности такова, что от места расположения батареи на марше колонна противника не видна и нет поблизости такой возвышенности, с которой можно было бы ее видеть. Мне ничего не оставалось делать, как залезть на щит орудия и оттуда постараться увидеть то место, где находилась колонна противника. С большим трудом мне удалось придать орудию направление на овраг, куда спускались немцы. Определив расстояние по карте до центра оврага, я решил произвести из одного орудия огневой налет по оврагу. Если не уничтожить противника, то хотя бы остановить его на время, пока батарея не займет огневую позицию для самообороны.
Из орудия один за другим было выпущено шестнадцать осколочно-фугасных гранат с установкой взрывателя на осколочное действие. По счастью, все снаряды попали в овраг, куда спускалась колонна противника. Мы хорошо видели поднимавшийся дым от разрывов снарядов. Когда через некоторое время с разведчиками подъехали к оврагу, то увидели жуткую картину: весь овраг был усеян воронками от снарядов и трупами немецких солдат. На склонах оледеневшего оврага, на деревьях висели и валялись останки человеческих тел и обмундирования. Валялись катушки кабеля и телефонные аппараты. По-видимому, под огонь нашего орудия попала рота связи противника, сбившаяся со своего маршрута и не подозревавшая, что ее ждет такая участь.
Не знаю, удалось ли кому-либо из состава этой роты уйти живыми из оврага? Для личного состава нашей батареи это была наглядная картина, демонстрирующая мощь орудий батареи, картина, способствующая повышению боевого духа личного состава батареи. Вместе с батареей в это время был адъютант дивизиона, младший лейтенант Слободенюк. Об этом он поведал командиру дивизиона…
В штаб полка из отдела кадров дивизии пришла выписка из приказа Командующего двадцать первой армии Юго-Западного фронта за №06 от 6 февраля 1942 г. о присвоении мне очередного воинского звания «Старший лейтенант». Из штаба полка старшина батареи привез мне новое временное удостоверение личности и, кроме того, шесть металлических полевых кубиков, которые я не без удовольствия прикрепил к своим петлицам на гимнастерке. А снятые четыре кубика с петлиц гимнастерки, по одному добавил на петлицы шинели.
Занимая оборону и ведя подготовку к наступлению на очередной населенный пункт, если я не ошибаюсь, под названием Неклюдово, командир 81-й стрелковой дивизии генерал-майор Смирнов решил произвести рекогнастировку местности и поставить боевую задачу. На рекогнастировку района предстоящих боевых действий были привлечены: командир стрелкового полка, командиры стрелковых батальонов, а также артиллеристы, поддерживающие стрелковые подразделения в этом наступлении во главе с начальником артиллерии дивизии. В эту рекогнастировочную группу попал и я вместе с командиром первого дивизиона капитаном Гельгафт.
Если учесть, что каждый командир, был не один, а имел при себе двух-трех человек в сопровождении, то рекогнастировочная группа по численности была солидной. Все мы были одеты в белые маскировочные халаты, что делало нас почти не заметными на фоне чистого белого снега.
Сначала, когда мы были на окраине населенного пункта, то все шло нормально. Ориентировались на местности, ставились и уточнялись задачи взаимодействия стрелковых частей и артиллерии. Но когда речь зашла непосредственно о переднем крае обороны противника, руководителю группы командиру дивизии показалось, что впереди лежащий небольшой бугорок мешает обзору предполагаемого переднего края обороны противника, и он тешил выдвинуть всю группу на этот бугорок.
Не успели мы там расположиться, как произошло неожиданное. Или нас заметил противник, или же это совершенно случайное совпадение, но со стороны противника послышался орудийный выстрел, и почти разом с ним высоко в воздухе разорвалась бризантная граната – осколочно-фугасный снаряд, снабженный дистанционной трубкой, позволяющей произвести разрыв снаряда в любой точке его траектории.
Что тут случилось с только что так браво выглядевшей группой рекогнастировощиков! Все сразу залегли и пошли, кто куда, и кто как поползли в разные стороны. Кто по-пластунски, кто на четвереньках, кто, образно говоря, рыл снег и землю носом. Некоторые ползли в сторону противника, кто бежал во весь рост семимильными шагами. Я, придерживаясь нашего командира, не являл собой исключение, отползал вправо от основной группы. На наше счастье, выстрелов со стороны противника больше не последовало, но наша рекогнастировка была сорвана. Потом я получил задачу от командира дивизиона непосредственно в штабе…
В деревню Лютовка, которую наши стрелковые подразделения заняли в результате короткого ночного боя, я с взводом управления вошел на рассвете. Огневую позицию орудия батареи заняли в нескольких сот метров от деревни в неглубоком овраге с кустарником. Пока выяснялась обстановка, уточнялись задачи, данных о противнике было недостаточно, и он ничем себя пока не проявлял, я решил уделить немного времени себе самому. Уже более двух недель не было никакой возможности снять с себя даже верхнюю одежду. Спать в эти дни приходилось кое-как и где попало: то у костра под открытым небом, то на полу или на сене какого-нибудь сарайчика, то в тесно набитой солдатами крестьянской хатенке, а то и просто, сидя, если не было места для того, чтобы лечь. Меня уже начал беспокоить зуд по всему телу. Облюбовав не занятую никем избушку, я попросил хозяйку нагреть воды, чтобы хотя бы по пояс помыться. Когда я снял свою нательную рубашку и свитер, то ужаснулся: весь воротник свитера и нательной рубашки, швы рукавов под мышками были усеяны вшами. Я не выдержал и бросил их в огонь печи. Попросил у хозяйки подыскать, если есть, какое-нибудь белье и послал разведчика к старшине за гимнастеркой. Хозяйка, видно сжалилась надо мной и подарила мне чистую мужскую сорочку, а вскоре и разведчик привез новую гимнастерку.
Не успел я как следует помыться, как противник начал сильный огневой налет по населенному пункту. Снаряды рвались буквально вокруг нашего дома. Один из них разорвался прямо во дворе перед входной дверью. Находившиеся в доме люди попрятались под подол русской печки, который мог защитить даже от прямого попадания снаряда в дом. Но все закончилось благополучно. Огневой налет так же внезапно закончился, как и начался. Никто из состава батареи не пострадал. Надев чистое белье и гимнастерку, я почувствовал себя значительно лучше и веселее.
Часто, не надеясь на достаточно надежное прикрытие района огневых позиций батареи со стороны стрелковых подразделений, расположенных впереди огневой позиции, для более надежной обороны в нашей батарее была принята практика: на ночь заряжать орудие осколочно-фугасной гранатой с установкой взрывателя на осколочное действие и гильзой с наименьшим зарядом. Каждое орудие направлялось в наиболее опасное направление, а стволу придавался угол склонения, обеспечивающий разрыв снаряда в непосредственной близости от позиции. Это, по нашему мнению, давало возможность отразить внезапную атаку противника на позицию с данного направления. По инструкции артиллерийские орудия разрешалось разряжать только выстрелом. Мы же свои орудия разряжали днем при первой же стрельбе по противнику. Если такой стрельбы не было и надо продолжать движение, то мы с некоторой предосторожностью научились легко их разряжать. Правда, это держалось строго в секрете от всех вышестоящих начальников.
Так было и на этот раз. Орудия зарядили на ночь. Но рано на рассвете последовала команда «Батарее, отбой!» и указание на немедленную смену боевого порядка в другом районе для выполнения новой боевой задачи. Быстро собрались в путь. В суматохе орудийные расчеты забыли, что орудия заряжены. Занятый новой боевой задачей, я не придал значения этому вопросу и не проконтролировал. Итак, батарея совершала марш с заряженными орудиями. Достаточно было кому-нибудь случайно дернуть за шнур, и произошло бы непоправимое… Ни на марше, ни на занятой вечером огневой позиции так никто не вспомнил, что орудия заряжены. И только на второй день рано утром при посещении огневой позиции командиром полка, потребовавшего открыть замок орудия, чтобы проверить чистоту канала ствола, обнаружилось, что орудия заряжены. Пришлось признаться, что это мы делали не раз, но на этот раз в спешке забыли разрядить орудия. Заместитель командира батареи лейтенант В.И. Коструба получил соответствующий нагоняй от командира полка. Но так как ничего серьезного не произошло, то на этом было покончено. Никто из начальства об этом больше не напоминал.
В последующем мы не отказались от такого способа организации обороны огневой позиции батареи, но всегда были более внимательны и всегда проверяли орудия перед маршем.
На этот раз боевые порядки дивизионов и батарей были расположены более компактно, чем раньше. Противник занимал деревню, растянувшуюся с севера на юг не несколько километров вдоль берегов Северского Донца. В тылу у противника была железнодорожная станция Гостищево железной дороги Белгород – Курск. Справа от станции железная дорога проходила по невысокой насыпи, прикрывающей от нашего наблюдения всю глубину его обороны. Между железнодорожной насыпью и населенным пунктом шел плавный уклон местности в нашу сторону, протяженностью около полутора километров, изрезанный местами заросшими кустарником мелкими оврагами, переходящий к югу в лесной массив. От станции к деревне проходила накатанная дорога, хорошо просматриваемая с нашей стороны.
Наши стрелковые подразделения занимали оборону на склоне, обращенном в сторону противника, начинавшемся в семистах метрах от западной окраины села Чурсино протяженностью до двух километров. Тылы стрелковых подразделений располагались в Чурсино. На его северной окраине был командный пункт командира нашей дивизии.
Огневая позиция нашей батареи была расположена в кустарнике, метрах в шестистах к востоку от Чурсино. Там были хорошо оборудованные и замаскированные орудийные окопы, и добротные землянки для укрытия от артиллерийского обстрела противника и бомбежки с воздуха. Орудия второй пушечной батареи нашего дивизиона, занимали позиции среди домов Чурсино, что было противоестественным для пушек. Но зато пушкарям не надо было оборудовать землянки – они раполагались в крестьянских домах. За боевыми порядками стрелковых подразделений, западнее Чурсино на склоне располагались наблюдательные пункты дивизионов и батарей.
Ни стрелковые подразделения, занимающие оборону, ни артиллерийские наблюдательные пункты, расположенные здесь, не имели окопов в полный профиль, так как грунт был мерзлым, а шанцевого инструмента в подразделениях почти не было. Только наблюдательный пункт нашей батареи, совмещенный с наблюдательным пунктом командира первого дивизиона, был расположен в траншее полного профиля. На этом месте под снегом оказался слой соломы, не убранной осенью, который не дал возможности земле промерзнуть слишком глубоко.
Этот наблюдательный пункт мы с командиром дивизиона, разведчиками и связистами занимали рано утром и покидали с наступлением темноты. Днем никакого движения на пункт или из пункта не допускалось. Ночью на нем находились начальник разведки лейтенант Перебейнос и командир взвода управления батареи лейтенант Иванченко со сменой разведчиков и связистов. Вправо от нашего пункта на расстоянии трехсот метров в большом стоге соломы располагался наблюдательный пункт командира дивизии и начальника артиллерии дивизии. На других наблюдательных пунктах, где не были вырыты окопы, от наземного наблюдения противника люди укрывались за снежными валами, обновляемыми каждый день.
Передний край обороны немцев проходил по восточной окраине населенного пункта. В крайних домах располагались его огневые точки, стрелки и автоматчики. Все дома были приспособлены для боя. Система обороны немцев была достаточно хорошо изучена нашими разведчиками. Поэтому в штабе нашего дивизиона имелась хорошо вычерченная панорама местности, где каждый дом был под своим номером и стоял условный знак огневой точки, расположенной на нем. Если при ведении огня по противнику происходило прямое попадание снаряда в этот дом, то это давало возможность командиру батареи зафиксировать уничтожение той или иной огневой точки противника, доложить об этом в вышестоящий штаб в сводке за день. Как говорили об этом в штабе дивизиона, можно было вести огонь «на заказ» для очередной сводки или донесения. Что мы иногда и делали…
Однажды, когда на переднем крае не было активных боевых действий, задержавшийся в глубоком тылу «бравый фриц» спокойно вышел из-за железнодорожной насыпи и проследовал по дороге в деревню на переднем крае, пренебрегая элементарными правилами маскировки. Нам пришлось его проучить в назидание остальным самоуверенным фрицам. Мы его заставили с помощью разрывов снарядов пробежаться по полуторокилометровому склону несколько раз туда и обратно. Когда, казалось, что он уже достигает защитного рубежа и может скрыться за железнодорожной насыпью или в селении, удачно посланный нами снаряд заставлял его возвращаться снова на дорогу. Это видели все наблюдатели, расположенные вокруг нашего пункта, даже на пункте командира дивизии. Подогнав его очередной раз к насыпи, мы прекратили стрельбу. Интересно, какое у него было самочувствие во время убегания от снарядов?!
Вскоре была предпринята попытка занять Чурсино. После огневого налета нашей артиллерии по огневым точкам врага, расположенным на переднем крае его обороны, длившегося всего пятнадцать минут, передовые цепи стрелковых батальонов дружно поднялись в атаку. С наших наблюдательных пунктов казалось, что еще небольшой рывок, и цепи наших солдат ворвутся в первые домики деревни. Но тут, неожиданно, из-за домов, стоящих во втором ряду деревни, появилось несколько вражеских танков, шедших в контратаку. Наша пехота местами залегла, местами попятилась назад. Наступил критический момент боя. Наша пехота, не имея противотанковых средств борьбы, вынуждена была отойти. Наша артиллерия, стреляющая с закрытых огневых позиций, не могла открыть огонь по танкам из-за возможности поражения своей же пехоты.
Мы были настроены на то, что деревня будет занята, и нам придется перемещать свой наблюдательный пункт вперед и прокладывать связь. И поэтому на нашем наблюдательном пункте собрались: командир дивизиона капитан Гельгаф, я – командир батареи, начальник разведки дивизиона лейтенант Перебейнос, военфельдшер дивизиона Татьяна Степановна Швец, а также разведчики и связисты дивизиона и батареи.
Танки противника, смяв боевые порядки наших стрелковых подразделений и не встретив должного сопротивления, приближались к рубежу наблюдательных пунктов. Естественно, те, у кого не было укрытия, бежали в свой тыл или кто куда, создавая панику. Многие поплатились своей жизнью, настигнутые пулями танковых пулеметов, или были раздавлены гусеницами танков. За танками пошла пехота противника и поэтому, по моему настоянию, из нашего пункта никто не вышел и не побежал. Один танк сходу прошел через наш окоп и не заметил нашего присутствия в нем. Окоп был перекрыт бревнами с насыпанными на них слоями земли и снега и хорошо замаскирован под снежный сугроб. Из оружия у нас были два карабина и два пистолета. Гранат тоже не было, так что вести борьбу с танками нам было нечем. Мы понимали, что подвергаемся смертельному риску и в любой момент могли быть раздавлены танками, а наш наблюдательный пункт может оказаться нашей братской могилой. Это мы все понимали, и каждый вел себя по-своему в этот момент, но паники никакой не было.
Продвинувшись в наш тыл, танки противника были встречены огнем наших орудий, и потеряв несколько танков, возвратились обратно. «Наш» танк проделал обратный путь уже рядом с нашим наблюдательным пунктом и примерно метрах в десяти от нас остановился. Нам пришлось заново пережить то, что мы пережили около часа тому назад. Трудно сейчас описать, какое было чувство у нас, находящихся на наблюдательном пункте, беспомощности перед огнедышащей махиной, которой нам казался средний немецкий танк в амбразуре нашего пункта. Будучи беспомощными что-либо сделать, нам пришлось, затаив дыхание, ожидать дальнейших событий, которые в данное время для нас были непредсказуемы. Но вот танк «фыркнул» своим мотором, обдал нашу амбразуру едким удушливым угаром и медленно, словно раздумывая о чем-то, двинулся к своему переднему краю.
Когда общими усилиями стрелковых и артиллерийских подразделений наш передний край обороны был полностью восстановлен, нашлись смельчаки, которые нашли способ борьбы с немецкими танками. Укрывшись за домами деревни, они подожгли три вражеских танка. Из нашего укрытия было видно, как на окраине Чурсино догорали танки противника.
Наш артиллерийский полк, как и другие подразделения дивизии, находившиеся на этом участке, понесли большие потери. В нашем полку погибли командир второго дивизиона – он был настигнут и раздавлен гусеницами танка, два его командира батареи, командир батареи нашего дивизиона, а так же несколько сержантов и рядовых взводов управления второго дивизиона.
Это был жестокий урок пренебрежительного отношения к инженерному оборудованию боевых порядков в любых условиях боевой обстановки. Мы остались в живых благодаря тому, что находились в хорошо замаскированой под фон местности траншее нормальной глубины, покрытой защитным накатом от разрывов снарядов. Моя землячка Татьяна Степановна Швец (теперь она Овчаренко) при встрече или в письмах всегда вспоминает об этом эпизоде.
В один из ясных зимних дней, когда на переднем крае было относительное затишье, на наше расположение налетело звено из трех вражеских самолетов и сбросило несколько бомб. Бомбардировке подвергся район, где расположены орудия второй батареи и район расположения командного пункта дивизии. Налет пришелся к тому времени, когда орудийные расчеты обедали, размещаясь в двух крестьянских домах. В один из таких домов было прямое попадание авиационной бомбы. Все находившиеся в нем люди погибли. А в другом доме около окна сидела наша санинструктор, и осколками разорвавшейся вблизи бомбы ей отрезало голову. А все те, кто находился в доме, отделались испугом от вылетевших из окон стекол. Когда пришли в себя, то увидели жуткую картину: на полу лежит голова санинструктора, а ее туловище сидит у окна, где до бомбежки сидела она сама. Было много убитых и раненых и вокруг домов.
