Воспоминания о своем городе в те грозные дни Великой Отечественной войны записал кременчужанин, краевед Петр Сергеевич Потапенко 16.06.2005р.
Августовские и сентябрьские дни в наших краях большинством были солнечные, мало дождливые. Откуда было взяться дождю, когда земля содрогалась, горела. Когда воздух втягивал в себя, в небо много пламени, дыма и пепла от пожаров. Все бурлило, горело: это приближалось освобождение от немецко-фашистских захватчиков.
Во второй половине августа 1943 ночью прилетели советские самолеты бомбить город Кременчуг. Еще где шли бои за города Харьков, Полтаву, а уже тяжелые, дальнего действия, самолеты-бомбардировщики прилетели к нам в “гости”. Среди ночи завыли сирены оповещая боевую тревогу. Всполошились фашисты, проснулись жители города. Во дворах залаяли собаки, почувствовав опасность. Кто бежал в бомбоубежище, кто сидел дома. Я выскочил на веранду (жили мы на втором этаже (на плане квартал 112), сразу услышал нарастающий гул самолетов, видно было, что летел не один.
Моментально загорелись прожекторы, своими лучами по небу в поисках самолетов, чтобы взять в перекресток света. Заговорили зенитки, тяжелые орудия, которые тогда стояли в парке МЮДа (на плане квартал 121), и спаренный крупнокалиберный пулемет на крутящей платформе, стрелявшего трассирующими пулями. Из других уголков тоже стреляли. Мы жили по улице Первомайской, ближе к железнодорожному вокзалу, в стратегическом месте. Как бабахнут пушки в парке МЮДа, две или три одновременно – земля вздрагивает, в окнах стекла звенят, а у некоторых выпадают.
Самолеты сделали круг над городом. Летели они высоко. В городе были подпольщики, они направляли самолеты на стратегические объекты города, стреляя из ракетниц, ракетами красного цвета (это мне было хорошо видно с веранды) в направление железнодорожного вокзала и железнодорожного моста. Ракеты летели с Первого Занасипа. Также ракеты летели с Чередников, в направлении Городского сада, там находился склад горючего и смазочных материалов. Еще летели ракеты на продуктовый склад (клуб Железнодорожников на улице Первомайской напротив нашего дома) и фашистские казармы (сейчас на этом месте находится гостиница “Днепровские зори” (на плане квартал 110).
Самолеты немного снизились и на втором заходе стали выбрасывать на парашютах осветительные фосфорные ракеты-лампады. В городе стало видно – хоть иголки собирай. Фашисты такого приема не ожидали, куда уже было светить прожектором, когда и так стало видно. Выключили прожекторы, зенитки замолчали, а белые-белые ракеты-лампады медленно чуть спускались на парашютах вниз.
По третьему кругу самолеты летели выше своих парашютов-светильников чтобы немцам не видно было их, стали бомбить город. Летчики сделали некую психологическую атаку: вместе с бомбами бросали еще пустые с дырками бочки и куски железнодорожных рельсов.
Представьте себе, какая гамма звуков была в воздухе. Бочки ревут, рельсы пронзительно гудят, а бомбы свистят, кажется небо проваливается. Воздух нагрелся до предела, дышать стало трудно. Бомбы взорвались и пыль пожарищ поднялась в воздух. Такого рева я не выдержал, сбежал в дом, стало опасно: летели вокруг осколки от взрывов.
Отбомбившись, самолеты исчезли, стало тихо. Опять я вышел на веранду и увидел, как на расстоянии пылал топливный фашистский склад в Городском саду: туда попали бомбы. Очень страшное зрелище. Горячие раскаленные бочки подскакивали в воздух, лопались, горючее охватывалось пламенем, вверху возникло красное зарево, будто полнебо горит. Многие деревья были изувечены или горели.