В одном из писем ко мне Татьяна Степановна Овчаренко вспоминает, как она осталась после этой бомбежки невредимой только потому, что своевременно ушла из дома, в который было прямое попадание бомбы; как она оказывала первую помощь раненым; как один тяжело раненый в живот боец просил ее застрелить себя потому, что он уже не жилец на этом свете, и другие подробности.
Только через два дня после этого налета мы узнали из листовок, сброшенных немецким самолетом, что во время этой бомбежки был смертельно ранен командир нашей 81-й стрелковой дивизии генерал-майор Смирнов. Не будь этой листовки, мы бы не узнали о гибели нашего командира.
Расчеты орудий нашей батареи со своей огневой позиции, расположенной вне зоны вражеской бомбардировки, наблюдали за всем этим и когда узнали о потерях во второй батарее, сделали себе вывод, что напрасно они сетовали на своего командира за то, что он в свое время не разрешал занимать позицию вблизи домов населенного пункта. Наша батарея во время этой бомбежки потерь не имела.
[page]
Ранение
26 февраля 1942 года на свой наблюдательный пункт мы с командиром дивизиона капитаном Гелькафт, военфельдшером дивизиона Т. С. Швец прибыли с некоторым опозданием. Когда наши сани, запряженные пегой лошадью, привезли нас в район наблюдательного пункта, было уже совсем светло. День предвещал быть погожим. Впереди с нашего наблюдательного пункта уже просматривалась местность, занятая противником до самого железнодорожного полотна.
Отправив ночную смену разведчиков и связистов на отдых, установив наблюдение за противником и проверив работу связи с огневой позицией батареи и штабом, как обычно, каждый занялся своим делом.
Через некоторое время разведчик, ведущий наблюдение за противником в стереотрубу, доложил, что на опушку рощи, что левее дороги, идущей от станции Гостищево к селению, на переднем крае выдвинулась самоходно-артиллерийская установка противника, замаскированная под белый фон, остановилась и развернула ствол своего орудия в нашу сторону. Я тут же через телефониста подал команду на огневую позицию батареи «К бою!» и приступил к подготовке команды для переноса огня от ранее пристреленной точки на самоходку противника. Не успел я подать и часть команды на открытие огня, как самоходка произвела первый выстрел в нашу сторону. Семидесяти пяти миллиметровый снаряд, выпущенный из самоходно-артиллерийской установки противника, разорвался сзади и правее нашего пункта. Вскоре последовал выстрел первого орудия моей батареи. Наш снаряд разорвался в роще левее самоходки. Началось огневое соперничество – кто первым попадет в цель: самоходка в наш наблюдательный пункт или же моя батарея в самоходку противника. Самоходно-артиллерийское орудие имело то преимущество, что могло производить прямую наводку на наш наблюдательный пункт, и, используя корректировку наводки по разрыву, уже после второго или третьего выстрела накрыть цель. Мне же с закрытой огневой позиции надо было вывести разрыв на линию наблюдения, захватить цель в вилку дальности, разделить ее пополам, и только тогда перейти к стрельбе на поражение. При удачном стечении обстоятельств, для этого нам потребуется четыре-пять выстрелов. Ясно, что мы были в невыгодных условиях.
Когда мы захватили цель в вилку дальности, снаряд, выпущенный самоходно-артиллерийской установкой, попал прямо в наш наблюдательный пункт. В результате разрыва этого снаряда осколками был убит начальник разведки лейтенант Перебейнос, который после своего дежурства с разрешения командира остался вместе с нами. Тяжело был ранен в спину командир дивизиона капитан Гельгафт. Был ранен и я в голову и правое предплечье. Были легко ранены один из разведчиков и связист. Остальные, находящиеся в наблюдательном пункте, в том числе и Т.С. Швец никаких повреждений не получили.
Всем раненым Татьяна Степановна оказала первую медицинскую помощь и эвакуировала в тыл, сначала в медсанбат дивизии, а затем меня и командира в полевой армейский госпиталь. Разведчик и связист остались в медсанбате дивизии. Полевой госпиталь в г. Короча был переполнен ранеными, оказав нам необходимую помощь, отправили нас в госпиталь, расположенный в г. Новый Оскол. Там нам тоже не пришлось долго задержаться и нас санитарным железнодорожным эшелоном повезли в г. Воронеж, куда нас доставили 2 марта.
В Воронеже нас поместили в эвакогоспиталь № 1787, расположенный в одной из городских школ. Здание школы было четырехэтажное. Нас с капитаном Гельгафт разместили на последнем этаже, но в разных палатах. Сначала нас постригли и хорошо помыли в бане. Для меня в это время баня была самим блаженством. Более чем за полгода войны мне впервые довелось попасть в баню с настоящей горячей водой в неограниченном количестве, да еще с мылом и мочалкой! А после бани одеть чистое нательное белье и чистый халат, лечь на настоящую кровать с настоящей постелью.
Когда я попал в операционную, то врач перво-наперво удалил осколок, застрявший во рту между щекой и десной. Врач, всерьез или шутя, сказал, что хорошо, что у меня был закрыт рот и осколок остановился во рту. В противном случае я бы его проглотил, и он своими острыми углами мог повредить пищевод. Теперь все будет хорошо, рана на лице быстро зарастет. Рану на руке только вновь перебинтовали, натолкав в рану кусок бинта, смоченного в мази Вишневского. Тогда никто и не подозревал, что в руке между костями притаился осколок. Уже после войны, в ноябре 1955 года в Ленинграде в Военно-медицинской Академии имени С.М. Кирова осколок размером 0,48?0,8 см был извлечен из руки. Теперь об этом напоминает оставшийся шрам на предплечье.
Рана на лице быстро зажила. Была снята повязка с лица. Правда, в правой височной кости обнаружен небольшой осколок, и поскольку он сидел не подвижно, и не беспокоил меня, и рана от него уже хорошо зажила и стала почти незаметной, врачи решили его не трогать. Этот осколок и сегодня во мне, но меня не беспокоит.
Рана на руке была глубокой и заживала медленнее. При каждой перевязке в нее вталкивали бинт, смоченный мазью Вишневского, что было больно и неприятно. Перевязку старались делать не очень часто. Только в том случае, когда от зуда вокруг раны будет невмоготу. Уже на второй день после перевязки начинался зуд, но приходилось терпеть. С каждым днем зуд становился все больше и больше. И наконец, я не мог терпеть и шел на перевязку. Это было на четвертый или пятый день.
В нашей палате было человек двадцать или больше. Койки стояли попарно, одна к другой, и только между ними был небольшой проход, где стояла тумбочка. Первые дни крепко спал не только ночью, но и днем. А когда достаточно выспался и отдохнул от фронтового образа жизни, стал спать чутко. Каждый крик или стон раненого заставлял просыпаться. Чтобы лучше спать ночью, днем старался чем-нибудь заняться, чтобы не спать.
Выздоровление у меня шло быстрее, чем у капитана Гельфат. Я почти каждый день навещал его в палате. Он еще не поднимался с постели. Его и кормили в палате. Мы часто беседовали с ним, вспоминали наши боевые дни, наших боевых друзей и товарищей. Как там они теперь воевали? У капитана ранение было более тяжелое. После удаления осколков из спины, его должны были эвакуировать в один из госпиталей, расположенный в одном из городов Средней Азии. По его словам, там работала врачом его супруга. Он настоятельно рекомендовал, чтобы я сам обратился к главному врачу госпиталя, чтобы меня вместе с ним направили в госпиталь в Среднюю Азию, где бы я смог хорошо отдохнуть вдали от фронта. Я категорически отказался от такой, как мне это сразу показалось, нечестной затеи. Я, наоборот, стремился быстрее возвратиться в свой полк, в свою родную батарею. Он, естественно, на меня обиделся.
Через несколько дней после этого разговора, еще с незажившей окончательно раной на руке, я добился того, чтобы меня выписали из госпиталя. Главврач госпиталя пошел мне навстречу и 30 марта меня выписали, снабдив следующей справкой:
Справка
30/03-42
Дана старшему лейтенанту 667 ап Немченко Иван Федорович в том, что означенный тов. находился на излечении в Эвакогоспитале 1787 с 2 марта по 29 марта по поводу осколочного ранения правой половины лица и правого предплечья. Ранение связано с пребыванием на фронте в боевых условиях.
Выписан по выздоровлению на строевую службу.
Начальник Эвакогоспиталя /Подпись/
В госпиталь я прибыл в валенках. При выписке из госпиталя я не мог одеть их, так как уже была весна. Солнце пригревало, таял снег, на дорогах были лужи. В госпитале мне предложили два разного размера кирзовых сапога, которые, как мне сказали «уже никому не нужны». Как это так получилось, я не знаю. Мне ничего не оставалось, как одеть эти сапоги. Один сапог был моего, сорокового размера, а второй – сорок второго. Но ничего, если к ним не присматриваться, то на ногах это не было заметно. Шинель была тоже не в порядке. На правом рукаве внизу засохшая моя кровь. Вся нижняя часть рукава изрешечена осколками. Некоторые из них застряли между подкладкой и поверхностью рукава. Брюки и гимнастерка были в полном порядке. В кожаном кошельке лежало около двух тысяч рублей. Это зарплата за несколько месяцев, полученная перед самым ранением. До сих пор удивляюсь, как это они сохранились! Покидая госпиталь, мне выдали сухой паек на одни сутки и продовольственный аттестат.
Пока я разыскал в Воронеже здание, где размещался отдел кадров штаба Юго-Западного фронта, время уже подошло к вечеру, и меня никто не принял, сказали – приходи завтра.
У меня было немного денег, но вечером я ничего не мог купить из еды, кроме пол-литра водки за девятьсот рублей. За это хозяйка одной из квартир в доме, расположенном недалеко от отдела кадров, согласилась приютить меня на ночь.
В штабе фронта я попросил, чтобы меня направили в 21-ю армию, чтобы снова попасть в свой полк. Но мне сказали, что наша 81-я стрелковая дивизия уже в другой армии и мне дали направление в 38-ю армию. Собственно направления никакого не было. Только на моей справке написали: «Направить в 38 армию, 31.03.42 г. и не разборчивая подпись».
Штаб 38 армии был выдвинут ближе к фронту, и размещался в г. Купянске. Я не знал, что еще накануне моего ранения директивой Юго-Западного фронта от 25 февраля 1942 года 81-я стрелковая дивизия в числе других дивизий, передана из состава 21-й армии в состав 38-й армии. В составе этой армии дивизия участвовала в мартовских боях на Харьковском направлении, где понесла большие потери и выведена в тыл на переформирование. Наш 667-й артиллерийский полк также участвовал в этих боях и понес большие потери, и в то время находился на переформировании в населенном пункте Двуречная, что в двадцати пяти километрах севернее города.
По железной дороге от Воронежа до Купянска через Лиски, Валуйки около трехсот пятидесяти километров, которые в то время не так-то просто было преодолеть. Мне посоветовали, что можно добраться до Купянска на штабной машине.
На месте, где я ожидал попутную машину, совершенно случайно встретил адъютанта нашего командира полка, который по делам на полуторке прибыл в Воронеж. Он мне посоветовал никуда больше не ходить и вместе ехать прямо в полк. Штаб полка сообщит в штаб армии о моем прибытии в полк. Так и решили.
[page]
В родном полку
Когда в первых числах апреля я прибыл в свой полк, то он уже не имел ни материальной части артиллерии – пушек и гаубиц, ни конного состава. Уцелевшие несколько пушек и гаубиц после отражения контрудара немецко-фашистских войск на харьковском направлении, а так же конный состав, понесший значительные потери, были переданы в другие части или отправлены в ремонт. Личный состав моей третьей батареи едва ли насчитывал половину прежнего состава. В батарее появились новые люди. Командир батареи лейтенант Никитин. Теперь был и комиссар батареи – политрук Ткаченко. Радиоотделение взвода управления батареи теперь состояло из четырех молоденьких девушек. Только у них не было радиостанций РБ, которые мы в шутку называли «Вижу, но не слышу», за их неустойчивость в работе. Достаточно появиться какой-либо преграде, как радиостанции тут же теряли связь между собой. В своем составе не досчитывались и разведчики, и связисты, и огневики, и, тем более, ездовые.
Предшествующие три месяца полки дивизии почти непрерывно сражались на Белгородском направлении в составе 21-й армии. Они понесли в этих сражения значительные потери. После передачи дивизии в состав 38-й армии, без значительного пополнения, она вошла в главную группировку армии, наступающую на Харьков. Несмотря на то, что первоначально она была во втором эшелоне армии, очень скоро ей пришлось вступить в бой с превосходящими силами противника. Солдаты, сержанты и офицеры 81-й стрелковой дивизии до последней капли крови бились с врагом в оборонительном бою. Смело, не страшась смерти, шли вперед в наступление. В начале введения ее в бой ей способствовал успех, но и здесь она несла значительные потери. К моменту перехода противника в контрнаступление дивизия в своем составе имела менее половины штатного состава. Она испытывала недостаток сил и средств.
Необходимо подчеркнуть, что в этих мартовских боях, как и прежде, наши наземные части вели слишком слабую защиту от массированных воздушных атак противника. Наша авиация была малочисленной и не могла надежно прикрыть действия наземных войск или задержать подход резервов противника. А 26 марта фашистские воздушные пираты применили варварский метод борьбы – они поливали самовоспламеняющимся фосфором позиции наших войск у населенного пункта Байрак, где действовали и подразделения нашей дивизии, в том числе и 667-го артиллерийского полка.
Главным недостатком наших наземных войск было отсутствие танков и недостаточное артиллерийское обеспечение наступающих подразделений. Стрелковые подразделения нашей стрелковой дивизии твердо могли рассчитывать на непрерывную поддержку артиллерийским огнем только пяти артиллерийских батарей 667-го артиллерийского полка. Применение противником массированных авиационных ударов по боевым порядкам дивизии и особенно ее артиллерии привело к тому, что почти все артиллерийские орудия полка были выведены из строя. Так же были большие потери личного состава и конного состава полка.
Несколько дней я был не у дел. Встречался с солдатами и сержантами, которые мне рассказывали о подробностях боев, о гибели наших боевых друзей, о том, как они выходили из этого боя. Мне было искренне жаль солдат и сержантов батареи, которых потеряли, когда я отсутствовал в батарее. Это были первоклассные разведчики, надежные связисты и отважные огневики – патриоты своей Родины. Многие из них прошли путь от западной границы, не потеряв веры в правоту нашего дела, и не жалели сил и своей жизни для достижения победы над врагом.
Командование полка предложило мне должность заместителя командира второго дивизиона. Я пока медлили с ответом. Но после того, как в одном из разговоров с оставшимися огневиками батареи, в присутствии командира батареи лейтенанта Никитина, рядовой Юнусов, который прошел со мной путь от Изяслава до Чурсино, указывая на лейтенанта Никитина, сказал «Он меня ударил» и, не стесняясь никого, заплакал. Я принял решение просить командование назначить меня командиром моей третьей батареи. Так и было решено. Лейтенант Никитин был переведен на другую должность. Я же вступил в командование батареи.
Вместе с комиссаром, заместителем по строевой части, командирами взводов выработали единый подход и направление организации работы с личным составом, проведение в наших условиях занятий по повышению боевой готовности и глубокому освоению специальностей разведчиками, связистами и огневиками. Приведение в порядок имущества и снаряжения, проверки наличия и состояния вооружения. Организовали ремонт обуви и обмундирования.
Как я уже говорил, в батареи орудий не было, но зато был один ручной пулемет, прихваченный кем-то во время отхода и несколько дисков с патронами к нему. Это было кстати. Я дал возможность каждому разведчику и связисту научиться заряжать пулемет и стрелять из него. Каждому была предоставлена возможность произвести из пулемета одиночный выстрел и короткую, в три-пять выстрелов, очередь. Из разведчиков был назначен пулеметчик и его помощник. Теперь пулемет не лежал в каптерке старшины, а был на вооружении взвода управления батареи.
Нам стало известно, что теперь наш артиллерийский полк выведен из состава 81-й стрелковой дивизии, которая, находясь в резерве 38-й армии, оборудовала в инженерном отношении промежуточную позицию для прикрытия важнейшего в обороне армии направления Чугуев – Купянск. Наш 667-й артиллерийский полк теперь формировался как гаубичный артиллерийский полк резерва верховного главнокомандования.
В первых числах мая мы получили центральные газеты, где был напечатан первомайский приказ Народного Комиссара Обороны И.В. Сталина. В нем указано, что народы нашей страны встречают в этом году международный день 1 Мая в обстановке отечественной войны против немецко-фашистских захватчиков. Война наложила свою печать на все стороны нашей жизни. Это отразилось и на празднование дня 1 Мая. Трудящиеся нашей страны, учитывая военную обстановку, отказались от праздничного отдыха для того, чтобы провести этот день в напряженном труде на оборону нашей Родины… Это означало, что фронт и тыл представляли единый и неразделимый боевой лагерь, готовый преодолеть любые трудности на пути к победе над врагом. В приказе показано лицо врага, вскрытое и выставленное на свет опытом войны, показаны изменения как в положении фашистской Германии и ее армии, так и в положении нашей страны и Красной Армии. Выводы из опыта войны с немецко-фашистскими захватчиками говорят о том, что мы можем и должны бить и впредь фашистов до полного их истребления, до полного освобождения советской земли от гитлеровских мерзавцев.
В заключительной части приказа сказано, что у Красной Армии есть все необходимое для того, чтобы осуществить эту задачу. Не хватает только одного – умения полностью использовать против врага ту первоклассную технику, которую представляет ей наша Родина. Поэтому задача бойцов Красной Армии состоим в том, чтобы учиться военному делу. Настойчиво изучать и владеть своим оружием, стать мастерами своего дела и научиться бить врага наверняка. Только так можно научиться искусству побеждать врага.
В полк прибыл новый командир полка – майор Кашубский. Невысокого роста, очень энергичный. На его гимнастерке красовался орден Красного Знамени, который он получил за бои в период советско-финской войны 1939-1940 года.
Вскоре батарея получила четыре трактора на гусеничном ходу, СТЗ-НАТИ-5, как средство механической тяги для 122-мм гаубиц. Эти трактора размещались в специально оборудованных окопах возле колхозного сарая, расположенного недалеко от дома, в котором находились я и комиссар батареи. По штатному расписанию полк должен состоять из двух дивизионов. Первый – 122-мм гаубиц, второй – 152-мм гаубиц.
12 мая войска Юго-Западного фронта начали наступательную операцию на харьковском направлении с задачей нанесения противнику двухстороннего удара по сходящимся направлениям из районов севернее и южнее Харькова с последующим соединением ударных группировок западнее города. Оборона шестой немецкой армии севернее и южнее Харькова оказалась прорванной. За трое суток напряженных боев войска фронта продвинулись с барвенковского плацдарма на 50 км, а в районе Волчанска на 25 км.
В разгар наступления наших войск на харьковском направлении активно действовала авиация противника. В один из дней его два немецких бомбардировщика достигли нашего места расположения и сбросили шесть бомб среднего калибра. Это было так неожиданно, что в полку даже не успели объявить воздушную тревогу, так внезапно появились эти самолеты с юго-западного направления и ушли на северо-восток. Мы так и не определили, кого же они бомбили. Мост через реку Оскол или же наши трактора. Первая бомба попала в крестьянский дом, расположенный на правом берегу реки. Остальные четыре упали в непосредственной близости от наших тракторов, расположенных на левом берегу реки, но они не разорвались. Мы думали, что это бомбы с взрывателями замедленного действия и опасались подходить к месту их падения. Но потом, осмелев, подошли и увидели глубокие пробоины в грунте, где одна за другой стояли бомбы, которые так и не взорвались.
Сложившаяся благоприятная обстановка для ввода в сражение танковых корпусов и развития наступления в высоких темпах не была своевременно использована командованием фронта. Командование медлило, выжидая более выгодной обстановки. Этим промедлением воспользовалось немецкое командование, перебросив на угрожаемое направление дополнительные войска, чем добилось не только равновесия сил, но своего превосходства на некоторых участках фронта. Более того, 17 мая немецкие войска сами перешли в наступление. Из района Краматорска по обороне 9-й армии Южного фронта нанесла в северном направлении удар группа немецкого генерала Клейста (1-я и 17-я танковые армии), а из района севернее Балаклеи в южном направлении по обороне наших войск нанесла удар 6-я немецкая армия. Наши войска не могли сдержать натиск превосходящих сил немецко-фашистских войск и с боями начали отходить за Северский Донец. 23 мая войска группы генерала Клейста, наступавшие с юга, и войска 6-й немецкой армии, наступавшие с севера, соединились южнее Балаклеи. Главные силы 6-й и 57-й армий и группы генерала Бобкина оказались в окружении.
В связи с тяжелым положением наших войск, шло усиленное формирование частей для нужд фронта. Вскоре и наш полк получил материальную часть артиллерии: 12 орудий 122-мм гаубиц и 4 орудия 152-мм гаубиц. Таким образом, первый дивизион получил полностью орудия для своих батарей, а во втором дивизионе 152-мм гаубицы были распределены между двумя – четвертой и пятой батареями.
В связи с тем, что я в артиллерийском училище изучал 152-мм и 122-мм гаубицы, командование полка приняло решение назначить меня заместителем командира второго дивизиона. На этот раз я уже не мог отказаться. Да, собственно говоря, когда теперь стал командовать первым дивизионом капитан Васин, с которым у меня раньше была стычка, я не видел смысла отказываться от предложенной должности.
Командир второго дивизиона капитан Голубчик встретил меня не особенно дружелюбно, ограничившись несколькими приветственными фразами. В дальнейшем я узнал, что он был замкнутым и малоразговорчивым человеком. Мало интересовался делами в батареях, старался избегать людей. Управлял дивизионом, если это можно назвать управлением, исключительно через штаб дивизиона. Он даже не представил меня командирам батарей дивизиона. Мне самому пришлось входить в курс дел. И еще мне помогал в этом начальник штаба дивизиона.
Начальник штаба второго дивизиона старший лейтенант Михайлов Степан Борисович оказался очень приятным, добрейшей души человеком. С ним мы быстро подружились. В первый же вечер, не сговариваясь, мы рассказали друг другу все о себе, как говорят, раскрыли душу друг другу.
Степан Борисович родом из Тамбовской области, станция Ржакса, село Протасово. Кадровый командир-артиллерист в первые дни Великой Отечественной войны получил серьезное ранение, и после лечения в госпиталях прибыл на переформирование нашего полка на должность начальника штаба дивизиона. Он, как потом выяснилось, был очень внимательным и заботливым о своих подчиненных не только в управлении дивизиона, но и батареей. Помогал всем становиться в должности. Помогал личному составу в освоении полученной техники и вооружения. Я и теперь, спустя много лет, храню светлые, и искреннего уважения воспоминания о нем, как о добросовестном человеке, с которым меня свела судьба в трудное для нас всех время.
С получением материальной части артиллерии – 122-мм и 152-мм гаубиц, средств тяги – гусеничных тракторов СТЗ-НАТИ-5, а также доукомплектования подразделений полка средствами разведки и связи, автомашинами, в полку закипела работа по подготовке отделений, взводов и батарей для выполнения боевой задачи.
Я с головой окунулся в подготовку орудийных расчетов 152-мм гаубиц. Начальник штаба дивизиона старший лейтенант Михайлов вместе с начальником разведки и начальником связи занялся подготовкой разведчиков и связистов. Почти все светлое время я проводил на специально оборудованных огневых позициях батареи, расположенных недалеко друг от друга, контролируя и направляя работу по подготовке огневиков – орудийных расчетов батарей. Командир дивизиона капитан Голубчик был занят подготовкой командиров батарей, так как для них 152-мм гаубицы так же оказались новинкой. Только по вечерам мы встречались в штабе дивизиона, обсуждая полученные из разных источников новости с фронта, делились итогами нашей дневной работы по сколачиванию подразделений, намечали планы работ на следующий день.
Успешно начатое 12 мая наступление войск Юго-Западного фронта на харьковском направлении закончилось крупным поражением войск Юго-Западного и Южного фронтов, которые понесли большие потери в людях и боевой технике.
В результате наших неудач в районе Харькова обстановка на южном крыле советско-германского фронта коренным образом изменилась в пользу немецко-фашистских войск. Срезав барвенковский выступ, немецкие войска заняли выгодные исходные позиции для дальнейшего наступления. Командование наших войск приняло решение о переходе к обороне, чтобы сорвать продвижение врага в восточном направлении. Несмотря на то, что группировка наших войск сильно ослаблена, все же им удалось задержать врага на линии Волоконовка, западнее Купянска, Славянск.
Мы все понимали, что назревают основные события, и не только на нашем фронте. Обе стороны ведут интенсивную подготовку к летним сражениям, и мы не можем рассчитывать на продолжительное пребывание в резерве фронта.
Мы могли только предполагать, куда и на какой участок обширного Юго-Западного направления могут направить наш полк. Правда, в нашем дивизионе было только две батареи, имеющие только по два орудия. На это не означало, что мы будем находиться здесь продолжительное время.
На берегах Северского Донца наши войска стояли лицом к лицу с превосходящими силами немецко-фашистских войск, готовые к наступлению на Восток. Ввиду резко изменившейся обстановки, нашим войскам теперь предстояла длительная упорная оборона. Так мы представляли положение наших войск и готовились со дня на день занять свое место на одном из участков фронта среди обороняющихся наших войск. Такое время скоро наступило…
[page]
На берегах Северского Донца
Наше переформирование закончилось внезапным вызовом в штаб полка командиров и начальников штабов дивизионов. Там им поставлена задача: подготовить батареи к ночному маршу. Марш совершать в условиях полной боевой готовности к отражению танков и пехоты противника. Двигаться при полной световой маскировке. Маршрут движения и последующая задача будут указаны дополнительно.
Сборы были не долгие. Мы чувствовали, что обстановка не позволяла долго здесь находиться. Укладка имущества, подготовка гаубиц, обеспечение боеприпасами, продуктами питания, горючим для автомашин и тракторов заняло почти целый день.
Вечером была поставлена боевая задача нашему дивизиону. Нам предстояло совершить почти стодвадцатикилометровый марш вдоль линии фронта с севера на юг по маршруту Двуречная, Ольшана, Поровское, Нижняя Дуванка, минуя г. Сватово, далее Новокраснянка. Занять боевой порядок в сосновой роще, что между г. Кременная и Рубежное, и быть готовым поддержать огнем своих орудий стрелковые подразделения, занимающие оборону по восточному берегу реки Северский Донец. Наш 667 гаубичный артиллерийский полк резерва Главного командования входил в подчинение начальника артиллерии 9-й армии, недавно переданной из Южного в Юго-Западный фронт.
Второй год войны немецко-фашистские войска начали новым наступлением на нашем фронте. 22 июня 1942 года после часовой артиллерийской подготовки, начатой в 4 часа 10 минут, и мощных авиационных ударов на всю глубину наших боевых порядков, началось это наступление. Стремясь разгромить войска Юго-Западного фронта на Харьковском направлении, противник наносил удар с двух направлений: из района г. Чугуев на г. Купянск на восток и юго-восток и восток. Он планировал прорвать оборону наших войск на этом направлении, окружить и разгромить войска наших 38-й и 9-й армий между реками Северский Донец и Оскол.
На боевые порядки наших войск ринулась лавина пьяных, дико орущих гитлеровцев. Вместе с пехотой в атаку пошли немецкие танки в небывалом до этого количестве. В воздухе находились, беспрерывно сменяя друг друга, группы вражеских самолетов, непрерывно нанося бомбовые удары по боевым порядкам наших войск, огневым позициям артиллерий, командным пунктам, штабам и тылам.
Врагу не удалось с ходу прорвать оборону наших войск. Встретив упорное сопротивление с нашей стороны и стремясь сломить его, противник предпринимал многочисленные ожесточенные атаки. Ожесточенные бои на этом участке фронта проходили вплоть до 6 июля. Ценою многочисленных потерь, буквально устилая свой путь трупами своих солдат, подбитыми танками и самоходно-артиллерийскими установками, противнику удалось оттеснить наши войска на восточный берег реки Оскол.
Переправившись через реку Оскол, наши войска заняли оборону. Последовавшие за этим неоднократные попытки фашистов захватить плацдарм на восточном берегу реки Оскол успеха не имели. Получив надлежащий отпор, противник прекратил активные боевые действия на этом участке фронта.
Части 9-й армии занимали оборону по восточному берегу реки Оскол северо-восточнее и восточнее г. Изюм и далее по восточному берегу реки Северский Донец, имея задачу не допустить дальнейшего прорыва противника в восточном направлении.
После отражения противника мы не прекращали работы по укреплению обороны и созданию эффективной системы огня. Укрепляя оборону своего участка, на переднем крае вдоль берега реки устанавливались фугасы из приспособленных для этой цели артиллерийских снарядов. Промежутки между огневыми точками минировались. На первой линии обороны зарывались в землю легкие танки, а средние и тяжелые располагались в глубине обороны, готовые для контратак. Устанавливалось взаимодействие стрелковых подразделений, танков и артиллерии, действующих на данном участке. Особенно пришлось поработать нашим артиллеристам. Огневые позиции орудий батарей оборудовались окопами полного профиля с оборудованием укрытий для личного состава и боеприпасов, способных выдержать прямое попадание снарядов среднего калибра. В промежутках между орудиями и огневыми позициями батарей оборудовались окопы-колодцы для истребителей танков. Орудийные окопы тщательно укрывались маскировочными сетями от обнаружения их с воздуха. Были подготовлены данные для стрельбы по заградительным подвижным и неподвижным огням на всю глубину досягаемости огня орудий и в глубине нашей обороны. Данные записаны на щитах орудий. Для стрельбы в ночных условиях направления орудий на основные огни были отмечены колышками и вехами и подготовлены ночные точки наводки. У орудий был выложен комплект боеприпасов для ведения одного заградительного огня.
На наблюдательных пунктах были оборудованы окопы полного профиля, а для укрытия и отдыха личного состава оборудованы блиндажи с перекрытием в два-три наката. Установлено круглосуточное наблюдение разведчиками за действиями противника и выявление его огневых точек, фиксировалось малейшее его передвижение. Тщательно велось наблюдение за опорными пунктами противника. По обе стороны наблюдательных пунктов оборудованы окопы-колодцы для истребителей танков, где приготовлены противотанковые гранаты и бутылки с зажигательной смесью. На каждый окоп-колодец были назначены разведчики и уточнены их действия на случай прорыва танков противника в район наблюдательных пунктов. Основные линии телефонной связи между наблюдательными пунктами и огневыми позициями батарей, а также штабом дивизиона на самых уязвимых участках закопаны в землю, в лесу подвешены на деревьях. Установлены вспомогательные линии связи с применением подручных средств. Со строгой огневой маскировкой, используя промежутки, когда противник ведет артиллерийский или минометный огонь, проведена пристрелка одиночными орудиями батарей основных огней. Была произведена корректировка исходных прицельных установок батарей по остальным огням.
Тылы дивизиона, в том числе кухни, автомашины, трактора поставлены в хорошо замаскированные окопы. Для личного состава тыловых подразделений были оборудованы окопы и щели. Все это было сделано буквально за несколько суток. Весь личный состав батарей и управления дивизиона, не зная ни сна, ни отдыха трудились по созданию оборонительных сооружений.
Располагавшийся на противоположном берегу реки враг готовился к наступлению. По данным всех видов разведки, поступавших в штаб, было известно, что противник подтягивал к своему переднему краю обороны танки, самоходно-артиллерийские установки, бронетранспортеры с пехотой. Обнаружен и подход новых пехотных и танковых соединений.
Нам надо было в кратчайший срок создать прочную, глубокоэшелонированную оборону. Настолько прочную, чтобы она была неприступной для пехоты и танков противника, укрывала наши войска от поражения артиллерийско-минометным огнем и ударов авиации.
Кроме того, надо было каждого бойца как на передовой, так и в ближайшем тылу, подготовить морально к упорной обороне своего участка. Вся учеба по специальности, вся идейно-воспитательная работа в отделениях, орудийных расчетах во взводах и батареях была направлена на разъяснение задач и целей обороны, защиты своего Отечества от посягательств из вне, от порабощения немецко-фашистскими захватчиками. Каждый воин должен знать свое место в бою, должен выполнить свой долг до конца, несмотря ни на какие трудности.
Таким образом, была создана в полном смысле этого слова прочная оборона по восточным берегам рек Оскол и Северский Донец. Буквально в течение нескольких дней берег реки ощетинился всеми видами вооружения, которыми располагали тогда наши войска на Юго-Западном направлении.
Каждый воин знал, что близится грозный час, когда фашисты, затаившиеся на западном берегу реки, вновь попытаются осуществить свои планы порабощения нашей Родины, нашего народа. Мы готовы были встретить врага всей мощью огня наших орудий. Мы были готовы в любую минуту встретить врага и сразиться с ним. Но развитие событий на советско-германском фронте пошло другим путем.
[page]
Враг наступает
Изготовившись к обороне, мы каждое утро, находясь в полной боевой готовности, прислушивались и присматривались за тем, что делается на противоположном берегу реки. Малейший шум или признак движения на том берегу до предела настораживал нас, так как со дня на день мы ожидали наступления немцев.
Несмотря на недавнее поражение наших войск, которые понесли большие потери в живой силе и технике, мы не потеряли моральный дух, и он был на достаточно высоком уровне. Повседневная партийно-политическая работа комиссаров в подразделениях, работа партийного и комсомольского актива, агитаторов приносила свои положительные плоды. В отделениях, взводах, батареях дивизиона не было ни нытиков, ни паникеров. Солдаты и сержанты, не говоря уж о командирах, имели хорошее настроение, достаточно прилично выглядели, быстро и беспрекословно выполняли распоряжения своих ближайших командиров и старших начальников. На наблюдательных пунктах среди разведчиков, связистов и радистов на огневых позициях среди орудийных расчетов можно было услышать шутки и анекдоты. Везде и все ежедневно набрасывались на газеты, которые стали к нам регулярно поступать. Интересовались не только известиями с фронта, но и положением в тылу, на трудовом фронте нашей страны.
Утром 7 июля противник начал свою наступательную операцию под кодовым названием «Клаузевиц». Его наступление началось сразу на двух участках, севернее и южнее нашего. На нашем участке в этот день было относительно спокойно.