Днём пошли слухи, особенно на базаре (“базарные радио”), где и куда упали бомбы. Бегали и мы, мальчишки смотреть на “работу” самолетов. В нашем районе упали бомбы на железнодорожные пути в районе вокзала, на стадион “Динамо” прямо в ворота. Ворот как и не было. Яма до воды. Мы с товарищами смеялись, как летчики фашистам забили гол. Еще была бомба легче, она упала прямо в подъездные двери 125-ти квартирного дома по улице Театральной (ныне – Гагарина).
Сходили на улицу Чапаева, где был тогда магазин “Спартак” (на плане квартал 91). Во время оккупации на том месте были местные конюшни. Хорошие лошади, сильные тяжеловозы, здоровые, немецкой породы. Копыта у них массивные, грива словно пряди волос. Красивые, коричневой масти лошади. Во двор конюшни упала бомба. На том месте осталась яма диаметром 10-15 метров и глубиной до трех метров. 1000 килограммовая бомба упала возле железнодорожного моста сейчас видно (если подниматься на мост, с правой стороны) памятную печать от бомбы.
Хочу отметить, что во время войны ни разу бомбы с самолетов не попадали в железнодорожный мост, все падали рядом, словно мост был заворожен. Когда наши (советские) войска отступали, они взорвали одну ферму на серидине Днепра. Второй раз сорвали две фермы, когда отступали последние немецкие зондер-команды. Одна из ферм лежала в воде разбита. В те годы Днепр летом был узкий и мы, ребятишки, подплывали по течению до изувеченного взрывами быка и истерзанных ферм, со своим детским любопытством.
Наступал сентябрь, осенний месяц всем итогам сельскохозяйственной деятельности, если возможно так сказать в ту пору грозной войны.
Советские войска напирали с поразительной силой. Это было видно: фашисты не успевали переправляться через реку Днепр. Когда еще было просторнее переправляться через мосты, но немцы прежде гнали награбленый скот, имущество, продукты. Гнали на Крюков захваченных людей, чтобы рыть рвы против танков, и на другие тяжелые работы. Все это сначала двигалось медленно, в сторону железнодорожного моста и деревянного, что наши военнопленные в 1942 году строили (сейчас стоят одни быки). Первомайская улица была полностью забита военной техникой в два ряда. Почти со всей Европы стояли различные марки легковых машин, грузовиков, тягачей, стояли боевые танки, различные орудия. Постепенно все сбилось в кучу. Улица забилась техникой. На тротуарах стояли в плотном ряду обозы телег, подвод, фур и много другого. Местами стояли розпряженные лошади. Одни жевали сено, вторые из сумки зерно, пофиркуючы от наслаждения. На улице появилась “пробка” ни туда ни сюда, никакого движения. Все бы утихло. Но эту тишину нарушили самолеты. Где то во второй половине дня, налетели советские самолеты ПЕ-2 (советского конструктора Петлякова). Они летели вдоль улицы Первомайской, на бреющем полете и вели прямой огонь вдоль улицы по густо скученной колонне немецкой техники из крупнокалиберных пулеметов, заодно сбросили авиабомбы на привокзальную площадь.
Услышав сильные взрывы, я выскочил из квартиры, как всегда, на веранду и увидел самолеты зеленого цвета с красными звездами, с проведенной белой лентой по контуру на бортах и крыльях. Самолеты было отчетливо и четко видно, потому что летели они низко, чтобы не зацепиться за крыши домов. Самолеты совершили два захода, расстреливая все в упор, и скрылись. Как было приятно видеть, за два года оккупации, наши самолеты с двумя килями на хвосте и красными звездами! после того налета, фашисты чуть очухалися и стали разбирать разбитое, тушить то, что не догорело, расчищать проезжую часть улицы.
Без разрешения взрослых я с товарищами через дворы и переулки выскочил посмотреть на площадь железнодорожного вокзала, что там стало от взрывов бомб. Впечатление не из приятных. Телеги от взрывов разбросаны по сторонам. Лошади избиты, их ошмётки висят на деревьях, кругом все в крови с землей. Некоторые машины горели. Среди разбитых телег, фур, мы искали то то съедобное. Возле одной опрокинутой набок телеги, без задних колес, с которой все выпало на дорогу, повезло найти мне буханку хлеба, запечатанную в прозрачную пленку, так сохраняли немцы продолговатый хлеб “кирпичек”. У нас тогда такой хлеб не пекли, у нас был круглый. Товарищи мои тоже насобирали немного из съестного. Фашистам старались на глаза не попадаться. Но им было не до нас, у них была своя работа: как скорее расчистить дорогу.