Севернее нас немецкие пехота и танки после артиллерийской и авиационной подготовки, поддержанные массированными налетами авиации по боевым порядкам, командным пунктам и тылам наших войск, прорвав оборону войск воронежского фронта, развернули наступление от Воронежа вдоль правого берега реки Дон на юг, на Ольховатку и Россошь.
А на юге от нас танки и пехота немцев начали свое наступление из района города Славянск в направлении на Миллерово.
Обе немецко-фашистские группировки, как это потом выяснилось, должны были окружить и уничтожить главные силы Юго-Западного фронта и частично Южного фронта.
Стремительное продвижение северной группировки противника на юг и юго-восток создавало угрозу выхода их в тыл войскам нашего фронта, в том числе и нашему полку.
Наши позиции, расположенные вдоль восточного берега Северского Донца и Оскола, были брошены на запад, а вражеские крупные силы приближались с севера к Контемировке, которая находилась далеко в нашем тылу.
Первые атаки противника на оборону нашей армии с фронта нам казались не такими мощными, как это ожидалось. Эти атаки сдерживались всей массой огня артиллерии и минометов. Попытки переправы отдельных групп вражеских войск на наш берег успешно отражались. На этот раз хорошо поработали наши огневики, выполняя команды, передаваемые с наблюдательных пунктов. Огнем орудий четвертой и пятой батарей было уничтожено несколько дзотов и огневых точек, подавлен огонь минометной и артиллерийской батареи противника, уничтожено несколько групп, пытавшихся переправиться на наш берег. Наша интенсивная учеба в тылу дала свои результаты. Огневики быстро освоили боевую работу с такими мощными орудиями, как 152-мм гаубицы.
Все проходило, казалось, нормально. Атаки противника успешно отбивались. Но существовала главная опасность, о которой мы в полку еще не подозревали. Эта опасность назревала в далеком тылу, где противник, несмотря на потери и упорное сопротивление наших войск, медленно, но упорно продвигался на юго-восток, заходя в тыл нашей группировке войск. Нас с севера прикрывал части соседних с нами 38-ой и 28-ой армий. 28-я армия, вела ожесточенные бои с перешедшим в наступление противником, постепенно отходя в юго-восточном направлении. Вечером 9 июля начался отход ближайшего нашего соседа справа – войск 38-ой армии.
Израсходовав большую часть боеприпасов, батареи дивизиона совместно со стрелковыми подразделениями во второй половине ночи с 9 на 10 июля по приказу командования начали отход на восток. Нам жаль было оставлять почти без боя так хорошо оборудованные и приспособленные к обороне позиции. Мы по существу добровольно уступили врагу занимаемые позиции, и только для того, чтобы не оказаться в окружении.
Главное теперь для нас было – это выйти из-под угрозы наметившегося окружения, нанося максимальные потери в живой силе и технике врага, сохраняя боеспособность своих подразделений.
Наш второй дивизион отходил двумя независимыми друг от друга колоннами. Колонну четвертой батареи с частью управления дивизиона возглавлял я. С нами шла автомашина начальника штаба со всеми документами штаба и имуществом командования дивизиона. На ней же находился начальник штаба дивизиона старший лейтенант Михайлов.
Наш первый скачек на восток составил примерно пятьдесят километров. При движении мы старались держаться в стороне от центральных дорог, по которым двигалась основная масса наших отходящих частей. Используя в основном полевые дороги, мы старались не привлекать к себе внимания авиации противника, которая с момента нашего отхода привлекала особое внимание к нам.
Весь путь мы прошли без каких-либо приключений. Шум тракторных моторов, лязг гусениц заглушали шум самолетов, звуки выстрелов, разрывы снарядов, которые теперь были позади нас. Только вспышки осветительных ракет сзади и слева от нас на некоторое время освещали местность. Где-то слева самолеты противника навешивали осветительные бомбы на парашютах. Там ни днем ни ночью не прекращались бои с группировкой фашистских войск, пытающихся пробиться на Контемировку и далее на юг, пытаясь окружить наши войска.
Наша первая промежуточная позиция была на рубеже железной дороги Старобельск – Ворошиловград (Луганск). Недалеко от железнодорожного разъезда, что на полпути между станциями Старобельск и Новый Айдар непосредственно у железнодорожного полотна, используя шпалы, оборудовали наблюдательный пункт и небольшое укрытие для личного состава. Установили телефонную связь с орудиями на огневой позиции, которая была оборудована примерно в двух километрах восточнее железнодорожного полотна, и приготовились к встрече противника.Это был последний рубеж, где батарея по всем правилам произвела инженерное оборудование огневой позиции. На последующих позициях ограничивались только приведением орудий в боевую готовность, а то, оставляли их в походном положении.
Все светлое время стоял солнечный теплый и тихий день. Солнечное тепло нагоняло на нас дремоту после бессонной ночи, и только севернее нас непрерывно гудели в небе вражеские самолеты, нанося удары по нашим войскам.
Не знаю как шла колонна четвертой батареи, но наша колонна с момента снятия с основных позиций потеряла связь со штабом полка и, пожалуй, мы больше ее не восстанавливали.
Летом 1941 г. мне пришлось во главе батареи отсчитывать километры по дорогам Украины в надежде, что скоро придет конец нашему отступлению и, остановившись, мы пойдем на запад. Эта надежда укрепилась с первых победных сводок о наступлении наших войск на Харьковском направлении, но летом 1942 г. мы снова отсчитывали километры на восток.
Дальнейшее движение зависело не от определения вышестоящим штабом очередного рубежа, а от целого ряда других обстоятельств. Таких как скорость тракторов и автомашин, характер местности и атаки авиации противника. Совокупность этих и других факторов определяли направление и скорость нашего передвижения на восток. Так как трактора двигались медленнее, чем автомашины, то движение на автомашинах нам приходилось осуществлять перекатами от одного рубежа к другому. Проехав на машинах 5-7 километров, нам приходилось ждать подхода тракторов. Большие остановки делались только для заправки горючим и водой тракторов и автомашин и приготовления пищи. Все остальное время шло на движение.
При въезде в районный центр Беловодск нашу колонну внезапно атаковал вражеский бомбардировщик, сбросив несколько бомб. Мы это поняли только тогда, когда услышали свист подающих бомб. На наше счастье бомбы разорвались в стороне от дороги, не причинив нам никакого вреда. Нам все же пришлось оставить машины и спрятаться в ближайших укрытиях пока бомбардировщик, сделавший круг над селением, не ушел за горизонт. Мы учли, что надо теперь установить на всех автомашинах и тракторах более тщательное наблюдение за воздухом.
При выезде из Беловодска, где дорога шла в гору, нашу штабную полуторку атаковал вражеский истребитель. На полуторке от палящих солнечных лучей был сооружен из прутьев каркас, на который были натянуты несколько солдатских палаток. Сверху вражескому летчику это, по-видимому, показалось похожим на зачехленную брезентом реактивную установку – «Катюшу». И для него появился случай «отличиться». Он не отставал от полуторки, пикируя и обстреливая ее из пулемета до тех пор, пока не поджёг ее. Хорошо, что находящиеся в ней люди, в том числе и начальник штаба дивизиона, покинули ее, спрятовшись в ближайшее укрытие. Вместе с машиной сгорел ящик со всеми штабными документами. Там были списки личного состава, журнал боевых действий, приказы и распоряжения штаба полка, копии боевых донесений и разведсводок, книга приказов, а также сгорело все имущество, ехавших на этой машине людей, в том числе и моя шинель и плащ-накидка. Всем пришлось пересесть на трехтонку, потеснив ехавших на ней. Я ехал в кабине рядом с шофером, в необходимых случаях подменяя его за рулем. Вот когда пригодилось то, что, курсантом, изучал правила вождения трактора и автомобиля и получил водительские права. Начальник штаба довольствовался местом в кузове трехтонки.
С севера все ближе и ближе была слышна канонада и все ближе к нам крутились в небе вражеские самолеты, прикрывая и поддерживая группировку вражеских войск, стремящихся замкнуть кольцо окружения наших войск. Мы же уделяли внимание скорейшему движению на восток, чтобы не попасть в кольцо окружения. В нашей батарее осталось всего по несколько штук снарядов на гаубицу. Ни откуда мы не могли получить ни снарядов, ни других боеприпасов, поэтому, чтобы занять боевой порядок и ощетиниться всей мощью огня наших орудий навстречу наступающему с севера врагу не могло быть и речи. Артиллерийские орудия без боеприпасов – лишь обуза для стрелковых подразделений, так как надо еще и их защищать. Поэтому мы со спокойной совестью выполнили приказ командующего: вывести войска из района окружения.
Так мы, почти не останавливаясь, миновали населенные пункты Бараниковка, Колодези, Хмызов и на подходе к крупному населенному пункту Кашары встретили большую колонну наших войск, стремительно движущуюся на автомашинах обратно в юго-западном направлении на Миллерово. Так как наши тракторы немного приотстали от автомашин, то мы пропустили мимо движущуюся колонну. В ней мы встретили полуторку штаба нашего 667-го гаубичного артиллерийского полка, на которой следовал командир нашего полка майор Кашубский. Вскоре подошли и наши трактора с орудиями.
Теперь мы тоже повернули на Миллерово, так как по сведениям, полученным от командира полка, к Кашарам приближались танки противника, прорвавшие оборону наших войск на северном участке.
Миновав мост через реку Калитва у села Ольховый Рог, колонна развернутым фронтом по обе стороны дороги двинулась на Миллерово. Командир нашего полка майор Кашубский стоял на правой подножке автомашины движущийся в первых рядах развернутой колонны. Наша автомашина двигалась в третьем или четвертом ряду. Внезапно за поворотом перед самой окраиной Миллерово заработал немецкий пулемет. Первые пули подняли пыль пред передними машинами. Они замедлили ход. Некоторые начали разворачиваться, а задние наседали на них. Получилось скопление мечущихся в разные стороны машин. Шофер штабной полуторки развернул свою машину влево, и в это время пулеметная очередь прошлась по машине, на подножке которой стоял командир полка. Одна пуля попаля майору Кашубскому прямо в грудь. Он упал возле машины. Находящиеся в кузове солдаты быстро подхватили его и положили в кузов. Наша машина успела развернуться. Из Миллерово показались два вражеских танка и тут же открыли орудийный и пулеметный огонь по нашим автомашинам. Нам удалось проскочить обратно через мост в село Ольховый Рог. Встретив наши трактора с орудиями, мы развернули их вдоль восточного берега реки Калитва по дороге на юг. В этой суматохе мы потеряли из вида штабную машину, на которой был командир полка.
Как потом выяснилось, перед Миллерово нас встретили танки противника, замкнувшие кольцо окружения, в которое попала часть соединений и частей 9-й армии нашего фронта. Мы, к счастью, оказались вне кольца окружения. Но, к сожалению, мы не знали ничего о месте и положении нашей четвертой батареи и следовавшего с ней командира дивизиона. Также мы ничего не знали о других батареях первого дивизиона нашего полка.
Все части, не попавшие в кольцо окружения, перемешавшись между собой, двигались на юг к переправам через Дон или же в том направлении, где не было слышно стрельбы.
В один из моментов к нашей колонне пристроился наш средний танк. Он шел за нами до тех пор, пока у него было в запасе горючее. Израсходовав горючее, танкисты вывели из строя вооружение и управление танка и присоединились к нашей батарее.
После Миллерово в нашей колонне двигалась автомашина ГАЗ-АА, в кузове которой была установлена четырехствольная пулеметная зенитная установка. В кабине машины рядом с шофером находился старший сержант, который заявил, что никакого отношения к этой зенитной установке он не имеет.
На одной из остановок, когда мы заметили двух приближающихся транспортных самолета противника, летящих на бреющем полете, я попытался привести зенитный пулемет к бою. Но пока я, не имея достаточных навыков, замешкался со снаряжением лент во все четыре ствола, вражеские самолеты были уже достаточно далеко от нас. И мне пришлось только дать небольшую очередь им вслед, хотя я знал, что она не достигнет цели.
Во время нашей остановки на опушке рощи подъехало несколько легковых машин с несколькими генералами. Все дороги вокруг были запружены нашими войсками. Они посовещались между собой и уехали на юг.
Меня и тогда и сегодня все еще волнует такой вопрос: как и почему все так получалось? Такая масса войск движущихся по всем направлениям, большинство солдат которых вооружены были винтовками, пулеметами. Среди этой массы войск находилось немало артиллерийских орудий и минометов различных калибров, передвигающихся на тракторах, машинах или на лошадях, имелись танки и бронемашины. Почему они часто подвергаются атакам со стороны противника, несут потери, меняют направление движения на противоположное? В этой массе войск достаточное количество командиров различных званий и рангов. Вдруг подъезжает на легковых автомашинах группа генералов числом не менее пяти человек. И никто, повторяю, никто из генералов или меньших по званию командиров не делает никаких попыток управлять этой массой войск, регулировать их движение. Никто не разъясняет ничего, никто ни от кого ничего не требует, никто ни на что не указывает, как будто все, что делается вокруг, их не касается. Все заняты одним – скорее бы двигаться, даже не раздумывая, в каком направлении.
Иногда на развилке дорог сосредотачивалось по нескольку десятков машин с людьми. И никто не знал, куда ехать. Стоит только одной какой-либо машине двинуться по какой-либо дороге, как тут же остальные развернутым фронтом устремлялись за ней. И так до следующей развилки. Даже остановившиеся генералы никому не сказали ни слова, если не считать того, что один из них потребовал, не обращаясь конкретно ни к кому, чтобы машина с зенитной установкой следовала за ними. Я не думаю, что те генералы не слышали той единственной короткой очереди. Я и сейчас считаю, что это требование было вызвано желанием, чтобы эта зенитная установка прикрывала их движение, даже не спросив, а работает ли она вообще. Я не сказал тому генералу, что установка без пулеметчика и стрелять из нее некому. Молча отправил ее вслед за генеральскими машинами.
Что двигало всей этой массой войск? Желание не попасть в кольцо окружения? Сохранить свои силы для решительного отпора врагу на решающем рубеже? Чувство страха за свою жизнь? Инстинкт стадности – куда один, туда и все? Двигались, казалось, не замечая друг друга. Я думаю, что движущей силой этих масс было и то, и другое, и третье…
Чем ближе мы подходили к переправе через Дон, тем плотнее были набиты отступающими войсками не только дороги, но и вся местность. Лошади, машины, трактора, орудия, танки, повозки, полевые кухни, двуколки, люди пешие и на лошадях, на машинах и на повозках, группы беженцев – все перемешалось между собой. Все были устремлены к переправе, одному единственному понтонному мосту. А в воздухе непрерывно гудели вражеские самолеты. Одни, пикируя, сбрасывали бомбы, другие сбрасывали бомбы и вели обстрел из пулеметов. Кругом горели строения и машины. Дым застилал солнце. Со всех сторон доносились крики, ругань, плач женщин и детей, звуки сирен автомашин. Кругом было людское горе, охватившее всех и каждого в отдельности.
На самой переправе и вокруг нее такое скопление людей, техники, лошадей, повозок, что, казалось, негде ступить ноге человека. Русло реки по обе стороны переправы кишело людьми на лодках, на самодельных плотах, на других подручных средствах, которые и не опишешь. Некоторые пытались вплавь переплыть на тот берег.
Нам пришлось приложить немалое усилие, чтобы под предлогом того, что нам надо срочно занять боевой порядок на противоположном берегу, втиснуться в поток, двигавшийся на переправу. Нам удалось это только благодаря тому, что впереди нас двигался гусеничный трактор, который, несмотря на давку и вопли, медленно продвигался вперед. За ним вплотную как единое целое двигалась автомашина ЗИС и следующий трактор с орудием. Чтобы не попасть под гусеницы идущего трактора, колеса автомашин и повозок, пешим приходилось прижиматься друг к другу и к технике так, что у них трещали борта. Люди лезли друг на друга, на чужие повозки и автомашины. Крики проклятий, вопли и ругань сопровождали наше движение, пока вся наша небольшая колонна не зашла на переправу. Теперь по сторонам от нас была только вода да копошащиеся в ней люди. Шум тракторных моторов заглушали вопли и крики этих людей, сопровождающие наше движение по переправе злыми глазами, мольбой о помощи. Но мы ничем не могли им помочь. Потому, что не могли ни на минуту остановиться, так как за нами и впереди нас была сплошная движущаяся масса, а по небу приближалось звено вражеских бомбардировщиков.
Когда наш первый трактор достиг противоположного берега, на переправу пикировали вражеские самолеты. Но для нас самое страшное было позади. Мы на южном берегу полноводного Дона.
Переправившись на другой берег, мы не обнаружили признаков того, что кто-то организует или занимает оборону вдоль берега. Переправившие группы, не задерживаясь, следовали дальше в юго-восточном и южном направлениях. Нам не встретились другие подразделения нашего полка. Мы не могли долго задерживаться в этом районе, где вражеская авиация проявляла свою активность, тоже двинулись на юг, в надежде соединиться с нашими обороняющимися частями. Теперь мы надеялись, что под Кубанью организуется настоящая оборона, которая положит конец дальнейшему продвижению противника на юг.