Насобирав всего по немногу, мы вернулись тем же путем, что пришли. Дома получил трепку от родных, как и мои товарищи, за то, что рискнул жизнью. За одно и благодарность, что поесть принес, целый узелок, а, главное, хлеба, – его давно в руках не держали. Куда денешься, когда кушать хочется – надо рисковать. От того и сделал с товарищами, можно так сказать, смелую вылазку. Голод не тетка … Все же было страшно, это же была настоящая суровая война, а не детский сад. Было все: и трудно, и тяжело, холодно и голодно, но к концу боевых действий в городе Кременчуге почему то у нас, детей войны, уже не было какого такого опасения от того, что творилось вокруг. Привыкли ко всему. Тогда говорилось, как будет, значит так и надо.
После налета советской авиации, который натворил много шороху, немецкое командование поторопилось наводить на Днепре плавучие мосты-понтоны, чтобы скорее перевести военные части и награбленное, потому деревянный, гужевой мост был разрушен нашими самолетами.
Погонщики скота (из наших людей, заставили немцы) с переправы, после налета наших самолетов покинули скот, разбежались. Заброшенный скот разбрелся по всем улицам и дворам где только можно было пройти или пролезть. Голодная, измученная скотина ходила кругом с ревом и мычанием ища где попить, скот мучила жажда от недостатка воды. Страшно было на это смотреть и слушать их мычание. А чем могли люди в то лихое время могли помочь, так как были и сами в напряженном состоянии? Жандармы и полицейские, которые гнали людей на переправу тоже куда-то исчезли.
В стороне, под небольшим забором во дворе возле какого дерева стояла немецкая кухня. Фашисты собирались что-то варить, трое из них чистили картошку. Мы, детвора, тоже бродили неподалеку чтобы где-то урвать. Один фашист взял ружье, перезарядил его и стал двигаться как бы в нашу сторону. Мы разбежались кто куда, но он не обратил внимания, только улыбнулся и что то про себя сказал. Пошел в сторону где стояли недалеко бычки. Мы, ребятишки, сразу поняли, зачем он взял карабина. Перед нами развернулась такая картина. Отойдя сторону немец поднял карабин и стал целиться одному из бычков прямо в лоб. Раздался выстрел. Бычок сразу упал на колени передних ног, глядя вперед, где с минуту со лба текла струя крови. Немец подумал, что промахнулся, перезарядил карабин, хотел еще целиться, но бычок в эту минуту упал набок.
Двое немцев несли большую кастрюлю, а третий, видимо, повар в белом фартуке и в белом колпаке на голове, со здоровым тесаком-ножом в руке. что-то там у того бедолаги-бычка вырезали и ушли на кухню. Через час пошел запах по всему двору от вареного картофеля и свежего мяса. Фашисты пировали возле своего варева, пили шнапс и что то напевали под губную гармошку, это у них было модно – играть на губной гармошке. Им уже не было никакого дела ни до кого, они по-своему лепетала и хохотали.
В нашем доме (на плане квартал 112) жило несколько семей с детьми такими как я (мне уже в то время шел тринадцатый год, но были и меньше на два-три года). Рассказали мы родителям о убитом бычке.
Тайком от немцев каждый себе на отрезал сколько смог, бычок был здоров. Затопили мы и соседи свои плиты, стали варить у кого что было с мясом.
Через некоторое время забрели в наш двор румыны, заросшие, небритые, грязные союзники немецких фашистов. Своим обедом немцы с ними не поделились, не стали вести с ними никаких разговоров. Тогда румыны взяли свои карабины, повесили на небольшом деревце. Их было пятеро, где они в Бога взялись – неизвестно. Пошли в дом просить есть.