Где-то южнее Манич-канала, недалеко от хутора Веселый нам повстречалась полуторка, на которой ехал старший лейтенант Владимир Никитович Миляков. С ним были солдаты – артиллеристы-разведчики и связисты. Мы быстро с ним познакомились. Во время разговора я узнал, что у него проблема с питанием. Так как я шел в колонне, где организация питания личного состава не вызывала каких-либо затруднений, я предложил ему присоединиться к нам до тех пор, пока для него не наступит более благоприятный момент. Он охотно принял мое предложение, и всю дальнейшую дорогу его машина следовала в нашей колонне. Останавливаясь на привалы, мы вместе с ним, организовывали ночной отдых и охранение колонны. Мы ночевали в одном доме, вместе ужинали и завтракали. Это нас очень сблизило и позволило более подробно узнать друг о друге.
Оказалось, что старший лейтенант В.Н. Миляков– начальник штаба 769-го артиллерийского полка 242-й стрелковой дивизии. От него я узнал, что эта дивизия формировалась в Чечено-Ингушетии, а сам полк – в городе Грозном на Старых промыслах. В апреле месяце дивизия, не закончив формирования, срочно была перебазирована на Донбасс в подчинение Юго-Западного фронта. Получив необходимую материальную часть артиллерии, вооружение и боеприпасы, пополнившись людьми, была включена в состав 38-й армии. Вскоре она приняла участие в харьковском сражении, в мае попала в окружение. Вместе с другими частям дивизии пробила брешь в немецком кольце и сумела вывести часть войск из окружения. Старший лейтенант Миляков командовал третьим дивизионом в полку. Затем, после ранения начальника штаба полка, занял должность начальника штаба. В последующих боях в ходе отражения наступления немецко-фашистских войск был ранен и командир полка майор Д. Брук. Старшему лейтенанту Милякову пришлось исполнять должность командира полка, выводя подразделения полка из-под удара вражеских войск.
В боях на харьковском направлении 769-й артиллерийский полк, как и вся 242-я стрелковая дивизия, понесли большие потери. После перехода через переправу на Дону, он сумел организовать две боеспособные артиллерийские батареи. Встретив представителя штаба Южного фронта, он получил от него распоряжение передать эти две боеспособные батареи одной из стрелковых дивизий фронта, занимающих оборону. С оставшейся группой солдат, сержантов и командиров двигаться дальше на юг, где должны формироваться новые части фронта. Так мы и встретились на полях войны во время отхода части войск южного фронта.
Скажу наперед, после перехода через Главный Кавказский хребет, попав в грузинский г. Зугдиди, где формировался 769-й горно-артиллерийский полк 242-й горнострелковой дивизии, я был назначен заместителем командира третьего дивизиона. Начальником штаба этого полка был старший лейтенант Миляков В.Н. С этим полком я прошел до конца всю войну. От Кавказа, от перевалов Эльбруса, через всю Кубань, Керченский пролив, Керчь, Крымский полуостров, Севастополь, Западную Украину, Карпаты вплоть до столицы Чехословакии Праги, до Победы в Великой Отечественной войне Советского народа над немецко-фашистскими захватчиками. Но об этом потом…
Оторвавшись от противника, мы шли относительно спокойно. У нас не было полного комплекта личного состава батареи, часть которого мы потеряли в предыдущих боях, не было и боеприпасов. Всего по одному снаряду на гаубицу мы оставили на тот случай, если в критической ситуации у нас не будет возможности сохранить орудия и потребуется их взорвать. Кто служил в артиллерии, тот хорошо знает, как все это выполняется.
Дальнейший марш мы совершали растянутой колонной, чтобы меньше привлекать внимание вражеской авиации, самолеты которой регулярно производили разведывательные полеты. Иногда и разведчики типа «Фоке-Вульф» сбрасывали небольшие бомбы на нашу колонны. Впереди двигались машины – трехтонный ЗИС и полуторка старшего лейтенанта Милякова, затем отдельной группой двигались трактора с прицепами и 152-мм гаубицам… К вечеру останавливались на большой привал с ночевкой. Кормили людей, заправляли машины и трактора, приводили в порядок имущество, снаряжение и обмундирование.
Реку Кубань мы переходили по ветхому мосту недалеко от железнодорожной станции Овечка. Был уже вечер, и мы отчетливо видели, как там горел элеватор. Его пламя отражалось в водах Кубани. И мы это видели во время перехода через мост. Перейдя мост и железнодорожное полотно, мы сразу же повернули по шоссейной дороге на запад в сторону Армавира, следуя через хутора и станицы, лежащие вдоль южного берега Кубани и железнодорожного полотна Невиномысск – Армавир.
Остановившись в одном из хуторов, мы обнаружили в кустарнике, почти у самого берега реки хорошо замаскированную 76-мм дивизионную пушку, направленную своим стволом на противоположный берег. Возле пушки лежало несколько снарядов вместе с гильзами. Замок – затвор пушки был открыт, панорамы у орудия мы не обнаружили. Вокруг не было ни одной живой души кроме нас. Из этого мы заключили, что пушка было оставлена каким-то артиллерийским подразделением, ранее здесь проходившим.
Соблюдая меры предосторожности и маскировки, мы внимательно в бинокль осмотрели противоположный берег и подходы к нему и обнаружили, что из станицы (как потом выяснили, что это была станица Николаевская) вниз к реке осторожно спускались две немецкие танкетки. Для нас это было такой неожиданностью, и мы даже растерялись. Мы никак не могли предположить, чтобы здесь, казалось, в глубоком тылу наших войск, могли оказаться эти танкетки.
Убедившись в том, что в данном районе нет никакого моста через реку, и они не смогут переправиться на наш берег, мы решили не столько подбить эти танкетки, сколько напугать их. Дождавшись, пока они подойдут до выбранного нами места и произведя наводку орудия через канал ствола, мы произвели два, один за другим, выстрела. Хотя снаряды разорвались в необходимом направлении, но не долетели несколько десятков метров до цели. Да мы и не надеялись попасть сразу в цель, так как угол возвышения стволу орудия пришлось придавать на глаз. Танкетки сразу же остановились. И третий наш снаряд не достиг цели. Одна из танкеток открыла пулеметный огонь в нашу сторону. Пули просвистели над головами. Видя бесполезность нашего единоборства, вытащив и забросив в кусты клиновой затвор орудия, мы поспешили к своей машине. Танкетки, обстреляв ещё раз кустарник, попятились назад. Так закончилась наша неожиданная встреча с противником, которой мы никак не ожидали в таком месте и в такое время,
Из этой встречи мы сделали вывод, что нам не следует двигаться на Армавир, так как по южному берегу Кубани мы не обнаружили наших частей. Мы приняли решение идти дальше на юг через Советская, Бесскорбная, Попутная по дороге вдоль берега реки Уруп.
Только в нашей части были трактора с орудиями. Они замедляли движение. Мы значительно отставали от остальных и по существу двигались замыкающими этой колонны. Мы не знали ни положения на фронте, ни того, где находятся наши войска, ни куда продвинулся противник. За нашими тракторами больше никто не шел, и нам теперь пришлось принимать максимум предосторожности, бдительности и готовности ко всяким неожиданностям.
Для большей безопасности нам показалось, что мы должны повернуть чуть ли не строго на восток, пройти через реку Большой Зеленчук и далее повернуть на юг по дороге идущей вдоль реки Кубань. Так через два дня нашего движения по избранному нами маршруту мы оказались на дороге южнее города Черкесск.
Теперь, когда мы находились в предгорьях Кавказа, мы все реже и реже встречали на своем пути беженцев из Украины и прилегающих к ней областей России. Как-то на одной из безлюдных дорог наша автомашина догнала молодую женщину, одетую в простое ситцевое платьице и с небольшим узелком в руке. Она умоляющими глазами со слезами смотрела на нас и на нашу машину, прося взять ее с собой хотя бы до тех пор, пока мы не догоним какую-либо группу эвакуирующихся. Я уступил ее просьбе и взял ее на автомашину. Она почти тут же уснула и проспала сидя в кузове, несколько часов не просыпаясь. Как потом выяснилось, она была женой командира зенитного дивизиона одной из отступающих с Юго-Западного фронта стрелковых дивизий старшего лейтенанта Шевченко. Звали ее Александра, Шура. У нее на руках был паспорт и удостоверение об окончании какого-то медицинского учебного заведения. Мы не расспрашивали ее, как она попала в этот район. Это был удел многих советских женщин, особенно жен командиров Красной Армии, не желавших оставаться на захваченной немцами территории, не желающих попасть немцам в руки. Мы ее приняли как своего человека, и скажу, что не ошиблись.
Здесь я не останавливаюсь на вопросах питания. Это была вторая половина лета. Изобилие продуктов в этом районе без проблем позволяло накормить несколько десятков людей. Что касается горючего для машин и тракторов, то без особого труда мы могли заправлять их в каждом селении, через которое проходили.
При переходе через реку Большой Зеленчук машина старшего лейтенанта Милякова В.Н. неожиданно свернула с нашего маршрута и больше с нами не следовала.
В районе селения Джегута, что южнее г. Черкесск, мы остановились на ночной привал. Мы еще не знали, что это последняя ночь, когда мы были вместе. Мы вступили в горы. Дальнейшее наше движение могло быть только по одной единственной, проходимой для нашей техники дороге, идущей на юг, в сторону г. Микоян-Шахар (с 1944 г. – г. Карачаевск) и далее на Теберду. Дальше широкой дороги нет, а идут, по рассказам местных жителей, только тропы в разных направлениях. Сворачивать с этой дороги нам не имело смысла, так как это означало углубиться в горную местность, где нет ни питания, ни горючего для техники. Это были дороги в никуда.
Наступил такой момент, когда с нашей громадной техникой мы могли продвигаться только один – два дня. Момент, когда, не имея боеприпасов для гаубиц и мизерное количество патронов для тех винтовок и карабинов, которые были в колонне, орудия становились обузой, из-за которой могли погубить всех наших людей. Но, несмотря на это, мы продолжили своей небольшой колонной, не отрываясь на машине от тракторов и орудий, двигаться на Микоян-Шахар.
Убедившись, что за нами больше никто не движется, пройдя один из поворотов дороги, мы забаррикадировали ее чем только могли и, войдя в небольшое селение, расположились в нем на привал. Расположились мы вдоль улицы по восточному берегу реки Кубань. Справа от нас была Кубань, за которой сразу же шла дорога из Теберды в Черкесск, слева небольшой кустарник, за которым начиналось горное ущелье.
В самый разгар, как говорят военные, принятия пищи, кто-то обнаружил, что по ту сторону реки в противоположном нашему движению направлении идут две черные грузовые машины, в кузовах которых находятся люди. Для нас это было такой неожиданностью, что первоначально мы посчитали, что это наши машины, с нашими людьми. Кто-то уже начал подавать сигналы, чтобы они следовали к нам. Вдруг машины остановились. Из них повыскакивали люди и послышались автоматные очереди. Нам стало ясно, что это немецкие автоматчики. Но пули нас еще не доставали. Нам пришлось вступить с ними в перестрелку. У кого были винтовки и карабины, залегли вдоль изгороди, отделяющей нас от берега реки, и открыли ответный оружейный огонь.
Силы были неравные. У нас было больше людей, но гораздо меньше вооружения – всего несколько винтовок и карабинов. Чем мы могли угрожать немецким автоматчикам? Только тем, что навести в их сторону стволы гаубиц. Но и то до поры до времени, пока они не догадаются, что у нас нет снарядов. Стрелять же из гаубиц мы не могли, так как они были заряжены последним снарядом, который предназначался для того, чтобы вывести орудие из строя в нужный момент.
Наступил критический момент. Немецкие автоматчики, оставив машины, усилили автоматный огонь по нашему расположению, прикрывая своих людей, пытавшихся переправиться на наш берег.
В этой критической ситуации я отдал приказ взорвать обе гаубицы, поджечь трактора и автомашину, а людям, не имеющим оружия, немедленно отправиться через кустарник в ущелье и укрыться там. А кто имел винтовки и карабины, прикрыть их отход.
Буквально в течение нескольких минут были подожжены трактора и автомашина, а затем и взорваны гаубицы. Эхо от взрыва на некоторое время привело в замешательство немцев, что позволило нам без потерь оставить населенный пункт и пробраться в горы.
Нам было жаль наши гаубицы, так хорошо послужившие нам в боях с немецко-фашистскими захватчиками. Они вместе с нами прошли нелегкий путь от берегов Северского Донца до предгорий Кавказа. Имея хотя бы по нескольку снарядов на орудие, мы сумели бы уничтожить обе гитлеровские автомашины вместе с автоматчиками и продолжать движение на юг к Теберде…
[page]
Мы уходим в горы
Уже наступали сумерки, когда мы, отбиваясь от наседающих немецких автоматчиков, вошли в заросшее лесом ущелье. Автоматчики не пошли за нами в ущелье, на что мы и рассчитывали, а остановились перед кустарником, сопроводив нас шквалом автоматных очередей. К счастью, среди нас никто не пострадал.
Перед наступлением ночи, а она в горах, да еще в покрытом лесом ущелье, оказалась такой темной, что буквально перед самым носом ничего не было видно, сплошная беспросветная тьма.
Мне надо было отыскать старшего лейтенанта Михайлова, который по моей просьбе отошел в ущелье с группой солдат, не имеющих на руках никакого оружия. Я сравнительно быстро его отыскал, он далеко в ущелье не углублялся, а ждал меня недалеко от начала ущелья в самом его узком месте. Многие, уходившие вместе с ним, пошли дальше, не ожидая исхода нашего поединка с немецкими автоматчиками.
Мы были рады нашей встрече. Посовещавшись, мы решили до наступления полной темноты продвинуться еще немного вглубь ущелья и там расположиться на ночлег.
Автоматная стрельба в селении постепенно утихла. Теперь немцы изредка освещали местность осветительными ракетами, свет от которых проникал к нам через листву деревьев. После очередной вспышки ракеты становилось так темно, что в течение нескольких секунд мы не могли видеть даже друг друга. Поэтому мы решили больше никуда не двигаться и в стороне от тропинки, ведущей дальше в горы, устроиться на ночлег, даже не выставляя охранение. Не знаю, кто как, а я почти всю ночь, как мне показалось, не спал, а считал промежутки между осветительными ракетами. Рассвет в ущелье наступил внезапно. Я сразу же поднялся и почувствовал себя отдохнувшим после вчерашних дневных забот.
Сначала мы выяснили, кто с нами остался, а значит, и будут нашими попутчиками в дальнейшем нашем нелегком пути и в неведомом еще направлении.
Кроме нас, меня и Михайлова, было еще шестнадцать солдат и сержантов. Некоторые, отходя, прихватили с собой кое-какие продукты – хлеб, сухари, банки с консервами, сыр. Нам их хватило, чтобы позавтракать и еще осталось на потом. У кого были спички, я посоветовал тратить их экономно, они еще нам пригодятся.
Хуже было с оружием и патронами. Мы артиллеристы, наше основное оружие – пушки, гаубицы, минометы. Стрелковое оружие было положено не каждому артиллеристу. Да в этом не было необходимости, когда они были при орудиях и боеприпасах к ним. Другое дело теперь, когда мы лишились своего главного вооружения и стали отдельной группой. В нашей группе, состоящей их восемнадцати человек, было только три винтовки со штыками, два карабина, по две-три обоймы с патронами к ним. И у меня был пистолет ТТ с двумя обоймами. Вот и все наше вооружение.
Что было в противогазных сумках большинства солдат и сержантов мы, не знали. Нам было известно, что при отходах почти все солдаты и сержанты выбрасывали противогазы, а оставляли только сумки, в которых они хранили свой небольшой скарб, в основном продукты питания, туалетную принадлежность, иногда гранаты и патроны.
У меня же был только пистолет ТТ и в кармане гимнастерки непромокаемый пакет, в котором хранились билет Кандидата в члены ВКП(б) и удостоверение личности, изготовленное одним из штабных военнослужащих штаба 667-го гаубичного артиллерийского полка, в виде книжечки, в которой было напечатано на пишущей машинке, что я старший лейтенант, заместитель командира дивизиона, что за боевые заслуги приказом по Юго-Западному фронту награжден медалью «За боевые заслуги» и что при мне имелось личное оружие пистолет ТТ за таким-то номером. Больше ничего у меня не было. Я даже обронил пилотку, перелезая через проволочный забор, уходя от наседавших немецких автоматчиков.
Мы приняли решение осторожно продвигаться дальше по дорогам и тропам, ведущим на юг и юго-восток. Не заходить всем вместе в селения, выходить в чистое поле не всем скопом, а мелкими группами по три-четыре человека на расстоянии друг от друга. Для этого мы разделились на группы так, чтобы в каждой был карабин или винтовка. И зря патроны не расходовать. Я и старший лейтенант Михайлов в состав группы не включались (это было предложение одного солдата и все с этим согласились), а следовали с определенной группой по обстановке. Если местность была закрыта, то мы двигались компактно. Если приходилось двигаться по группам, то каждый знал свою группу и с кем должен идти. Указывалась только последовательность движения.
В первый же день, выходя на поляну, мы встретили группу людей из четырех человек, одетых в военную форму, среди которых был майор и одна женщина. Они сидели под кустом недалеко от тропинки, по которой мы проходили. Они нас не заметили, сидели, трапезничали. Возле них лежала еда и стояла бутылка водки. Когда мы были на порядочном расстоянии от них, один из моих спутников сказал, что этот майор, кажется, командир нашего полка, который прибыл к нам в то время, когда мы были еще по ту сторону Дона. Я не могу сказать, так ли это, потому что после майора Кашубского, нового командира полка я ни разу не видел. Если это был он, то тогда, слава Богу, как говорят, что мы прошли мимо и не вступили с ними в переговоры.
Мы шли весь день, пересекая поляны, плато, небольшие овраги и не встретили ни одного селения, ни одной проезжей дороги, ни одной живой души. На небе светило солнце, а в лесу тишину иногда нарушало пение птиц, изредка высоко в небе пролетал немецкий самолет. Была тишь и благодать, как будто совсем не было войны.
Подкрепившись оставшимися продуктами, мы остановились на ночной привал. Мы выбрали укромное место в стороне от тропы, организовав охрану, уснули. Для меня за последнее время это самая спокойная ночь. Я проспал всю ночь, почти не просыпаясь. Проснувшись с первыми лучами солнца и испытывая голод, мы двинулись дальше. Нас не покидала надежна, что мы набредем на какое-нибудь селение, где сумеем раздобыть себе еды.
И вот, на плато вдали мы увидели несколько шалашей, вокруг которых резвились дети. С верхушек шалашей струился дымок, а недалеко на поляне было большое стадо овец и коз. Из осторожности, мелкими группами мы решили приблизиться к этим шалашам. И если посчастливится, то здесь можно будет отдохнуть и подкрепиться. В них были только женщины и дети. Мы как-то сумели с ними договориться, объяснить им кто мы и что хотим. Они нам дали лепешки, брынзу и сказали, что когда будет готово мясо, они нас накормят досыта.
От женщин мы узнали, что поблизости немцев еще не было. Их мужья-кабардинцы на охоте, и если они что-то узнают о немцах, то расскажут, когда вернутся. Так за едой и разговорами мы не заметили, как солнце начало клониться к заходу. Чувствуя дружеское отношение этих простых женщин, мы, посовещавшись, решили остаться на ночлег и дождаться возвращение их мужей. Нас особенно интересовало то, что они узнают о немцах. Весь вечер, разойдясь по шалашам, мы беседовали с женщинами о их нелегкой жизни, о войне и многом другом. В шалаше, где были мы с Михайловым, пожилая женщина предложила нам остаться с ними на продолжительное время.
– А если придут немцы, они и вас и нас расстреляют – сказал я и следил за реакцией на эти слова.
Женщины переглянулись, что-то заговорили на своем языке, а затем та же женщина ответила нам по-русски:
– Мы каждого из вас спрячем под подол. – Сказав это, она показала на свою широкую юбку. Мы рассмеялись и перевели разговор на другую тему.
Когда утром проснулись, подкрепившись кумысом и лепешками, и уже собирались уходить, как перед нами возникли три мужика. Старшему из них было лет пятьдесят, а может и больше. Они молча очень внимательно рассматривали нас. Когда мы стали их благодарить за гостеприимство, старший из них потребовал от нас плату.
– Что же и сколько вы от нас хотите получить? – Спросил я его.
– Вы нам должны дать три винтовки с патронами, три гимнастерки с брюками и три пары сапог. – Ответил он на ломанном русском языке.
Мы не сразу поняли, что это не шутка. И они вправду хотели все это от нас получить. Тогда я дал им понять, что у нас денег нет, а винтовки и патроны нужны нам самим. И обмундирования лишнего тоже нет. А раздевать солдата Красной Армии мы не намерены. Их взгляды стали более суровыми и озлобленными. Они продолжали настаивать на своем. И если не можем дать одежду, то должны отдать все наше оружие и боеприпасы.
Я распорядился всем отправиться дальше, оставил с собой только вооруженных солдат. И так, только, под прикрытием мы могли уйти от них.
Кабардинцы сопроводили нас злыми взглядами. Как это было контрастно с тем радушием, с которым нас вчера встречали кабардинские женщины. Нам показалось, что они нас в покое не оставят, и решили быть начеку.
Не прошло и полчаса, как по дороге за нами в нескольких сот метрах появились три всадника, вооруженные ружьями. Мы пригрозили им винтовками. Они весь день следовали за нами, не приближаясь. С наступлением темноты они исчезли с горизонта. Нас не покидала тревога, и мы усилили бдительность. Это была наша первая встреча с кабардинцами. Мы не знали их нравов и обычаев, решив впредь быть осторожнее со встречающимися в горах народами.
Убедившись, что за нами никто не наблюдает, углубившись дальше в чащу и не выдавая себя ни огнем, ни громкими разговорами, устроились на ночлег, установив очередность дежурства групп в полном составе.
Стояла тихая ночь. Не слышно звуков, которые могли бы потревожить эту тишину. Вскоре на небе появились звезды. Уже было видно Большую и Малую Медведицу, а затем и Полярную звезду. Ночь прошла сравнительно спокойно.
Двигаясь дальше, мы набрели на минеральный источник нарзана. Несмотря на то, что у каждого из нас еще не было и крошки во рту, мы с большим удовольствием пили эту целебную воду, которая, как нам показалось, придала новые силы и повысила настроение. Следуя дальше, мы вышли на небольшое плато, лежащее высоко в горах и отделенное от остальной местности крутыми склонами. Только с северо-восточной стороны к плато вела проезжая дорога.
Приблизившись к южной стороне плато, мы обнаружили скопление повозок и двуколок, на которых была всякая домашняя утварь и даже продукты. Людей поблизости не было. Судя по следам, они ушли день – два тому назад. Мы не сомневались, что все это оставила какая-то группа беженцев. Они оставили эти повозки только потому, что дальше не было дороги, а шла только узкая тропа. И поэтому им пришлось взять только то, что необходимо и можно унести и пойти дальше пешком.
Эта находка для нас была крайне важна. Здесь мы обнаружили в мешках остатки муки, крупы, соли и других съестных припасов, и даже сковородку. Воспользовавшись оставленным и вернувшись к источнику минеральной воды, мы приготовили еду, используя котелки и сковородку. Кроме того, каждому испекли в дорогу по большой, во всю сковородку, лепешке. Я посоветовал экономить эти лепешки, разделив их на четыре части. Таким образом, худо-бедно, мы могли бы обеспечить себя скромной едой почти на четверо суток. Кто знает, что нас ждало впереди? Где и как мы сумеем раздобыть питание?!
Подкрепившись с приподнятым настроением, мы двинулись дальше. Не помню сколько, два или три дня нам пришлось идти, меняя направление, переходя ручьи вброд и преодолевая крутые скалистые подъемы, избегая столкновения с противником, близость которого мы стали ощущать. Чаще стали доносились до нас выстрелы или автоматные очереди, то осветительные ракеты освещали ночное небо все ближе и ближе к нам.
Однажды, перевалив через хребет, мы вышли на сравнительно хорошую дорогу. Я и теперь не могу с полной уверенностью сказать, где и что это за дорога. Принимая меры предосторожности, мы группа за группой, последовали по обочине вдоль этой дороги. Из-за поворота перед нами оказался небольшой мост через бурный поток горной речушки. На этом мосту, по непонятным для нас причинам, оказался немецкий солдат с винтовкой. Нам ничего не оставалось, как его снять, чтобы обеспечить наш проход дальше. Применив появившуюся на то время у нас сноровку, только одним пистолетным выстрелом сумели ликвидировать немца. Труп его свалился в бурлящий поток реки. Как только последняя группа успела пройти через мост, как впереди нас послышался гул приближающейся автомашины. Мы кинулись от дороги в кустарник, за которым возвышалась скалистая стена. За первой машиной, в кузове которой сидели немецкие солдаты, послышался шум другой машины. Нам ничего не оставалось, как, скрываясь за кустарником карабкаться по этой скале вверх, уходя дальше от дороги. Поднимаясь вверх, буквально на четвереньках, обдирая до крови руки и колени об острые камни и колючки кустарника, изнемогая от палящего солнца, помогая друг другу преодолевать отвесные участки мы с трудом пробрались на хребет. Без преувеличения могу сказать, что нам потребовалось не менее трех часов, чтобы в невыносимых условиях перебраться на противоположный склон хребта и почувствовать себя в относительной безопасности. И вот мы собрались все вместе, но продолжать двигаться дальше, сил у нас уже не было.
Проснувшись на рассвете, мы возобновили наш путь на юг, избегая больших проезжих дорог. Перевалив еще через один небольшой, более доступный хребет, мы попали в долину, как потом выяснилось, какого-то притока реки Баксан. По еще уцелевшему деревянному мосту мы перешли на южный правый берег реки Баксан, вышли на широкую дорогу, где по сохранившимся надписям на указателях определили, что влево дорога идет на Верхний Баксан и Нальчик, а вправо – на Эльбрус.
Не задерживаясь, так как в любое время могли появиться машины с немцами, мы повернули вправо по дороге на Эльбрус, в надежде разыскать тропу, ведущую на один из перевалов через Главный Кавказский хребет.
Часа через два-три пути мы обнаружили тропу, поднимающуюся вверх по восточному склону горы. Справа от нас между скалами сквозь деревья виднелся заснеженный купол горы Эльбрус. Это оказалась тропа, ведущая на перевал Донгуз-Орунбаши. Солнце уже клонилось к закату, когда мы поднялись по этой тропе, удалившись на несколько сот метров от проезжей дороги и поднявшись на несколько десятков, а может и больше метров в гору. Приближалась ночь, и двигаться дальше было опасно. Мы, не дожидаясь полной темноты, подыскав укромное местечко, остановились на очередной ночлег.
Мы тогда еще не знали, что немецкие горные стрелки из дивизии «Эдельвейс» по долине реки Кубань проникли на перевал Хотю-Тау, а оттуда на южные склоны горы Эльбрус в район базы Приют одиннадцати и ведут бои с нашими малочисленными подразделениями, оказавшимися в этом районе.
Несмотря на то, что в горах днем было очень тепло, грело южное солнце, на небе не было ни единой тучки, с наступлением темноты мы почувствовали приближение холода. Недалеко от нас находился ледник, спускавшийся с восточных и юго-восточных склонов Эльбруса, и с его стороны до нас доходил сырой и холодный воздух. Мы буквально дрожали от холода. И чтобы как-то согреться теснее прижимались друг к другу. Некоторые совершали разные движения для согревания. На нас была одета летняя одежда. Даже не было шинелей. На мне, как и на остальных, была хлопчатобумажная гимнастерка, надетая на трикотажную майку, хлопчатобумажные брюки с ремнем и кирзовые сапоги. Не у всех, в том числе и у меня, была даже обыкновенная пилотка. Правда, в нашей группе было две плащ-палатки, но это нас не спасало от холода.
С первыми лучами солнца, пробившимися на восточный склон горы Чегет, преодолевая усталость и дремоту, отправляемся дальше в путь, который ведет нас на перевал. На небе светит солнце, воздух чист и неподвижен. Казалось, день будет теплым и знойным. Но не прошло и часа, как в небе неожиданно появился немецкий разведывательный самолет «рама», который мы узнали по характерному реву мотора, выходящего из пике самолета. Он действительно выходил из пике над Эльбрусом, но ни разрыва бомб, ни выстрелов его пулеметов не было слышно. Появление этого самолета заставило нас рассредоточиться.
Вскоре мы прошли берегом небольшого озера, которое было от нас слева. Вода в озере отражалась каким-то неестественным блеском. Миновав его, мы попали в полосу ледника. Несмотря на то, что сверху светило и пригревало солнце, мы сразу же ощутили суровое дыхание ледника, его ледяную прохладу. Нам пришлось двигаться с некоторой предосторожностью, обходя или перешагивая попадающие на нашем пути трещины. Непривыкшие к ходьбе по наклонному ледяному полю, мы шли, шаркая ногами, некоторые падали, поднимались и шли дальше. Мы старались идти по следам, которые оставили ранее проходившие здесь люди. Ледник, казалось, простирался на полтора-два километра. За ним снова пошла каменистая тропа на подъем. Справа от нас, казалось рукой подать, были склоны горы Эльбруса. Солнечные лучи, отраженные от снежных склонов Эльбруса, ослепляли нас. Оттуда была слышна ружейно-автоматная перестрелка.
В горах чистый разряженный воздух значительно скрадывает расстояние. Казалось, что мы уже у самого перевала. Вдруг подул встречный ветер, и из-за перевала появилась туча. Вскоре черные тучи закрыли небо, начался дождь. Ускоряя движение, стремились быстрее достичь перевала, чтобы там укрыться от непогоды. За несколько минут мы уже все промокли до костей. При подходе к перевалу пошел мокрый снег, затруднявший не только видимость, но и наше продвижение вперед. Не самом перевале Донгуз-Орунбаши, высотой над уровнем моря 3203 метра, разыгрался буран и нас, полураздетых, встретила настоящая зима. Останавливаться нам было нельзя ни на минуту. Остановка была равносильна нашей гибели. По крутым оледенелым скалам на самую вершину перевала нам пришлось карабкаться буквально на четвереньках. Прикладывая неимоверные усилия воли, чтобы не присесть под какой-нибудь валун для отдыха, мы выбрались на вершину перевала и тут же начали спуск по его заснеженному склону вниз.
Скользя по мокрому склону, падая и кувыркаясь, цепляясь мокрыми, красными оцепеневшими руками за выступы, мы постепенно спускались вниз. Спустившись на несколько десятков метров вниз, мы почти не заметили, как снежная пурга сначала перешла в мокрый снег, а затем в проливной дождь, сопровождая нас почти всю дорогу спуска. Чем ниже мы спускались, тем становилось теплее. Несмотря на то, что все были промокшие, как говорят, до нитки, мы постепенно начали отогреваться. В разговорах между собой появились нотки смеха и задора. Мы почувствовали, что оживаем от только что перенесенных ужасов природы, встретивших нас на перевале. Мы спускались в долину реки Накра.
Усталые, промокшие и продрогшие от холода, мы встретили ряд домиков, расположенных вдоль берега реки. Это были домики туристической базы. Здесь мы нашли укрытие от дождя и ветра. Борясь со стихией за выживание, мы как-то не ощущали того, что уже почти сутки у нас не было ни крошки во рту. И только сняв с себя мокрую одежду, отжав и снова мокрой одев ее, ощутили не только холод, но и голод. Кругом был лес, стояли и лежали вековые деревья. Сухих сучьев было множество на каждом шагу, но костер разжечь мы не могли, так как спички тоже промокли вместе с одеждой. Но будучи защищенными от дождя и ветра, мы решили не покидать эти домики, пока не прекратится дождь.
И вот дождь прекратился, ветер разогнал тучи, и перед самым вечером на непродолжительное время появилось солнышко, которое вскоре скрылось за хребтом. Мы сразу повеселели. Кто-то в своих карманах и противогазных сумках разыскал остатки лепешек, поделился с теми, у кого их не было. Немного подсушили одежду на солнце и решили остаться здесь на ночь, чтобы хорошенько отдохнуть.
Теперь на южных склонах Главного Кавказского хребта мы чувствовали себя относительно в безопасности, могли спокойно провести ночь, не ожидая нападения немецких автоматчиков. Но всю ночь нам пришлось не столько спать, сколько ворочаться из стороны в сторону, чтобы согреться. Каждый делился впечатлениями о пережитом за последнее время. Все были на пределе своих сил и возможностей. И было не понятно, как хватило у каждого сил, чтобы преодолеть все это. Но все было позади, только все это надолго останется в памяти. И как человек еще беспомощен перед силами природы!
По обе стороны тропы, ведущей от домиков турбазы в долину реки Ингури, стояли столетние деревья, закрывая своими могучими кронами все находящееся внизу от солнечных лучей. Такие же деревья-великаны лежали и на земле, поросшие мохом и обильно покрытые ежегодно падающими листьями, и казалось, сохранившими их от тлена. Но стоило лишь слегка прикоснуться ногой до такого великана, как нога мгновенно проваливалась внутрь ствола. Неизвестно, сколько десятков, а может и сотен лет, пролежали так эти деревья упавшие когда-то, и сколько еще пролежали бы, если бы к ним не прикоснулась нога человека.
Отдохнувшие, мы легко шли по тропе. По моему разрешению, две группы: одна влево, другая вправо от тропы углубились в чащу, чтобы отыскать что-либо съестное. Не прошло и двух часов, как группы вернулись, раздобыв у сванов, живших в отдельных домиках на склонах гор, немного брынзы и кукурузных лепешек.
Сделав небольшой привали и подкрепившись, продолжили наш путь. Тропа то поднималась вверх, то опускалась вниз, обходя на своем пути то большие валуны, то топкое болото, то извивалась, то вновь выпрямлялась, приближая нас к реке Ингури. Выйдя не невысокое плато, мы увидели высокие склоны, заросшие деревьями и кустарником. Это был противоположный берег реки. Подойдя к спуску, мы не столько увидели, сколько услышали шум воды, стекающей по каменистому ложе, где-то глубоко в ущелье. Это река Ингури уносила свои холодные воды по глубокому ущелью далеко на юг, к Черному морю.
И вот, наконец, мы достигли дороги, идущей вдоль берега реки Ингури. Немного передохнув и никого не встретив на своем пути, продолжили движение по дороге дальше на юг. Не пройдя и километра, за поворотом дороги мы встретили первую на нашем пути заставу, состоящую из кавалеристов и бойцов войск НКВД. Это было селение Щдигири, то которого шла тропа по притоку реки Ингури – реке Накра и дальше на перевалы Баса и Донгуз-орунбаши.