После вчерашнего дня и налета наших самолетов немцы опомнились, засуетились, техника здвинулась с места. Уже вечерело. Первомайская улица содрогнулась от рева моторов машин, тягачей с прицепами пушек. Все двигалось обходя разбитые нашими самолетами машины.
Всю ночь был слышен гул, грохот и ржание лошадей. Под утро все утихло, стало тихо. Кругом пусто, все движимое покинуло город Кременчуг. Не стало немецкой кухни, от бычка остались только одни копыта, а на дереве висело пять карабинов румынских солдат и на улицах уничтоженая, разбитая фашистская техника, всякие коробки, ящики и пустые бочки из-под горючего. Еще с дня два-три висели карабины, а потом исчезли, кто то забрал.
Позже пошла еще одна волна отступающих фашистов. Отступление фашистов было спланировано, хитро. Отступление воинских частей было восточной частью города: Малой Кохновка, через Чередники, Занасип, т.е. нижним краем Кременчуга, улицами Чкалова, Колхозной (теперь Леонова) выходя на улицу Первомайскую, Воровского, Шевченко к мостам деревянного и железнодорожного. На этом отходном запланированном пути фашисты старались ничего не палить и не взрывать, чтобы не мешать отступлению воинских частей. Под прикрытием целых домов и деревьев фашисты маскировали свой отход, но наши самолеты все же их достали.
Северная и западная части города сильно пострадали: там больше всего палили и взрывали, там шли бои за город. Отдельные разбитые части немецких войск и зондер-команд отступая жгли некоторые важные здания, но не взрывали, чтобы не заваливать улицы, может какие части еще не успели к переправе. Другие группы фашистов пьяные, растрепанные с засученными рукавами брели по городу стреляя во все, что попадалось на их пути. Это был именно страшный момент в жизни жителей города Кременчуга.
Настал напряженный момент для города, а именно, перемещение боевых сил воинских частей обеих воюющих сторон, то есть шла боевая горячая полоса фронтовых боевых действий. Этот момент был страшный для кременчужан. Мирные гражданские люди не знали куда себя деть, куда себя спрятать.
Оставаться в доме № 66 по улице Первомайской стало совсем небезопасно. Как соседи, так и мои родители выбрали нужное время и покинули свое жилище, пошли глухими задворами, которые горели, задворками и переулками, маскируясь за заборчиками, кустами и дымовой завесой от пламени. С узелками вышли в нагорную часть: немного по улице колхозной (теперь Леонова) через проулок Фруктовый и бывший Городской сад к маминым родственникам Кобеляцкий, живших по улице Полтавской. Сейчас этой улицы не существует.
У родственников был свой двор. Вообще, Горы (нагорная часть города Кременчуга), Чередники – это частные дома, дворы. Мамины родственники: тетя Мария Харченко (ее девичья фамилия) и дочь Лиза, которая жила с мужем Кобеляцкий. У них были дети. Старшего, помню, звали Толей. Мне он приходился троюродным братом.
На новом месте, у родственников, я быстро познакомился со здешними ребятами и братом Толиком, которого впервые увидел. Много было разговоров о всех, кто, где, что видел, знал в это тяжелое военное время. На улицу со двора почти не выбегали, страшно было. Общались часто через дворы, где в заборах были отверстия.
Отступая, немцы минировали улицы и переулки. Они закладывали на дороге некие зеленоватые, большие, круглые, с ручками по бокам мины. Эти мины предназначались против танков и тяжелой механизированной техники. Меньшие мины были похожи на консервные банки у которых на торце выступали три рожка. Это были противопехотные мины, для живой силы, начиненные свинцовыми шариками.
Через щелочку забора мы с Толиком наблюдали, где фашисты закладывали мины в песок. Впереди ехала здоровая машина с минами. Поперек позади нее минировали дорогу.
Хочу отметить, что улица Полтавская, нагорные улицы были песчаные. Брусчатки, асфальта не было, поэтому немцы могли быстро устанавливать мины на дороге и маскировать их.