Мы сначала обрадовались нашей встрече с заставой наших войск, не важно, к какому роду войск они принадлежали. Важно, что это были наши советские люди. Мы думали, что нас должным образом встретят, накормят, введут в обстановку, так как уже больше недели мы ничего не знали о положении на фронтах. Но радость наша была не долгой. Встретили нас недружелюбно, можно сказать, грубо. Ничего не объяснив, вооруженные солдаты в присутствии командира с тремя кубиками в петлицах, отобрали у нас все оружие, в том числе и мой пистолет, все патроны и даже находящийся у одного солдата штык.
Нам пришлось больше часа находиться на отведенной нам площадке под палящим солнцем, не имея права покинуть ее без разрешения. Такая неопределенность и угнетала, и оскорбляла нас. Здесь властвовали вооруженные люди, не нюхавшие еще пороха, не испытавшие тягот войны, но на каждом шагу пытавшиеся показать свое превосходство над нами, свою озабоченность ситуацией.
Часа через полтора к нам подъехала полуторка. В ее кабине сидел вооруженный карабином младший сержант. Нам велели всем садиться в кузов, спросив еще раз: не утаили ли мы еще какое-нибудь оружие или боеприпасы. Машина отправилась по дороге, идущей вдоль Берга берега на юг.
Дорога была непривычная. Справа обрывистые скалы, о которые чуть не терся своим бортом наш автомобиль, закрывали весь горизонт, и только глядя вверх, где-то высоко можно было видеть голубое небо. Слева – глубокий обрыв, где-то там, на большой глубине шумела своими водами река Ингури. В кузове машины многих из нас брала дрожь, когда левое колесо машины проходило почти по краю обрыва. И мы, сидящие в кузове с этой стороны, могли видеть только блеск воды глубоко внизу. Только на определенных участках этой дороги можно было разминуться со встречной машиной или повозкой, такой узкой была эта дорога. Каждый из нас готов был сойти с машины и идти пешком, чтобы не переживать такие страхи и быть опрокинутым в логово бурлящей реки.
Так было до тех пор, пока мы не въехали в селение Хаиши. Здесь была непродолжительная остановка, в основном для того, чтобы водитель машины немного отдохнул от такого тяжелого пути, где на каждом отрезке подстерегала опасность.
В Хаиши, мы переехали через деревянный мост, переброшенный через ущелье. Дальше передвигались по левому берегу реки. Ущелье реки Ингури становится все шире, а горы – все ниже. Теперь и мы, сидя в кузове машины, немного повеселели, разговорились и даже шутили. Душа, как говорят, перешла из пяток на свое прежнее место. Миновав последний поворот, мы въехали в селение Джвари, которое раскинулось не относительно ровной площадке перед входом в ущелье. Дальше дорога пошла по равнине, удаляясь от гор.
К вечеру мы въехали в большой населенный пункт. Нас привезли в расположение какой-то воинской части. Сойдя на долгожданную землю, мы облегченно вздохнули. Нам указали место, где мы должны находиться. Только на следующий день пообещали с нами во всем разобраться. Никто не обратил внимание на то, что у нас уже более сутк не было ни крошки во рту.
Мы разместились возле каких-то домиков и сараев, стоящих всего в нескольких сотнях метрах от железнодорожного моста через реку Ингури. Это была окраина грузинского города Зугдиди.
Ни на второй, ни на третий день нами никто не занялся и никто не собирался нас кормить. В наше расположение все время прибывали все новые и новые люди – солдаты, сержанты, офицеры различных родов войск, перешедшие в разных местах через Главный Кавказский хребет и направлявшиеся на формирование новых частей.
Как-то утром, голодные, мы отправились добывать себе пищу. Выйдя за пределы своего лагеря, мы набрели на никем не охраняемый орешник, огороженный колючей проволокой. Зайдя в орешник, мы впервые за несколько дней досыта наелись орехов. Когда нам захотелось пить, мы без всякого труда разыскали виноградник и поев винограда утолили жажду. Таким образом, мы утоляли голод и жажду, пока нас не поставили на довольствие.
Теперь, выстроясь в цепочку, мы получали три раза в день пищу и хлеб. И вот наконец-то настало время, когда появившиеся старшие офицеры стали разбирать нас по родам войск. Артиллеристов оставляли здесь. Других отправляли группами в другие районы.
Как нам стало известно, формировалась 242-я горнострелковая дивизия, и ее дивизионный артиллерийский полк – 769-й горно-артиллерийский полк.
[page]
В третьем дивизионе
Так как до этого я был заместителем командира дивизиона, на вооружении которого находились 152-мм гаубицы, то при формировании 769-го горно-артиллерийского полка получил назначение заместителем командира третьего дивизиона, на вооружение которого должны поступить 122-мм гаубицы и 120 или 107-мм минометы.
Я дал согласие на мое назначение только после того, как выяснил, что в этом районе не будет формироваться 667-й артиллерийский полк. Оказалось, что большая часть подразделений этого полка выходила левее нас и пошла на Сталинград. Уже значительно позже стало известно, что кроме нашей группы, в этот район вышла еще одна небольшая группа, часть которой была зачислена в горно-артиллерийский полк, а часть направлена на формирование других частей.
Командование третьего дивизиона – командир, комиссар и начальник штаба – были мне не знакомы. Познакомились мы сними позже. Здесь я встретил Александру Шевченко. Это та, с которой я познакомился еще тогда, когда отходили за Кубанью. Командование дивизиона, зная, что она имела медицинское образование, представило в штаб полка ходатайство о назначении на должность военфельдшера и присвоении ей воинского звания «лейтенант медицинской службы». Это представление было подтверждено вышестоящим командованием, и вскоре приказом по войскам 46-й армии она была утверждена в нем. Она прослужила у нас до весны 1943 года. Потом ее перевели в санитарную часть полка.
Командир дивизиона майор Иван Погиба, комиссар – старший политрук Золотарев и начальник штаба дивизиона старший лейтенант Калмыков были из одного полка. Жили они в одном из частных домиков недалеко от нашего расположения, встретили меня настороженно и недружелюбно. Не проявили ко мне никакого интереса, даже не пригласили к себе для знакомства. А я к ним и не напрашивался.
Командир седьмой батареи старший лейтенант Куниевский, восьмой – капитан Федотов и девятой – старший лейтенант Паневин со своими людьми размещались в клетушках сарайчика, находящегося здесь же в «нашем городке». Я поселился в одной из комнатушек домика, служившего до этого пристанищем какого-то управленческого аппарата. Кроме двух длинных деревянных скамеек, составленных вместе и служивших мне кроватью, и одной табуретки, в ней ничего не было. В такой же комнатушке располагалась и Шевченко. Остальные комнаты этого дома были заняты под склады. Здесь на складе отдела вещевого снабжения полка мне выдали шинель и пилотку. Эта шинель была мне и постелью и одеялом. Наступали холодные ночи, и я с нетерпением ждал утра, появления солнышка, чтобы можно было как-то согреться.
Рядом с нашим расположением в лощине, поросшей кустарником размещались лошади второго дивизиона. Среди обслуживающего их персонала старшим был ветфельдшер старший лейтенант Захар Ильич Шуховцев. Он был значительно старше меня, носил кавалерийскую форму, на петлицах его гимнастерки было три кубика. В его расположении круглые сутки не угасал костер, чтобы экономить спички. Люди по ночам согревались возле этого костра. Еще была коновязь, где размещались лошади. В стороне в кустах кузнечное горно и закопанный кол, возле которого ковали лошадей.
Как-то З.И. Шуховцев пригласил меня на обед. Перед едой он угостил меня виноградным самогоном. Впервые в жизни я попробовал этот самогон. Затем последовал вкусный мясной борщ, который мы ели с ним из одного котелка, по очереди работая алюминиевыми ложками. Затем на второе было очень вкусное жаркое – жареное мясо с картошкой. Когда закончился обед и мы закурили, только тогда он мне сказал, что жаркое было приготовлено из мяса молодого жеребенка. Так я впервые отведал конины. Мне показалось тогда, что жеребятина ничем не отличается от телятины. За время войны не однажды мне приходилось употреблять в пищу конину.
С этой поры и до окончания войны мы были хорошими друзьями, несмотря на различное служебное положение. Он так и остался ветеринарным фельдшером дивизиона. При аттестации на офицерское звание начальник ветеринарной службы майор Орлов, который меньше понимал в лечении и уходе за лошадьми, чем Шуховцев, под предлогом, у него не было высшего образования, аттестовал Шуховцева на «младшего лейтенанта». И он до конца войны проносил на погонах одну маленькую звездочку, с обидой в душе на командование полка. Я хочу еще раз подтвердить, что это был замечательный товарищ, безупречно знавший свое дело, любивший лошадей. Будучи командиром второго дивизиона полка, я несколько раз представлял материал в штаб полка на присвоение очередного звания З.И. Шуховцеву. Но ветеринарное начальство полка и дивизии не подписывали данные аттестации. Задерживали материал, который далее штаба полка или дивизии не направлялся. Из-за амбиций одного самодура страдали порядочные люди, заслуживающие уважения и поощрения.
Командиры батарей дивизиона недолюбливали командование дивизиона, так как они прибыли сюда из разных частей. Командир восьмой батареи капитан Федотов особенно не любил командира дивизиона И.Погибу
Капитан Федотов был выше среднего роста, хорошего телосложения, всегда был аккуратно одет, подтянут, гимнастерка всегда была образцово заправлена под ремень, на котором висела револьверная кобура. На первых порах формирования дивизиона он один имел личное оружие – револьвер. Он от других отличался еще и тем, что носил аккуратно подстриженные усы и бороду. Как-то раз, явившись в батарею немного выпивши, он потребовал, чтобы к нему явился майор Погиба. Я не знаю, какие у них до этого были разногласия, но Погиба как сидел в доме, так и не вышел, несмотря на то, что ему было передано требование Федотова. Только мне, как нейтральному в их отношениях, удалось уговорить Федотова перенести встречу с майором на другое время, а самому успокоиться и пойти отдыхать. Так он и сделал. Вскоре капитан Федотов был переведен из дивизиона на должность командира штабной батареи полка.
Вскоре дивизион получил часть конной горно-вьючной амуниции для минометной батареи. Были пригнаны десятка три мулов. Это были еще не объезженные животные, не знавшие даже уздечки, не говоря уж о хомуте и седле. Их оставили у изгороди без охраны. А утром выяснилось, что они исчезли. И только по следам, оставленными на земле копытами, их обнаружили в кустарнике в семи километрах от нашей стоянки. С трудом удалось возвратить их на прежнее место. Укрепить ограждение и поставить дневального для охраны. Много сил и труда пришлось приложить, чтобы приучить их к амуниции.
Однажды произошел такой случай. Оседланный горно-вьючным седлом мул вырвался из рук и пошел прыгать и бегать, стараясь сбросить с себя седло. Так он попал под перекладину из железнодорожной рельсы. Сам под перекладиной, а седло выше перекладины. Так он висел на седле до тех пор, пока не оборвал подпруги – ремни, с помощью которых крепится седло. Прежде чем приучать к артиллерийской амуниции, их сначала приучали быть привязанными цепью за шею к коновязи. Много пришлось нам с ними помучиться. Одно отрадно, что они ели все подряд – сено, прошлогоднюю солому, старый камыш, ветки и листья деревьев. Даже если попадалась пилотка или другая вещь, они тут же съедали ее, грызли жерди и доски у забора.
Я тяготился своим пребыванием в этом дивизионе, который еще не имел ни вооружения, ни приборов для подготовки огневиков, разведчиков, связистов. Пользуясь тем, что начальник штаба полка старший лейтенант Миляков В.Н. прибыл в расположение дивизиона, я попросил его посодействовать моему переводу в другой дивизион. Вскоре мое желание было удовлетворено – я был переведен на ту же должность во второй дивизион.
[page]
В Верхней Сванетии
Верхняя Сванетия – северо-западная окраина Грузии, маленькая страна, прицепившаяся с юга к Главному Кавказскому хребту в наиболее высокой его части. Она занимает верховье бассейна реки Ингури, лежит прямо в горах у самых ледников. Мир ледников, вечного снега, узких долин и рек с их бешеными потоками, отгороженный от всего света непроходимыми горами. Здесь живут сваны. Их небольшие селения разбросаны по склонам долин в виде замков или крепостей и окружены разноцветными прямоугольниками посевов. Сюда ведет одна дорога по ущелью реки Ингури, да и та открывается для движения только летом. Зимой всякая связь между селениями прекращается. В зимнее время трудно попасть в соседнее ущелье без риска погибнуть в снежной лавине.
Сванетия – страна древняя. Сведения о сванах мы находим в сочинениях древнегреческого географа и историка Страбона (66 год до нашей эры). «Сваны – пишет он – народ могущественный и, кажется, по своей храбрости и военной силе доблестнее всех вообще народов».
Постоянные войны с внешним врагом, войны не только между отдельными селениями, но и между «дымами» (домами) изнуряли страну. Кровная месть еще больше изнуряла ее. Войны, распри, кровная месть тяжелым бременем ложились на малочисленный гордый народ, были для него страшной бедой. Это отразилось в архитектуре страны. Отличительный признак Сванетии – ее боевые башни. В основном много башен в пограничных селениях.
По пути в штаб второго дивизиона, заместителем командира которого я был вскоре назначен, мне пришлось увидеть и узнать все «прелести» дороги, проходящей вдоль берега реки Ингури. Наиболее сложный ее участок – это промежуток между селениями Шдигири и Бечо. Здесь на отдельных участках с трудом проходила полуторатонная грузовая машина. Машина одним своим бортом притиралась к отвесной скале, а другим свисала над пропастью в несколько десятков метров, где глубоко внизу шумели холодные воды Ингури. Перед последним поворотом на Бечо дорога круто поднималась вверх. Здесь вся надежда была на исправные тормоза, на бесперебойную работу мотора и безупречную сноровку водителя. Чтобы пропустить встречную машину, нам пришлось на одном специально расширенном участке простоять более часа. В Сванетии о дорогах говорят: «Плохая дорога – это та дорога, с которой путник обязательно свалится и тело его найти нельзя. Хорошая дорога та, с которой путник падает, но труп его можно найти и похоронить. А прекрасная дорога та, с которой путник может и не упасть». Так вот Ингурская всегда было плохой дорогой, особенно для несведущих путников.
В селении Бечо разместился штаб вновь сформированной 242-й дивизии теперь уже горнострелковой, занимающей оборону горных перевалов через Главный Кавказский хребет, прикрывая перевалы Эльбрусского направления, занимая более чем стокилометровый участок от долины реки Нанскры до перевала Ценнер. Командир дивизии полковник Георгий Гаврилович Курашвили, военный комиссар дивизии старший батальонный комиссар Василий Сардионович Ониани, начальник штаба дивизии майор Афанасий Иванович Боженко. Начальник артиллерии дивизии полковник Дятлов.
Дивизия входила в состав 46-й армии, которой в то время командовал генерал-лейтенант К.Н. Леселидзе Она была еще не полностью укомплектована и многие ее солдаты, призванные из запаса, еще не имели боевого опыта. Обстановка на фронте, когда гитлеровские «Эдельвейсы» прорвались в Баксанское ущелье, могли выйти к перевалам Бечо, Донгуз-Орунбаши и начать одновременные операции на широком фронте, не позволяла заниматься формированием и обучением подразделений. Подразделения сразу по мере их комплектации направлялись на горные перевалы для их обороны.
Далее по ущелью в направлении к подножью горы Ужба в селении Ушхванари размещался штаб второго дивизиона 769-го горно-артиллерийского полка.
Командир дивизиона старший лейтенант Павел Дмитриевич Предоляк, комиссар дивизиона старший политрук Григорий Игнатьевич Волошко, начальник штаба дивизиона старший лейтенант Колеса Евгений Павлович, начальник связи дивизиона младший лейтенант Сергей Васильевич Клинков, военфельдшер дивизиона Женя Шаповалова, писарь штаба дивизиона старший сержант Евгений Константинович Бондаренко и дежурный телефонист размещались на втором этаже сванского дома в большой комнате. Теперь к ним присоединился и я.
Дом свана – это сложно устроенный дом-крепость. Он целиком каменный и стоится с таким расчетом, что его невозможно поджечь. Состоит он обычно из двух или трех этажей. Дом, в котором размещался штаб, был двухэтажный. Верхний этаж служил зимним помещением. Большая комната, скорее зал площадью 70-80 квадратных метров, имела вместо окна одну узкую бойницу. Тонкий луч света даже в самый солнечный день не освещал всего помещения. В нем всегда было сумрачно. Вдоль трех стен этого зала размещались деревянные нары, на которых лежали наши матрацы, набитые сеном. В углу стоял самодельный стол, рядом с ним пристроился телефонист с телефонным аппаратом. Возле нар стояла длинная деревянная скамейка.