Вскоре где-то выше по горе в районе улицы Щорса, а возможно еще где-то выше, послышались выстрелы и взрывы. Схватка боя стихла под вечер. Дошел слух от соседей, что во время стрельбы какая девочка подорвалась на мине. Она с перепугу неосторожно выскочила на улицу. Спасти ее не смогли: многие свинцовых пуль впилось в спину.
Ночью все было тихо, только с Горы видно, как город пылал яркими высоким пламенем и черные клубы дыма вырывались в высоту. Зрелище страшное.
Уже перед рассветом, еще темно было, послышались людские голоса, шум. Затем люди заговорили, будто послышался радостный смех -это наши советские солдаты-разведчики. Люди обнимали их, целовали, радовались, что появились первые ласточки – воины-освободители. Через отверстие в заборе прошли нашим двором. Сразу шли трое, потом еще и еще. Мне тогда показалось: какие такие малые ростом на плечах плащ-накидки в касках с автоматами в руках, где у кого на груди сверкали награды. Они двигались вниз, в центр города. Соседи и мы предупреждали, чтобы по улице не шли, там мины. Но они и без нас все это знали, на то они и фронтовые воины-разведчики.
На рассвете уже где-то на западной части Кременчуга и ближе к мосту на Днепре было слышно сильные взрывы и выстрелы орудий. Там шел последний бой за город. В полдень все стихло. Местами еще горели здания, тлели пожарища, в воздухе летал пепел и клубился едкий черный-черный дым. Удивительно в этот сентябрьский день двадцать девятый небо было голубое, солнечное, но черный дым волнами затмевал яркие солнечные ленты и солнце за черным дымом становилось красным, темным, как здоровый медный пятак.
После обеда появился подраздел саперов. Они разминировали улицы, некоторые уцелевшие дома важного назначения (железнодорожный техникум и ряд прилегающих к нему зданий.
Я открыл калитку во двор, выглянул на улицу. Вижу: солдаты ходят по улице с железными острыми прутьями и миноискателями. Они обезвредили мины. Мы с братом показывали где фашисты прятали в песок мины. Где мы указывали, там через несколько минут оказывались мины, затем с каждой мины сверху по центру выкручивали деталь такую как пробка, это был взрыватель, его осторожно складывали в деревянные ящички, а саму мину брали за ручку и сбрасывали на кучу. Естественно, при такой операции нас, детишек, отгоняли во двор. Мало ли что случиться, все же была настоящая мина, а с ней шутить нечего. Зато, что мы помогали саперам, указывали где, предположительно, были установлено мины, один из сержантов надел мне наушники на уши, а миноискателя направил на свой автомат, то в наушниках услышал попискивание (сигналы) “пи-пи-пи …” Так, по очереди, мы, детвора, послушали. Под вечер приехала машина, забрала все обезврежены мины, а взамен поставили трафарет с надписью “Мин нет”. Такие надписи были и на зданиях. На второй день всю нагорную часть и подгорье разминировали.
Дня два в городе не было слышно выстрелов, было тихо. Жители с осторожностью зашевелились в своих домах, дворах, не веря, что фашистов уже нет, что их выгнали за Днепр.
В Кременчуг постепенно наехало много различной военной техники. Расположились вдоль Днепра, выбрали выгодные позиции. Готовились к штурму-освобождения городка Крюков-на-Днепр.
Фашисты тоже не медлили, дали о себе знать. На третий день стали обстреливать из тяжелых дальнобойных орудий город с Деевских высот, то есть с горы. Им с этой высоты хорошо, как на ладони, был виден Кременчуг и все левобережье. Внизу у берега Днепра тоже хорошо они засели, особенно у моста и на островах Дынька и Зеленый.
Из одиннадцати ферм железнодорожного моста пять ферм находились над водой, а последние над сушей. До войны Днепр в нашем крае был уже, при запуске каскада гидроэлектростанций в 1960-1961 гг, Днепр разлился, вышел из своих исконных берегов.
Так фашисты со своего правого берега сорвали третью и четвертую фермы быка (опоры) их передние стыковые соединения были в воде. Четвертая ферма, по форме стала как бы дугой. Возможно, это взрывная волна пошла сильно в проем четвертой фермы, а вторые концы ферм остались стоять на быках. При отступлении фашистов из Кременчуга, железнодорожный мост охранялся плотной противовоздушной обороной. На низких высотах бомббить город нечего и думать было, а с высоты не удавалось попасть в мост как советским, так и немецким самолетам. Если бы хоть одна бомба попала в ферму моста, то от фермы остались бы куски и она была бы затоплена вся в Днепре. Как бомбы в 500 и 1000 килограммов взрывались и что после этих взрывов оставалось я видел и испытал на себе, когда дважды через город Кременчуг проходил фронт.
Фашисты были пунктуальны, следили за городом хорошо. Примерно в начале девятого часа утра обстреливали нагорную местность до десяти, потом под вечер после обеда примерно с час. Обстреливали так, как будто для профилактики, а как увидят где на каком-либо участке нагорных дорог какое то интенсивное движение, здесь не соблюдали свой регламент, обстрел был плотный, пока не убедятся, что никакого движения техники больше нет. Иногда охотились на одиночные механические транспорты или подводы. Вообще где какое скопление увидят, туда и палят снаряды, а так их повседневный график: утром и в вечером простреливают нашу местность. Наши части пытались не рисковать, большинством двигались когда темнело на дворе.
У Кременчугской электростанции (она была частично во дворе повреждена, заминирована, позже ее отремонтировали), чуть выше нее на развилке улиц Ленина (теперь улица Ленина заканчивается у ДК “Кредмаш”) и Переяславской, где сейчас находится пожарная часть, возник стихийно, сам по себе, базар. Здесь была некая поляна под склоном вниз. На этой поляне собирались люди побазарить, а именно, меняли, у кого что есть из еды или одежды. Погодя появились советские деньги, те же, что до войны ходили, или у кого сохранились рубли, червонцы. Жизнь налаживалась, торговля шла. Базарники изучили фашистский график обстрела. Как начало девятого, продавцы расходились, а покупатели не шли в это время зная: сейчас будет обстрел. “Дураки” снаряды могли залететь куда угодно. Не исключено, что в городе были оставлено шпионы-корректировщик, нацеливать пушки туда, куда нужно.
Много было случаев, когда снаряды попадали во дворы или прямо в дома. Были жертвы. Один такой пример. По Переяславской улице, как идти в сторону железной дороги где сейчас панельный дом № 44, был частный двор. Стояла там круглая “беседка”. В ней мужчины играли в карты. Во время обстрела туда упал снаряд. Все погибли. Произошло это от того места, где жили мы метров двести, может и поменьше. Все соседи ходили смотреть и я ходил. Глянул, а там осталась одна яма и вокруг остатки от “беседки”.
Как только обстрелы начинались, мы все прятались в погреб, был такой во дворе наших родственников, и прислушивались … Оно слышно, как на деевских высотах хлопнется наземь пушка или две-три одновременно, так “бух-бух-бух. Уже через две – три секунды слышно, что летит-свистит снаряд и где-то выше нашего двора упадет, взорвется, то мы, как мальчишки говорим: перелет или когда упадет снаряд ниже двора – недолет. Оно, конечно, жутко, а нам как пацанам за игрушку: перелет, недолет или в стороне хряпнет. Осколки разлетались во все стороны, только и слышно “стук” и “шлеп”.
Впоследствии мы покинули Горы, от родственников пришли на улицу Первомайскую, домой. Здесь был не такой большой риск для жизни потому что ниже и не так видно немцам с их высот. Иногда бомбили Кременчуг ночью. Такая фронтовая полоса тянулась больше месяца, пока не выбили фашистов с деевских высот и не освободили Крюков-на-Днепре 25 ноября 1943.
Автор: Петр Сергеевич Потапенко. 2005 год.