На первом этаже вдоль трех стен отгорожены стойла для скота. В загородке, отгораживающей скот от людей, проделаны арочные окна, обрамленные деревянной резьбой. В сванских домах-крепостях скот должен всегда находиться рядом с людьми, возможно, чтобы в случае нападения врагов его нельзя было бы увести со двора. Вдоль четвертой стены идут ниши и перегородки, размещены разные шкафы и полки. Оставшееся пространство предназначалось для людей. Посредине его был очаг – центр всего дома. Никаких печей у сванов нет. Просто открытый очаг, а над ним большая каменная плита. Бревна, поддерживающие эту плиту, по концам украшены деревянной скульптурой в виде голов животных. Дым от огня выходит через окно-щель и через щели в потолке, и дальше через крышу. Возле очага установлена другая шиферная плита. На ней пекут лепешки. Над огнем на цепи медный котел для варки мяса. Кованая и очень древняя цепь – предмет священный, символ очага, символ семьи, дома и рода. На ней клялись и на ней проклинали. Унести ее из дома считается страшным оскорблением, смываемым только кровью. Выбросить цепь из дома означало нарушить очаг, символизировало разрушение семьи. Так поступали только с домом злейшего врага.
Во втором дивизионе меня встретили и приняли более дружелюбно, чем это было в третьем. Нашлось местечко для размещения и моего матраца на деревянных нарах большой сванской комнаты. В общем, меня приняли в свою семью.
В помещении штаба дивизиона постоянно находился дежурный телефонист. Мне особенно запомнился один из связистов. Пожилого возраста, который никак не мог правильно выговорить позывной станции «Эльбрус». В нашем «зале» круглые сутки горела коптилка, сделанная из 45-мм гильзы. По вечерам мы беседовали о жизни, о своих похождениях. Это быстро сдружило нас.
Вскоре мне была определена верховая лошадь с седлом. Конюшня для дивизионных лошадей была расположена недалеко от штаба. Первые дни моего пребывания ушли на знакомство со штабом, размещением взвода управления дивизиона, его людьми, его заботами.
В один из погожих дней, оседлав коня, я решил немного ознакомиться с окрестностями нашего селения. И поехал по дороге в направлении на гору Ужба. В долине по обе стороны реки встречались сванские подворья. Хотелось бы подробнее рассказать об этом. В такой комплекс сванского двора входит башня, собственно дом. Кроме того, постройки в виде навесов и площадок под ними, оборудованные под тока, где молотили зерно. Все это вместе с объединяющим постройки двором и небольшим участком земли обнесено каменной стеной. Такое устройство обуславливалось патриархальным образом жизни обитающей здесь семьи и необходимостью обороны в случае кровной мести.
Башни Верхней Сванетии – неотъемлемая часть ее пейзажа и наиболее характерное сооружение для всей страны в целом. Обычно они бывают четырех и пятиэтажные, реже встречаются шестиэтажные. Первые 5-7 метров служат основанием башни и уже потом располагается первый этаж. В плане башня представляет собой квадрат. Кверху этот квадрат постепенно уменьшается. С последнего этажа идет подъем на верхнюю площадку, к бойницам. Площадка перекрыта двускатной крышей. Верхняя часть башни имеет несколько выступающих над стеной бойниц, откуда лили на врагов смолу и сбрасывали камни, или наводили на врага дула кремневых ружей. Бойницы устроены так, что прикрывали осажденных от пуль и стрел. Здесь же были замурованы кувшины для воды. Каждая башня имела свой тайник, куда прятали семейные ценности. Для строительства башен использовался булыжник или сланцевые плиты, которые скреплялись известковым раствором. В первых этажах толщина стен достигает полутора метров, а в верхней части 70-80 сантиметров. Кроме семейных башен строились и общие сторожевые башни, которые были более высокими и более мощными. Многие сохранились до сей поры.
От этих башен для нас, впервые попавших в горы, веяло какой-то загадочностью, таинственностью. Когда я подходил к башне, у меня по спине пробегали мурашки…
Подавляющее большинство сванов к нам относились дружелюбно. К гостям они относились снисходительно гостеприимно. Убить гостя – величайшее преступление для сванов. Между сванами селения Ушхванари и нами установились дружеские отношения. Надоевший солдатам рис обменивали у сванов на кукурузу. Сваны угощали наших солдат аракой – сванской водкой, делились своими лепешками.
В селении Ушхванари сванские дворы размещались вдоль быстро текущего ручейка. Во дворе можно было видеть, как в этом ручье привязанная к валуну лежит баранья туша. Так она находилась в проточной воде до тех пор, пока не оставалось в ней ни одной кровинки. Такое бескровное мясо сваны употребляли в пищу.
В этом же селении располагался штаб 769-го горно-артиллерийского полка, командиром которого был подполковник Кончавели, комиссаром – Федоров, начальником штаба был старший лейтенант В.Н. Миляков.
На плато, прилегающем с северо-востока к селению Ушхванари, располагалась огневая позиция пятой батареи второго дивизиона. Батарея своим огнем прикрывала вход в селение Бечо со стороны горы Ужба. Ее четыре 76-мм горные пушки размещались в хорошо оборудованных орудийных окопах. Имелось достаточное количество боеприпасов. Здесь же находились добротно оборудованные землянки и место для хозяйственного отделения с кухней.
Командир батареи капитан Михаил Рудик и комиссар младший политрук Мельничук жили между собой дружно, и это благоприятно отражалось на обстановке в батарее. Командиром одного из взводов был лейтенант Василий Максимович Ермаков, который в полку еще с первого формирования. Старшина батареи Василий Митрофанович Бугаев Он проявил себя как хороший хозяйственник и до конца войны оставался старшиной этой батареи.
Нам, командованию дивизиона, не так часто приходилось быть всем вместе в штабе дивизиона. Разбросанность батарей, отсутствие прямой телефонной связи заставляли нас чаще бывать в подразделениях дивизиона. Поэтому в штабе был составлен график нахождения командира дивизиона, комиссара и заместителя командира дивизиона, посещения батарей и взвода боевого питания дивизиона, расположенных на значительном расстоянии друг от друга. С учетом характера местности и отсутствия прямых дорог, на передвижение от одного пункта до другого приходилось тратить довольно много времени.
Взвод боевого питания располагался при выходе из горной местности на обширной равнине в районе селения Джвари. Благодатный климат этого района и наличие в изобилии зеленого корма, быстро восстанавливали силы лошадей после изнурительной работы в горах по подвозу боеприпасов. Здесь под присмотром военфельдшера Шуховцевой лошади, которые были не заняты на хозяйственных работах, восстанавливали свои силы. Взвод боевого питания возглавлял старший лейтенант Пархоменко, единственный человек в дивизионе, носивший не только усы, но и пышную бороду. Когда писатель О.Л. Опрышко в небольшой книжке «Заоблачный фронт Приэльбрусья» /Воениздат, М., 1976/ пишет: «С перевала Донгуз-Орун вели огонь по «Приюту одиннадцати» два 76-мм орудия 769-го артполка под командованием лейтенанта Пархоменко…» (стр. 103), то вводит читателя в заблуждение. Пархоменко не командовал огневыми взводами и не мог вести огонь из орудий, так как он занимался доставкой боеприпасов на перевалы.
Шестая батарея 107-мм минометов располагалась в селении Хаиши, прикрывая выход из долины реки Нанскра в долину реки Ингури, на дорогу, ведущую в Зугдиди. Батарея к этому времени была еще не полностью укомплектована. Ее личный состав частично использовался для подмены личного состава четвертой батареи на перевалах, подвоза боеприпасов и продовольствия и других работах. Командовал батареей старший лейтенант Александр Болотов, комиссар батареи старший политрук Сарайкин, заместитель батареи младший лейтенант Смоленский, командирами взводов были лейтенант Федоров-Груздев и младший лейтенант Кулагин. Старшина – старший сержант Журавлев.
Четвертая батарея, на вооружении которой находились четыре 76-мм горные пушки образца 1938 г., занимала боевой порядок повзводно на перевалах Баса и Донгуз-Орунбаши. Командир батареи старший лейтенант Валентин Александрович Тюрюкин и командир взвода лейтенант Алексей Петрович Тимофеев находились на перевале Баса, заместитель командира батареи лейтенант Виктор Иванович Червяков, командир взвода лейтенант Михаил Яковлевич Запорожцев и лейтенант Лежава – на перевале Донгуз-Орунбаши. Здесь же командиром одного из орудий был сержант Григорий Феодосьевич Климчук.
Мне не один раз пришлось побывать на огневых позициях всех батарей дивизиона, в том числе и на перевалах Баса и Донгуз-Орунбаши, а также в расположении взвода боевого питания. Везде шла кропотливая работа по укреплению обороны и организации отпора гитлеровским захватчикам – «эдельвейсам». Оборудовались и укреплялись позиции, подвозились боеприпасы, утеплялись места для размещения личного состава. Приближалась зима и нами предстояло выдержать натиск не только вражеских полчищ, но и натиск стихии.
Для обмена опытом работы в непрывычных для нас горных условиях, по заданию своего командира, мне пришлось посетить административный центр Сванетии селение Меетия, где размещался штаб первого дивизиона нашего полка. Первый дивизион поддерживал действия 900-го горнострелкового полка дивизии, занимающего оборону перевалов Бечо, Твибер, Ску-Су, Местия и Цаннер. Дивизион, как и наш, состоял из двух батарей 76-мм горных пушек и одной минометной. Командовал дивизионом капитан Яков Михайлович Исаков, комиссар дивизиона старший политрук Постернак, начальник штаба старший лейтенант Степан Борисович Михайлов. Начальником разведки был старший лейтенант Николай Яковлевич Овчаренко, а военфельдшером Татьяна Степановна Швец. Писарем в штабе дивизиона был Александр Зиновьевич Брыклин. Дивизион по батарейно занимал боевой порядок в районе селения Местия, активных боевых действий пока не вел, поэтому мне пришлось ознакомиться только с его расположением, условиями жизни личного состава. Так же было время познакомиться со Сванетией.
Административный центр Сванетии – Местия состоит из четырех отдельных селений, каждое из которых имеет свои особенности и свою церковь. Селение Ланчвали имеет церковь Тарингзел или Святых архангелов, Лагами – церковь Мацхвар или Спаса, Лехтаки – церковь Натумцвел или Иоанна Предтечи и Ламарии (Богоматери) и селение Сети – церковь Джграг или Святого Георгия.
Церковной службы, как таковой, в сванских церквях нет, нет и священников. Церковь занимает площадь 20-24 м2, а то и меньше. На стенах развешины иконы и картины из библейской жизни. В помещение церкви люди заходят, чтобы помолиться, очиститься от грехов.
Все строения в Сванетии построены из камня. В стенах этих строений вы не обнаружите железных скоб и гвоздей. Дома строились без применения какой-либо техники. И строились всеми членами данного рода, а то и всем селением. В древности в Сванетии из дерева построек не было, лишь в наше время стали появляться строения из дерева. В то время, когда мы там были, насчитывалось до пятидесяти башен, большинство которых были пусты.
У сванов два музыкальных инструмента: щипковый – чанг, напоминающий лиру или кефару и чунир или чанур, наподобие нашей скрипки. Чунир имеет три струны из конского волоса и смычек из него же. На чунире исполняется мелодия, а чанге аккомпанируют.
По местным приметам предполагалось значительное ухудшение погоды. А это значит, будут снежные бури и заносы на дорогах. И я поспешил возвратиться в штаб своего дивизиона.
В октябре 1942 года меня приняли в члены ВКПб. Партийной комиссией 242-й горнострелковой дивизии мне выдан партийный билет за №4566344. Многочисленная партийная организация второго дивизиона 769-го горно-артиллерийского полка пополнилась еще одним коммунистом. Все от души меня поздравляли с этим знаменательным событием в моей жизни. Я был польщен вниманием моих боевых друзей. Среди всего личного состава я был единственным человеком, имеющим правительственную награду – медаль «За боевые заслуги», правда, ее еще предстояло получить. В кармане я пока носил только выписку из приказа командующего Юго-Западным франтом.
В горах наступала зима, добавлявшая нам множество хлопот и забот. Зимой в горах дует холодный пронзительный ветер, который на хребтах и перевалах достигает необычайно большой силы, скалы покрываются льдом, а частые метели и снегопады заносят не только дороги и тропы, но и лощины. Сверкающие на солнце снежные поля слепят и утомляют глаза. Снег скапливается высоко на вершинах и склонах гор и не тает даже летом выше определенной границы, так называемой снеговой линии, а поэтому их называют вечными. Вершины гор никогда не освобождаются от снега, но в то же время не очень заметен их рост. До некоторой степени, это объясняется тем, что в горах часто бывает сход лавин. Это приносит громадный урон и таит в себе большую опасность для всего живого. Скорость лавины иногда достигает до ста пятидесяти метров в секунду. Такая лавина несется подобно урагану, сметая в страшном вихре все, что попадается на ее пути.
В ледниках зимой часто образуются трещины, которые засыпаются снегом и представляют большую опасность для движения по ним. Сложность горного рельефа местности, резкие перемены погоды, частые осадки: летом дожди и грозы, а зимой снегопады и метели. Постоянно меняющиеся ветра, перемена давления и температуры в зависимости от высоты, все это нам пришлось перенести на себе, впервые попавшим в горы и не приспособленным к ним. В горной местности действовать нелегко. Успех в горах способствует тому, кто лучше знает особенности горных условий, умеет поставить себе на службу их выгодные стороны и научится преодолевать вытекающие из этих условий трудности.
***
[page]
Закончился период оборонительных боев, в которых мне пришлось участвовать главным образом в должности командира артиллерийской батареи артиллерийского полка, входящего в состав стрелковой дивизии, то есть батареи, действующей совместно с пехотой, на которые легла основная тяжесть оборонительных боев. Непродолжительное время я был заместителем командира артиллерийского дивизиона.
Командир артиллерийской батареи – это основная фигура артиллерийского полка дивизионной артиллерии. От поведения, умения и действий командира батареи зависит вся огневая, а стало быть, и боевая работа батареи, успех боевой деятельности всего артиллерийского полка. В боевых условиях командир батареи выбирает огневую позицию батареи на местности – место расположения орудий, определяет ее положение на карте, выбирает на поле боя цель, на которую надо в данный момент боя воздействовать огнем батареи, подготавливает исходные данные для прицельных приспособлений орудий для пристрелки цели, производит пристрелку цели, определяет и осуществляет способ ведения огня для уничтожения или подавления цели. Эту громадную по своей значимости работу он должен осуществить в самый короткий период времени. Он первый произносит команду «Огонь!», по которой орудия батареи начинают стрельбу…
Приказом по войскам закавказского фронта от 10 декабря 1942 года за №01613 я утвержден в должности командира артиллерийского дивизиона, а приказом по войскам того же фронта от 7 января 1943 года за №016 мне присвоено очередное воинское звание «капитан».
Боевые действия подразделений в горах Кавказа на Эльбрусском направлении мной описаны в работе «Карпатский Краснознаменный Таманской Краснознаменной. Боевой путь 769-го Карпатского Краснознаменного горно-артиллерийского полка 242-й Таманской Краснознаменной ордена Кутузова второй степени горнострелковой дивизии», 1986 год, куда отсылаю дальше читателя.
***
Война пощадила моих родных, отец и мать после оккупации остались живы. Младшая сестра Мария, угнанная на принудительные работы в Германию, живая вернулась домой после трех лет рабства.
В 1948 г. я впервые побывал в отпуске на родине в Кривушах. Здесь я встретился с Антониной Кузьмишиной Титаренко, с которой мы расписались 10 октября 1948 г. в Кривушанском сельсовете. Вместе мы пожили 51 год. В 1951 г. в г. Ленинграде у нас родился сын Владимир, а в 1958 г. – дочь Ольга. Сегодня я дед четырех внуков и двух правнуков.
***
После демобилизации из рядов Советской Армии, я поступил на работу в марте 1965 г. в отраслевую лабораторию экономики и автоматизации управления производством при кафедре экономики Куйбышевского политехнического института им. В.В. Куйбышева на должность инженера. Во время работы на этой должности принимал участие в разработке прибора для непрерывного контроля производства (НКП-2) и внедрения его в производственном отделе Куйбышевского завода автотракторного электрооборудования по непрерывному учету изготовления деталей. На Международной выставке Совета Экономической Взаимопомощи (на территории ВДНХ СССР г. Москва, 1965 г.) «Инфорга-65» в качестве консультанта представлял это прибор.
С сентября 1968 года переведен на должность руководителя производственной практики студентов Куйбышевского политехнического института. На этой должности я проработал почти 23 года по март 1991 г.
За время работы на этой должности принимал активное участие в работе по организации производственной практики студентов на предприятиях страны. Участвовал в работе нескольких научно-методических и научно-практических конференций и совещаний Министерства высшего и среднего специального образования СССР по вопросам производственной практики студентов и стажировки молодых специалистов.
За успехи в учебной, научной и производственной работе более 27 раз отмечался поощрениями и благодарностями руководства института и общественных организаций. В 1980 году присвоено звание «Ветеран труда» Куйбышевского ордена трудового Красного Знамени политехнического института им. В.В. Куйбышева. Удостоверение № 285.
Во время работы на кафедре экономики был членом партийного бюро парторганизации Теплоэнергетического факультета, в том числе два года (два срока) секретарем партийного бюро, потом избирался партгрупоргом учебного отдела института, членом группы народного контроля института, возглавлял учебу членов групп народного контроля института, членом партийного бюро парторганизации управления института.
Кроме того , при Куйбышевской секции Советского комитета ветеранов войны длительное время возглавлял группу ветеранов войны бывшей Первой гвардейской армии, проживающих в г. Куйбышеве и Куйбышевской области.
Автор: Иван Федорович Немченко
Материал предоставлен сыном Ивана Фёдоровича – Владимиром Ивановичем Немченко, г.Самара